Слепое пятно - Ночкин Виктор - Страница 65

Неожиданно для себя самого я почувствовал, что хочется есть. И очень даже хочется, я же не трудоголик наподобие Дитриха. Я полез в рюкзак, вытащил флягу, встряхнул. Меньше половины. И галет совсем мало. Костик нащупал в своем рюкзаке банку тушенки и протянул мне, ему вскрывать неудобно, одной-то левой рукой.

— Не дрейфь, Слепой, — бодро сказал Тарас, — в мэнэ ще е консервы. Три банки, поживемо ще.

— Воды мало. Так что я все же надеюсь, что ночью мы прорвемся, потому что ждать здесь не выйдет.

— Нужно прорываться, — буркнул Дитрих, не отрываясь от работы, — другого выхода нет. Но двигаться нужно быстро. Или они нас съедят.

— Или мы их, — предложил я, протягивая открытую банку терминатору. — Правда, Костик говорит, у него ещё консервы остались. Может, бюреров есть начнем не сразу.

— Як потемние, втечемо звидсы, — буркнул Тарас. — Вандемейер, пойижте, вам треба.

— Да-да, я сейчас… Знаю я его «сейчас».

— А ну-ка без разговоров! Вы же видите, они чего-то ждут. Вот пока не началось, перекусите. Вот галеты, вот тушенка. В театре антракт, предлагаю пройти в буфет. Ну?!

— Э… да, минуточку…

— Ну-ка живо! А не то начнется второй акт пьесы, и вас за уши не оттянешь пожрать. Знаю я вас, театралов.

Пока мы ужинали, мутанты внизу бездельничали, они в самом деле чего-то ждали — расселись кругом около пирамиды и перекликались противными голосами.

Мы снова расположились у края… Вот солнце опустилось совсем низко, и последние лучи странным образом ворвались в грот снизу, будто отразились от некоего огромного зеркала у входа в пещеру. Может, там лужа? Или зеркало расплавленной породы? Тут я в который раз пожалел, что страдаю расстройством зрения. Все, с кем я пытался обсудить этот вопрос, в один голос твердят, что красный свет обладает определенной магией — жаль, что я не могу оценить этого в полной мере.

Мощный пучок света ударил снизу в громадный череп, венчающий пирамиду, вырвался из отверстий, столбы свечения потянулись от чудовищных костей во все стороны, к стенам гигантской пещеры, к своду, упали на морды бюреров. Мутанты возбудились, они привставали, колотили себя ладонями по пузам и ляжкам, подвывали. Крупный самец в комбинезоне поднял церемониальный жезл, здоровенную кость — длинную, с него ростом, если поставить её вертикально. Мутанты замерли.

Вожак хрипло прокаркал короткую фразу и взмахнул жезлом — все кинулись к останкам кабана, столпились, орали, отталкивая друг друга. Даже малыши с писком лезли в кучу-малу, мне стало страшно, что их затопчут в сутолоке. Жалко — не совсем то слово, маленькие бюреры — такое же воплощенное уродство и мерзость, как взрослые, но когда такая мелюзга лезет под ноги толпе мутантов, все равно немного не по себе.

— Они стремятся пролезть к голове, — констатировал Вандемейер, водя камерой.

— Навищо це? — Бюреры подняли внизу такой гвалт, что и Костик заинтересовался, тоже присел у края и наблюдал поверх головы Дитриха.

— Скоро узнаем. — Хороший ответ.

Свалка продолжалась несколько минут, потом мутанты попятились, расходясь в стороны от туши. Морды у них были вымазаны и лоснились, некоторые вылизывали ладони. Вид кабаньей туши почти не изменился — только череп был обглодан начисто и сиял белизной.

Вождь, размахивая костяным посохом, прохрюкал новый приказ. Несколько мутантов покрупней выступили из круга и приблизились к черепу. По знаку старика в комбинезоне они сгрудились, так что едва не касались друг друга локтями, вылупились на череп, и все затихло. Потом обглоданная кабанья башка медленно качнулась — раз, другой… приподнялась… подпрыгнула, ещё выше, ещё. Мутанты-телекинетики увлекли череп на другую сторону пирамиды, обращенную ко входу, так что нам не было видно, что произошло дальше. Наверное, череп занял место в ряду таких же.

Красный свет, бьющий в вершину сооружения, померк, солнце миновало точку, из которой отраженные лучи попадали в грот. Сразу стало темней, бюреры расселись по кругу около пирамиды.

— У! — рявкнул старый вожак и ударил тростью по камню.

— У-у-у… — завыли мутанты.

— Торжественное богослужение окончено, теперь дискотека, — объяснил я. — Вандемейер, а у вашего Н`Гвамы похоже было?

— Э? Что-что?

— Ну, бросьте, не разыгрывайте из себя рассеянного ученого. Я говорю: у вашего Н`Гвамы похоже было?

Бюреры под нами выводили:

— У-у-у… Э-э-э… Ы-ы-ы…

Дитрих прислушался, склонив голову набок.

— Не совсем, но общие черты я, пожалуй, прослеживаю. Слепой, вы мне подали интересную мысль!

— Вандемейер, я хочу вас предупредить. Когда мы будем покидать это место, вы не станете ничего включать, ничего снимать и вообще будете заняты лишь одним: бегством. Я не шучу. Мне вовсе не хочется украшать эту пирамиду.

— Украшать? Э… А, в этом смысле!

— В этом, в этом. Не для того моя голова предназначена.

— Слепой, я ведь обещал! — Дитрих был сама невинность.

— Нет уж, я вижу, в этой пещере слишком много соблазнов для настоящего учёного. Поэтому предупреждаю: будете нас задерживать — брошу вас с бюрерами. Вот Зоной клянусь, брошу! Тут забеспокоился Костик:

— Ни, Слипый, ты щось не те кажешь.

— Я знаю, что говорю. Вандемейер умеет быть невероятной сволочью, уж поверь! А мне моя жизнь дороже любых научных открытий. И ещё — дороже любых красивых жестов одного отчаянного фаталиста. Да-да, Вандемейер, нечего на меня так смотреть, ничего не поделаешь, если нас свела судьба. Так сказал сталкер Петров яичнице-глазунье. Вы знаете, что такое яичница-глазунья?

— Знаю, конечно. Шпигель-ай.

— Вот и нечего на меня смотреть, как сказал сталкер Петров яичнице шпигель-ай.

Тут Вандемейер впал в сентиментальность, начал меня уговаривать, что будет паинькой и вообще — вот сейчас только, вот чуточку, вот капельку поизучает этих мутантов… отсюда, сверху. А внизу сразу бросит, уйдет в глухую завязку. Я, конечно, не поверил ни единому слову. Однажды дали сталкеру Петрову поручение, он Зоной поклялся, что выполнит, да и обманул. Ему говорят: ты чего? Ты же Зоной клялся! А ещё матерый сталкер! А он отвечает: салаги вы, ничего не понимаете. С тех пор Выброс случился, а Выброс, как нам, ветеранам, известно, меняет Зону на фиг совсем. Так что была одна Зона, а после Выброса стала совсем другая. Ну а я, говорит Петров, той, старой, поклялся. Её и нет больше.

Пока Дитрих бормотал, что полностью осознает серьезность моих замечаний (именно так он выразился, дословно), я кивал. Потом объявил: если согласен — пусть спать ложится. Ночью пойдем на прорыв, значит, всем нужно отдохнуть. Хе-хе, как я и предполагал, Вандемейер начал спорить, мол, он согласен, но караулить будет первым. Ну, разрешите ему! Ну ещё немного, капельку понаблюдать за поселком мутантов, когда ещё представится такая возможность?

— Это верно, — пришлось мне признать, — другой возможности вам не представится, я заранее отказываюсь лезть по доброй воле в местечки, подобные этому гроту. Валяйте, стерегите. А я буду спать. Да, и не вздумайте включать фонарик! Вас снизу заметят.

Мы решили, что вторым буду дежурить я, последним — Костик. Я выбрал самое плохое дежурство, мой режим вышел таким: три часа сна, три бодрствования, потом снова спать. Не выспишься толком — но я подумал, что Костик ранен, а Вандемейеру совсем паршиво, так что лучше уж пусть отдохнут больше моего. Ничего, завтра утром мы вырвемся из этого подземелья, через день будем отдыхать в «Звезде».

Внизу завывали бюреры — похоже, им самим надоело, голоса делались все тише, завывания — все заунывней.

Интересно, где сейчас Пустовар? Вряд ли он мчится вприпрыжку, скорей — передвигается даже медленней нашего, избегает всех встречных, старательно обходит десятой дорогой любой сигнал, замеченный на ПДА. И весь рюкзаками увешан. Ничего, пусть помучается, пусть напрягается, сволочь жирная. Пусть попыхтит… напоследок. С этой мыслью я и уснул.

Разбудил меня не Вандемейер и не зуммер моего КПК. Внизу, под обрывом стоял ужасный шум — бюреры рычали, завывали на все голоса, то и дело разражались отчаянными воплями… что-то трещало, грохотало.