Найдена - Григорьева Ольга - Страница 6

Наемник кивнул.

– А Рикон, – не глядя на позеленевшего настоятеля, продолжил Святополк, – возьмет сотню и поедет в Туров, за моей женой и епископом Реинберном.

Анастас стиснул зубы, чтобы не завыть. Мало, что Святополк только что отдал его во власть пришлого головореза, так еще и позвал старого польского епископа! Зачем? Уж не надумал ли заменить с его благословения настоятеля Десятинной? Реинберн сможет, он не какой-нибудь лапотник…

Игумен поймал насмешливый взгляд наемника. Тот все прекрасно понял. И его страхи, и его боль…

«Сучий сын!» – мысленно ругнулся Анастас и протиснулся поближе к воину.

– Ты еще поплатишься! – оказавшись рядом, прошептал он. .

– Ой ли? – так же тихо ответил тот. – При чем тут я? Выбор-то делать тебе. Хочешь – положи свою голову, хочешь – чужие…

Анастас скрипнул зубами. Этот выползок оказался матерым… Угроз не боялся…

– Горясер!

– Прощай, игумен, – сказал наемник и скользнул вперед. – Я тут, князь.

– Когда справишься, пойдешь со мной в Вышегород. Хочу поговорить с тамошними боярами.

– Хорошо, князь…

Анастас задумался. Наглый пришелец быстро затесался в доверие к князю. Поедет с ним в Вышегород…

Вышегородские бояре не любили Владимира. Им казалось, что Красное Солнышко их обижает, не ценит. Если Святополк пообещает поставить их превыше киевских, а заодно припугнет наемниками, они согласятся на что угодно…

От раздумий Анастаса оторвал шелест шагов. Вереница бояр потянулась к лестнице. Наемник держался по левую руку князя, как раз там, где раньше хаживал Анастас. Настоятель закусил губу.

– Хорошенько позаботься о теле моего отца, игумен, – остановившись на самой верхней ступеньке, сказал Святополк. – И не забудь о его душе. Он нуждается в прощении…

6

В Киев мы пришли к полудню. Потолкались на площади, порасспрашивали про наемников с болгарской ладьи, но так ничего и не узнали. Наемников в Киеве было много. Они стекались отовсюду. Словно чуяли, что в городе неспокойно. Люди поговаривали, будто старый и больной киевский князь Владимир то ли умер сам от старости, то ли был задушен кем-то из прислужников своего старшего сына Святополка. Дворовые люди Владимира опасливо жались по углам, зато Святополковы слуги разгуливали по улицам будто хозяева. Пущенники из Десятинной церкви шептались, что не сегодня завтра Святополк встанет над Киевом, поправ волю отца и народа.

– Ничего нам тут не обломится, – наслушавшись их разговоров, сказал мне Старик. Мы сидели рядом на ступенях Десятинной и поглядывали в темнеющее небо. Заходящее солнце окрашивало небесную высь тревожным багрянцем, и казалось, будто небо постепенно заливает кровью.

Из церкви вышел хромой сторожник Матей и, подметая рясой ступени, принялся запирать двери храма.

– Чего сидите? – звякая ключами, прошепелявил он. – Коли ищете приюта, так ступайте за Киев, в монастырь…

Старик пожал плечами и поднялся. Я вздохнула. Долгий путь не принес нам ничего, кроме трат и разочарований. Горясера не нашли, на сытое житье не заработали… Придется топать в монастырь. Там накормят, хотя монахи и не жалуют сказителей. Вот если бы мы славили Христа, а не воспевали деяния старых князей…

Сторожник запер двери и подозрительно оглядел нас:

– Что-то не похожи вы на убогих или сирых. Чем питаетесь?

– Сказы сказываем, народ веселим, – угрюмо буркнул Старик. – Пошли, Найдена!

Матей покачал головой:

– Тогда ступайте на двор тысяцкого Улеба. Он нынче созывает своих старых друзей, дружинников князя Владимира. За пиршественным столом могут понадобиться сказители. Вот только… – Похожее на блин лицо сторожника придвинулось ко мне: – Тебе к ним идти не надо. Девку к воинам нехорошо…

– С этим я разберусь, – перебил его Старик, а я подняла мешок и поклонилась сторожнику. Как-никак, он дал нам надежду заработать кусок хлеба и ночлег в хорошем доме, а не в вонючем приютном сарае при монастыре.

Двор тысяцкого Улеба в Киеве знали все. Нас провели в сени.

– Подождите, – сказал нам слуга Улеба и скрылся за дверью.

Сидя на низкой скамеечке и перебирая струны, Старик принялся наставлять меня.

– Как увидишь, что мужи усладились вином и медом, уходи. Отсидись, где потише, до утра. Я справлюсь один, – бормотал он.

Дверь в дом распахнулась. Тысяцкий Улеб, здоровенный краснощекий воин с седыми, загнутыми вверх колечками усов и пегой бородой, поманил Старика:

– Ты сказитель? Тогда заходи…

– Да я… тут… с дочкой… – смутился Старик.

Я встала и улыбнулась. Это не помогло. Улеб помрачнел:

– С дочкой?

– Да, – заспешил Старик, – она тоже…

– Ладно. – Не дослушав, Улеб махнул рукой и крикнул в глубину дома: – Нанья! Проводи девку. Пусть отдохнет. – А потом, обернувшись к Старику, добавил: – Обычно бродяг не пускаю, но нынче у меня к таким смельчакам, как ты, особый почет. Сбегает ваша братия… Боятся. Чуют смутное время…

Кивая и оглядываясь на меня, Старик пошел за тысяцким. Дверь за ними закрылась, а меня подхватила под руку какая-то пухлая и маленькая девица и поволокла в самый угол сеней. Там на лежанке виднелись перетянутая двумя ржавыми ободами бадья и старый веник.

– Спать будешь тут. – Нанья смела это хозяйство на пол и бросила на лавку драный зипун.

– Благодарствую.

Нанья фыркнула и так хлопнула дверью, что с потолка посыпалась древесная крошка. Я показала захлопнувшейся двери язык, скрутила зипун в круглый валик и подложила его под голову. Небо в дверной щели потемнело. Одинокая блеклая звездочка застыла под косяком. Из избы в сени долетали едва различимые звуки. Смех, выкрики…

Шх-шх, шх-шх, ш-ш-ш…

Я сжалась. Этот звук доносился не из дома. И он пугал. Тихие, крадущиеся шаги, поскрипывание крыльца… Что-то едва слышно звякнуло, кто-то ругнулся вполголоса, тоненько запела входная дверь…

Мне вспомнились стариковские сказы про неведомых кромешников: оборотней, нежитей и ведьм. Эти нелюди бродили ночами по людским избам и искали слабые человеческие души…

По стене скользнула тень. Следом другая. Еще и еще… Они замерли у дверей в избу и вдруг исчезли, словно просочились сквозь нее. А на пороге возникли новые, с длинными руками до пола и уродливо согнутыми спинами. Последняя замерла у дверей, настороженно огляделась…

– А-а-а!!! – Крик боли и ужаса преодолел крепкие стены избы и заметался в сенях.

– А-а-а-а! – вторя неведомому крикуну, завопила я.

Тень у порога развернулась и прыгнула ко мне. Ее длинная рука поднялась под потолок и полетела вниз. Бух!

Я вовремя скатилась на пол. Рука оказалась мечом. Лавка хрустнула и сломалась. Мне в лицо полетели щепки. Меч еще раз поднялся…

– А!.. – Голос кончился.

Дверь за спиной нападавшего распахнулась. На пороге появился человек. Большой, грузный… Тысяцкий Улеб! В его руке покачивался топор.

– Помоги… – попыталась просипеть я и вдруг поняла, что тысяцкий никому не в силах помочь. Из его плеча била струя крови, выпученные глаза смотрели в пустоту, а из живота выползало что-то дымящееся… Меня замутило. Содрогаясь от ужаса, я заскребла пальцами об пол. «Старик! Старик! – выло внутри. – Где же Старик?! Он должен увести меня из этого ада!»

– Ы-ы-ы, – заметив напавшего на меня ночного «гостя», завыл Улеб и взмахнул топором. Меч парировал удар. Поскуливая, я вжалась в половицу.

Кровь Улеба попала на мою шею. Горячие капли поползли за шиворот.

– Умри! – человеческим голосом выкрикнул ночной нелюдь. Первым упал топор Улеба… Я поползла прочь, и тут сверху на меня обрушился сам тысяцкий.

Пелену беспамятства прорвали громкие голоса.

– Выноси их на двор, грузи на телеги, – командовал кто-то. Голос показался знакомым. Боясь шевельнуться, я чуть приоткрыла глаза. Теперь ночные тати не боялись и вовсю палили факелы. Это оказались не кромешники и не вурдалаки, а обычные воины-наемники. Мимо моего лица протопали обутые в мягкие кожаные сапоги ноги. Я поспешно закрыла глаза. Рядом что-то шлепнулось, послышался стон.