Колдун - Григорьева Ольга - Страница 43

– Вот ведь верно говорят – век живи, век учись…

Но одним кряхтением дело не кончилось, и, едва Егоша шевельнул пальцами, Нар вновь взялся его обучать. Только теперь уже речь шла не о душе и не о превращениях – о теле. Нар лепил из него неуязвимого воина –по крайней мере, он сам так говорил. Иногда болотнику казалось, будто старик просто издевается над ним: то заставляет с завязанными глазами отражать удары, то гоняет по лесу до седьмого пота, а то неожиданно исподтишка нападает и лупит до кровавых ссадин. А как оскорблял, если что-то не получалось!

– Как ты дерешься?! – по малейшему поводу охаживая его посохом, вопил старик. – Неуклюжий жук, копошащийся в куче дерьма, и то быстрее тебя!

Болотник ярился, но, сжимая зубы, молчал и лишь однажды, не выдержав, рявкнул:

– Пошел ты со своей наукой! Не буду больше драться ни с тобой, ни с кем-либо еще! Тоже мне – «учитель»!

Отбросил нож – подарок Ратмира – и пошел прочь, в злобе обрывая беззащитные головки одуванчиков. Нар не позволил ему далеко уйти – нагнал, взметнул посохом пыль с земли и сшиб строптивца наземь, лицом в траву:

– Глупец! На что обижаешься?! Что сберечь тебя хочу?

– Ага, – недоверчиво пробурчал Егоша. – Слышали… Берегла бабка кашу, да всю и съела…

Нар покачал головой:

– Ты не похож на других. Волки от Рода ловки и быстры, но ты не волк и никогда не станешь таким же стремительным, если не заставишь себя хотя бы походить на нас. Вспомни: смог ли ты хоть раз победить Ралу?

При воспоминании о Рале Егоша залился краской. Он не питал к оборотнихе нежной и трепетной любви, но страсть и желание, которые она пробуждала, зачастую оказывались сильнее его самого. Однажды он даже сказал об этом оборотнихе, но та не обиделась, только засмеялась, накручивая на тонкий палец длинную шелковистую прядь:

– Ну и что? Ты хочешь, я хочу, мы оба наслаждаемся – чем же ты недоволен?

– Я? Ничем… – запинаясь, произнес ошарашенный болотник и больше о чувствах с Ралой не заговаривал. А она о них и не думала: хотела любить – любила, хотела драться – дралась, хотела плакать – скулила, как обиженный щенок. Иногда Егоша думал, что она родилась зверем и лишь по нелепой случайности оказалась наделена человеческим обликом.

А насчет поединков Нар подметил верно – болотнику не удавалось победить ни одного оборотня.

Поднимаясь с земли, он косо взглянул на старика:

– А чего мне становиться таким, как вы? Может, и драться-то ни с кем не придется.

– Придется. – Поняв, что Егоша уже сдался, Нар смягчился. – Вчера по лесу рыскали охотники, искали волчьи следы. Значит, в том печище, где мы взяли скот, уже готовятся к облаве. Надо или уходить, или драться.

– Вот и уйдем.

– Раз уйдем, другой, а потом все одно – нагонят. Да к тому времени, как нагонят, приноровятся валить на нас все свои беды. Люди таковы – винят всех, кроме себя.

– Еще не хватало, чтобы ты мне о людях толковал! – презрительно усмехнулся Егоша и, подняв палку, ловко подсек ею ноги старика. Тот тяжело рухнул на спину и тут же вскочил.

– Хорошо, болотник. Очень хорошо. Ты научился нападать внезапно.

А спустя несколько дней его предсказания стали сбываться. Ратмир увел Стаю от той, первой облавы, и, хотя они больше не пытались нападать на мирные печища, людская злоба шла за Стаей по пятам. Мелкие случайные стычки переросли в настоящую травлю оборотней. Егоша понял это, когда люди стали убивать. Первый оборотень умер в клепце – хитро пристроенном под еловой веткой медвежьем капкане.

– За дурость поплатился, – небрежно заметил над его скорченным, почти перерубленным пополам телом Ратмир, а Егоша не мог отвести глаз от свалявшегося комка шерсти, в который превратился оборотень. Егоша был охотником, знал: по ранней весне клепец не ставят – никто не желает в добычу медведя-шатуна. Значит, ставили на них… О своих подозрениях он рассказал Ратмиру. Вожак скривил губы:

– Это – пустяки, дальше будет хуже.

И оказался прав. Их гнали всю весну, а летом запалили лес возле их логова. Как сыскали – так и осталось тайной, но дым и огонь сожрали еще троих из Стаи. Уцелевшие озлились и той же ночью в отместку налетели на первое попавшееся печище. Еще помятуя, что сами чем-то люди, жителей не тронули, зато скот перегрызли весь. В ту ночь потеряли еще двоих. Ратмир урезонивал оставшихся – мол, это не смерть, а переход на кромку, и когда-нибудь все перейдут туда и вновь станут Стаей, но впервые его не послушали. Тем более что спустя пару дней их опять выследили.

Егоша с яростью вспоминал неожиданно вспыхнувшие со всех сторон факелы и озлобленные людские голоса. Спавшая рядом с ним Рала кувыркнулась через голову и серой четвероногой тенью метнулась на звуки. Егоша даже не успел пошевелиться. А затем по лесу разнесся дикий вопль умирающего человека и восторженный вой Ралы.

– Я убила его! Убила! – задыхаясь от безумной жажды крови, пела оборотниха. Воодушевленные ее примером, оборотни перекидывались и, мягко ступая по земле звериными лапами, ускользали прочь. Вскоре ночь наполнилась восторженными воплями побед и жуткими хрипами поражений. Факелы огненными вспышками падали на землю, подпаляли мелкий кустарник. Люди кричали, оборотни выли. Силясь избавиться от кошмара, Егоша плотно зажал уши, но откуда-то из-за кустов на него выскочили двое дюжих мужиков с рогатинами. Егоша взметнулся на ноги, попятился.

– Волчий Пастырь! Бей его! – широко распахивая рот, завопил один из нападавших. Другой ткнул рогатиной туда, где только что был Егоша. Вот тогда-то и вспомнилось все, чему учил Нар. Отпрыгнув в сторону, болотник метнулся за спину неповоротливому мужику и, недолго думая, прикрылся им как щитом от уже замахнувшегося рогатиной другого лапотника. Тот не успел остановить удар, и окованные железом зубья с хрустом вошли в грудь даже не успевшего вскрикнуть мужика. Ткань его рубахи окрасилась бурыми пятнами. Егоша отбросил в сторону его обмякшее тело и, чуя, как беснуется в его теле дух Белой, прикрыл глаза. Но не совсем, и потому видел, как в неумолимом, смертельном объятии Белой беспомощно завертелся и, выпучивая глаза, силился что-то прохрипеть уцелевший враг.

Белая все сделала быстро и, разгулявшись на свободе, подчинилась Егоше неохотно. «Дай ей волю, так она тут всех сожрала бы», – подумал болотник, вбирая в себя груз страшного нежитя.

Пока он дрался, Стая уже закончила битву. Деловито топая, оборотни давили еще дымящиеся факелы, отряхивались и замазывали раны. Облизываясь, к Егоше подошла Рала и, покосившись на два трупа у его ног, похвалилась:

– Всего двое? А я четверых загрызла.

– Рала, они же люди, – укоризненно произнес Егоша. – Неужто совсем их не жалко?

– А чего жалеть? Они-то нас подпалили бы не жалея…

Егоша знал, что она права, и, честно говоря, сам не очень-то переживал из-за смерти тех двоих, что на него напали. Враг есть враг…

Оборотни не надолго задержались в том лесу – сгребли трупы в яму, закидали ветками и сразу ушли.

Им был нужен отдых… Опасаясь, что кровавые следы насторожат людей, по дороге Ратмир не позволял поживиться даже мелкой дичью. Так, впроголодь, Стая миновала Дубовники, затем спустилась по Мутной к Мойскому озеру и там натолкнулась на небольшое печище. Ратмир велел не нападать, но несколько особенно отчаянных и оголодавших оборотней втайне от вожака налетели на людей. Когда они вернулись, Ратмир, отобрав добычу, свернул шеи троим зачинщикам, но худшее уже случилось. Охота на Стаю разгорелась с новой силой.

В веренице схваток Егоша не считал, скольких врагов он убил, сколько шрамов рассекли его кожу и сколько его лесных побратимов, навсегда покинув этот мир, ушли на кромку. Бесконечные стычки, ловушки и засады выматывали и дух, и тело. Слабые и раненые оборотни умирали сами, сильных убивали люди. Егоша забыл о жалости и в борьбе с людским родом стал использовать все свое умение. Волхв научил его многому. Притворство, ложь, изворотливость – нынче все это пригодилось болотнику. Доверчивые сельчане впускали в полдень усталого и голодного путника, а в полночь с ужасом обнаруживали, что он-то и есть страшный Волчий Пастырь. Только было поздно – ворота уже отмыкались под его сильными руками, и лавина волков затопляла двор. Оставалось лишь, сидя за крепкими дверьми, глядеть, как безжалостные волчьи зубы рвут с таким трудом вскормленный скот.