Комната Джованни - Болдуин Джеймс - Страница 27

– Дай хоть на тебя взглянуть, – сказала она и, немного отступив, придирчиво осмотрела меня. – Да ты дивно выглядишь! Господи, как я счастлива тебя снова видеть.

Я легонько поцеловал ее в нос, понимая, что предварительный осмотр прошел благополучно. Схватил ее чемодан и мы двинулись к выходу.

– Хорошо путешествовалось? Как Севилья? Коррида понравилась? А с тореро ты познакомилась? Все сейчас расскажешь.

– Все? – засмеялась она. – Больно многого захотел, мой повелитель. Путешествовала я ужасно, ненавижу поезда. Понимаешь, хотела лететь, но, что такое испанский самолет, я уже раз попробовала, с тех пор зареклась. Ты не можешь представить себе, милый, он тарахтел и еле полз по воздуху, как колымага-форд первого выпуска – очевидно, он был им на самом деле, а я сидела, пила бренди и молилась, чтобы скорей эта пытка кончилась. Прямо не верилось, что мы когда-нибудь приземлимся.

Мы прошли за барьер и очутились на улице. Хелла восхищенно смотрела по сторонам – на кафе, на хмурую парижскую толпу, на несущиеся мимо машины, на полицейских в голубых фуражках с белыми блестящими дубинками в руках.

– Как прекрасно снова вернуться в Париж, – помолчав, сказала она, – и тебе уже все равно, откуда ты приехал.

Мы сели в такси, и наш водитель, описав широкую залихватскую дугу, нырнул в несущуюся лавину автомобилей.

– Я даже думаю, что когда возвращаешься сюда в страшном горе, то Париж быстро утешает тебя.

– Будем надеяться, – сказал я, – что нам никогда не придется подвергать Париж такому испытанию. Она грустно улыбнулась. – Будем надеяться.

Потом вдруг обхватила мое лицо руками и поцеловала меня. Глаза ее смотрели вопросительно и строго, и я знал, что Хелле не терпится сразу же получить ответ на вопрос, который ее мучил. Но я ничего не сказал, крепко прижался к ней и закрыл глаза. Все вроде бы было по-старому, и в то же время все было иначе, чем прежде.

Я запретил себе думать о Джованни, беспокоиться о нем, потому что хотя бы этот вечер должен был провести с Хеллой, и ничто не могло нас разлучить. Но я отлично понимал, что, как ни старался я не думать о Джованни, который сидит один в комнате и гадает, куда я запропастился, он уже стоял между нами.

Потом мы сидели вместе с Хеллой в ее номере на rue de Tournon и потягивали «Фундадор».

– Чересчур сладко, – сказал я, – неужели в Испании все его пьют?

– Никогда не видела, чтобы испанцы пили «Фундадор», – сказала она и рассмеялась. – Они пили вино, я джин с водой – там мне казалось, что он полезен для здоровья.

И она снова рассмеялась.

Я целовал ее, прижимался к ней, стараясь подобрать ключик к самому главному в ней, точно Хелла была знакомой темной комнатой, в которой я нащупываю выключатель, чтобы зажечь свет. Но этими поцелуями я оттягивал тот решительный момент, который должен был или спасти меня, или опозорить перед ней. Она, казалось, чувствовала эту недоговоренность и натянутость между нами и, принимая это на свой счет, обвиняла во всем саму себя. Она вспомнила, что в последнее время я писал ей все реже и реже. В Испании, перед самым отъездом, это, вероятно, не очень заботило ее, а потом, когда она приняла решение вернуться ко мне, она начала опасаться, как бы я не задумал что-нибудь прямо противоположное: ведь она слишком долго продержала меня в неопределенности.

Хелла отличалась прирожденной прямотой и нетерпеливостью и страдала от любой неясности в отношениях. Однако, сдерживая себя, она ждала, что я скажу ей то сокровенное слово, которого она ждала.

Мне же не хотелось ни о чем говорить, я вынужден был молчать, как рыба, до тех пор, пока снова ею не овладею. Я надеялся, что ее тело выжжет вошедшего в мою плоть Джованни, выжжет прикосновение его рук – словом, я рассчитывал выбить клин клином.

Однако от этого всего мое двоедушие только усиливалось. Наконец она с улыбкой спросила меня:

– Меня слишком долго не было, да?

– Да, – ответил я, – тебя не было довольно долго.

– Мне было там очень одиноко, – неожиданно сказала она, легонько отвернулась и, устроившись на боку, уставилась в окно.

– Я казалась себе такой неприкаянной, точно теннисный мячик, все прыгаю, прыгаю, и я стала раздумывать, где бы остановиться… Потом мне стало казаться, что я упустила что-то важное в жизни. Важное – ты понимаешь, о чем я? – И она посмотрела на меня. – У нас в Миннеаполисе про неудачников фильмы снимают. Когда ты упускаешь что-то впервые, ну, упустила, так черт с ним, а когда упускаешь свой последний шанс, это уже трагедия.

Я не отрывал глаз от ее лица. Таким спокойным я его не знал.

– Тебе, значит, не понравилось в Испании? – раздраженно спросил я.

Она нервно пригладила волосы рукой.

– С чего ты взял? Конечно, понравилось. Там такая красота. Только я не знала, куда себя девать. И мне скоро наскучило шататься по городам без дела.

Я закурил и улыбнулся.

– Но ты же уехала в Испанию от меня, помнишь?

– А что, я поступила нехорошо по отношению к тебе, да? – Она улыбнулась и погладила меня по щеке.

– Ты поступила очень честно. – Я встал и отошел в сторону. – И ты пришла к какому-то решению?

– Я же тебе обо всем написала в письме. Забыл?

В номере установилась полнейшая тишина. Даже негромкие уличные шумы – и те смолкли. Я стоял к ней спиной, но чувствовал, как она в упор смотрит на меня. Я чувствовал, что она ждет ответа.

– Я не очень хорошо помню письма.

«Может, мне как-нибудь удастся выкрутиться, не рассказав ей ничего о Джованни», – мелькнуло в голове.

– Ты всегда поступала неожиданно, и я никогда не понимал, рада ты или жалеешь, что связалась со мной.

– Но у нас с тобой все происходило неожиданно, вдруг, – сказала она, – только так и могло быть. Я боялась за твою свободу. Неужели ты этого не понял?

Меня так и подмывало сказать, что она отдалась мне от отчаяния, а вовсе не потому, что хотела меня, просто я в тот момент подвернулся ей под руку. Но я промолчал. Я понимал, что, хоть это и было правдой, она никогда не признается в этом даже самой себе.

– Но, может быть, – робко начала она, – теперь ты ко всему относишься иначе. Так ты, пожалуйста, скажи прямо.

Она подождала ответа, а потом добавила:

– Знаешь, не такая уж я современная девица, какой кажусь на первый взгляд. Мне тоже хочется, чтобы был муж, который приходит домой и каждую ночь спит со мной. Я хочу спокойно спать с ним и не бояться, что влипну и забеременею. Черт возьми, да, я хочу вляпаться, хочу нарожать кучу детей. На что же еще я гожусь?

Она замолчала. Я тоже молчал.

– А ты хочешь детей?

– Да, – ответил я, – всегда очень хотел.

Я повернулся к ней чересчур быстро, точно чьи-то сильные руки взяли меня за плечи и резко повернули к Хелле. В комнате стало темнее. Хелла лежала на кровати, чуть приоткрыв рот, смотрела на меня, и глаза у нее сияли, как звезды. Я вдруг почувствовал, что меня тянет к ее голому телу. Я склонился над ней и положил голову ей на грудь. Мне хотелось быть с ней, как в тихом надежном убежище. И тут я почувствовал, как ее тело затрепетало, приникло ко мне, и словно раскрылись тяжелые врата укрепленного града, чтобы король во славе своей вошел в его стены.

«Дорогой папуля, – писал я, – играть в прятки я с тобой больше на намерен, Я встретился с девушкой и хочу на ней жениться. Я бы и раньше не играл с тобой в прятки, да не знал, согласится ли она стать моей женой. Но она, легкомысленное создание, решила, наконец, рискнуть. Пока что собираемся соорудить свой утлый очаг здесь, в Париже, а потом, не торопясь, двинемся домой. Она не француженка, огорчаться тебе не придется (я знаю, что ты терпеть не можешь француженок, так как сомневаешься, что они обладают нашими достоинствами – спешу добавить, что у них их вообще нет). Как бы то ни было, Хелла, ее полное имя Хелла Линкольн, родом из Миннеаполиса, родители ее живы, отец – юрист при фирме, мать – домашняя хозяйка. Хелла хочет провести наш медовый месяц здесь, а я, само собой разумеется, хочу то, чего хочет она. Так-то. Пожалуйста, пошли любящему сыну немного денег, им самим заработанных. Как можно скорее. Хелла на этой карточке намного хуже, чем в жизни. Она приехала в Париж несколько лет назад заниматься живописью, потом обнаружила, что художница из нее не выйдет, хотела было броситься в Сену, но тут мы встретились, а остальное, как говорят, целый роман. Я уверен, папочка, что ты ее полюбишь, а она полюбит тебя. Что касается меня, то я с ней очень счастлив».