Сын епископа - Куртц Кэтрин Ирен - Страница 9

— Это звучит еще более загадочно, чем то, что кто-то — Дерини. Творить чудеса! Что до меня, думаю, я был бы доволен, если бы у меня получался твой фокус.

— Мой фокус?

— Да, так вот, без боли усыпить пациента, прежде чем приступать к делу. С точки зрения полевого хирурга, это благословение. И неважно, откуда исходит такая способность, хотя, подозреваю, служители церкви это оспорили бы. Не стоит сомневаться в мужестве нашего друга Берти, но если бы ты этого не сделал — что бы это ни было, — он не смог бы продержаться спокойно, пока я не закончу. Полагаю, то было что-то из твоей… деринийской магии?

Почти как в трансе Келсон следил, как движутся туда-сюда окровавленные руки, зашивающие рану, — Дугал и сам проявлял почти что магический дар, и Келсону пришлось слегка встряхнуть головой, чтобы разрушить чары.

— Думаю, и у тебя есть какая-то своя магия, — пробормотал он, глядя на Дугала в восхищении. — И, слава Богу, не кажется, будто тебя страшит моя. Ты и понятия не имеешь, какое облегчение — быть способным использовать свой дар на что-нибудь вроде этого — то есть, для того, для чего он изначально и был предназначен, как я уверен… И тебе не стоит ничего бояться.

С улыбкой Дугал закончил последний шов и перерезал нить, затем поглядел на Келсона прямым, проницательным и оценивающим взглядом жителя Пограничья.

— Я еще не забыл, что мы когда-то поклялись на крови, что на всю жизнь останемся братьями, — тихо сказал он, — и станем делать любое добро, какое сможем. С чего мне, в таком случае, бояться моего брата, просто потому, что у него больше способностей творить добро, чем считалось? Я знаю, ты никогда ничем не повредишь мне, брат.

Келсон в изумлении задержал дыхание, а Дугал наклонил голову и вернулся к своему занятию, промывая рану поверх шва чистой водой, а затем пригоршнями накладывая сверху сухой мох.

Тут наконец Келсон что-то начал понимать, моя руки и вытирая их краем рубахи пациента. Он не был уверен, что полностью понял этого юношу, стоящего на коленях против него, но и не думал сомневаться в том, что только что произошло между ними. Он и забыл уже, каким утешением может быть полагаться на друга из своего поколения. Конал был близок к нему по возрасту, а Пэйн и Рори — лишь чуть моложе, но это далеко не то же самое. На них никогда не возлагалась ответственность взрослых, как на него и на Дугала. Морган и Дункан, конечно, его понимали, а, возможно, и его дядя Нигель, но их от него отделял их возраст и опыт. И они не всегда оказывались рядом. Он невольно испустил вздох облегчения, когда Дугал, наконец, ополоснул руки и насухо вытер их запятнанным кровью серым полотенцем.

— Вот что, — сказал Дугал, внимательно поглядев раненого, а затем устремив вопросительный взгляд на Келсона. — Думаю, я совершил одну из своих лучших починок, но лишь время покажет, что это так наверняка. Он все-таки потерял много крови. И лучше, чтобы он спал, не просыпаясь, всю ночь.

— Тогда мы об этом позаботимся, — откликнулся Келсон, коснувшись лба спящего и производя необходимые ментальные воздействия.

— Я бы предпочел, чтобы кто-то будил его каждые несколько часов и давал ему немного вина. Дункан говорит, что это помогает быстрее восполнить потерю крови. Но в целом ему не стоит шевелиться до утра.

Когда они оба встали, и Дугал подобрал свой меч и плащ, Келсон дал знак одному из своих подойти. Дугал коротко отдал ему указания, после чего два старых друга медленно двинулись к окраине лагеря, который вырос вокруг них, пока они занимались раненым. Не говоря ни слова, Келсон взял меч и плед, пока Дугал приводил себя в порядок.

Теперь, стоя бок о бок, они заметили, что оба почти одного роста, может, Келсон на несколько пальцев повыше и чуть тяжелее, хотя ни один из них еще не возмужал окончательно.

До того Келсону почему-то казалось, будто Дугал коротко остриг свои медные волосы, но теперь, когда Дугал стащил капюшон и пробежал пальцами по шее под воротом кожаного панциря, чтобы освободить волосы, обнаружилось, что они еще длиннее, чем у Келсона, стянуты на затылке на местный манер и заплетены в небольшую косицу, перевязанную кожаным шнуром.

Он взял капюшон, в то время как молодой житель границы стал щелкать застежками панциря, и, опершись о дерево, снисходительно наблюдал за ним, пока Дугал с озорной усмешкой не потянулся и не подцепил пальцами прядь Келсоновых волос.

— Вот к чему приводит отсутствие войн в течение двух лет, — заметил Дугал, уронив длинную прядь, опять взяв меч и перекидывая перевязь через плечо. — Неприлично длинные волосы, словно у простого мужлана с границы. Любопытно, как бы ты выглядел с нашей косицей.

— А ты бы пригласил меня к себе, дал бы поприветствовать твоего отца и предложил бы щедрое горское гостеприимство, тогда, возможно, и увидел бы, — парировал Келсон с улыбкой, возвращая плед и капюшон. — Если бы я уже не ошеломил своих людей просто тем, что я — Дерини, то игра в необузданного вождя из пограничья, разумеется, произвела бы эффект. Ты переменился, Дугал.

— Ты тоже.

— Потому что… обрел волшебную силу?

— Нет, потому что обрел корону. — Дугал опустил глаза и затеребил в пальцах подбитый кожей кольчужный капюшон. — Несмотря на то, что ты говорил прежде, ты все-таки теперь король.

— А что, большая разница?

— Сам знаешь, что да.

— Тогда пусть это будет перемена в лучшую сторону, — сказал Келсон. — Ты сам признал, что с силой, которая мне дана, — и в смысле житейских дел, и… в другом… я теперь способен делать больше добра. Возможно, что-нибудь такое, о чем мы только мечтали в детстве. Видит Бог, я любил своего отца, и мне его страшно недостает, но есть кое-что, что я делал бы иначе, если бы столкнулся с чем-нибудь из того, с чем довелось иметь дело ему. Теперь у меня появилась возможность.

— А здесь что, тоже большая разница? — спросил Дугал.

Келсон передернул плечами.

— Я жив, а мой отец мертв. Я хранил мир два года.

— И этому миру угрожают в Меаре. И это имеет отношение к тому, что здесь случилось, знаешь ли. — Дугал обвел рукой отдыхающих вокруг воинов и часовых, окружавших пленных через поляну от них. — Мы здесь в горах постоянно страдаем от набегов — это часть нашей жизни. Но кое-кто с обеих сторон, похоже, сочувствует делу госпожи Кэйтрин. — И скорчил рожу. — Представь себе, она моя тетка.

Келсон приподнял бровь.

— Правда?

— Угу. Жена моего дяди Сикарда. Сикард и мой отец не разговаривали много лет, но кровь людская не водица, сам понимаешь. И они удивляются, почему мы их не поддерживаем, хотя живем так далеко от центрального Гвиннеда, и прочее. Странно, что ты не уловил никаких намеков, пока разъезжал по стране нынче летом. И это то, чем ты был бы способен заняться сейчас, со своей вновь обретенной силой?

Вопрос отнюдь не прозвучал враждебно, но ясно было, что Дугал пытается на ощупь найти опору, ибо, как и кто угодно другой, не был уверен, что может или не может сделать король-Дерини.

— Я не всемогущ, Дугал, — отвечал Келсон, спокойно глядя ему в глаза. — Я могу с очень небольшим усилием определить, лжет человек или нет, это называется чарами истины, но, чтобы по-настоящему узнать правду, мне требуется задавать правильные вопросы.

— А я… я думал, что Дерини угадывают мысли, — прошептал Дугал.

И хотя он не отвел взгляда, Келсону не потребовалось деринийского чутья, чтобы понять, какой это потребовало храбрости, исходя из невежества, в котором пребывал Дугал. То, что Дугал доверяет ему — вне сомнений. Но, несмотря на его недавние уверения, что он не боится того, чем стал Келсон, определенные страхи может ослабить только опыт. А у Дугала его не было.

— Это можно, — пробормотал Келсон. — Но мы не поступаем так с друзьями, если они против. А в первый раз, даже между Дерини, это требует непременного телесного соприкосновения.

— Наподобие того, как ты коснулся лба Берти?

— Да.

Дугал издал отчетливый вздох и опустил глаза, подчеркнуто завернувшись в плед, словно в плащ, и возясь с пряжкой, дабы его скрепить. Когда он, наконец, устроил все, как ему было удобнее, Келсону вновь досталась его скорая и яркая улыбка.