Скандинавия с черного хода. Записки разведчика: от серьезного до курьезного - Григорьев Борис Николаевич - Страница 1

Борис Николаевич Григорьев

Скандинавия с черного хода.Записки разведчика: от серьезного до курьезного

К ЧИТАТЕЛЮ

Человеку свойственно оглянуться иногда на свое прошлое, чтобы на расстоянии посмотреть на пройденный путь и попытаться мысленно отметить на нем основные вехи, рубежи, повороты, препятствия, которые в конечном итоге иобразуют скелет нашей судьбы. Странно, но о существовании некоторых из них мы не подозреваем очень долго: то ли потому, что до сорока мы так торопимся жить, что не успеваем даже остановиться, то ли потому, что они прячутся от нас в придорожной пыли и потом явственно возникают на наших глазах, как только уляжется пыль; а чаще всего потому, что и на склоне своих лет нам тоже некогда осмыслить прожитое.

Оказывается, что самые незначительные на первый взгляд обстоятельства могут сыграть судьбоносную роль. Следуя им бессознательно, мы даже и не подозреваем о том, что делаем решающий выбор нашей жизни.

Главный вектор в моей судьбе был задан учительницей немецкого языка Марией Васильевной Сигаевой. Я тогда перешел в десятый класс сельской школы и вовсю готовился к поступлению в военно-морское училище. Жизнь свою без моря я не представлял, хотя морскую воду видел только в кино и на картинках. Плавать же хотел непременно на военных кораблях.

И случись же к этому времени беспрецедентное сокращение армии и флота, затеянное главным волюнтаристом страны! Помните тысячи и тысячи высококвалифицированных офицеров, в одночасье уволенных из вооруженных сил, для того чтобы мирно трудиться на колхозных свинофермах или выращивать в Ярославской области кукурузу? Такая перспектива, признаться, мне мало улыбалась. С романтикой трудовых сельских будней был хорошо знаком с детства и твердо знал, что если хочу чего-то достигнуть в жизни, то из деревни надо бежать.

В это время наша «немка» вернулась из Москвы, где она находилась на летних курсах повышения квалификации, и в самых восторженных тонах стала рассказывать о прелестях обучения в инязе.

— Боря, язык тебе дается легко. Сам бог велел поступать тебе на переводческий факультет, — уговаривала меня Мария Васильевна.

Долго уговаривать меня не пришлось. Профессия переводчика показалась мне не менее романтичной, чем военного моряка.

Так при помощи головотяпства Никиты Сергеевича и по совету учительницы я в 1959 году поступил на переводческий факультет Первого Московского педагогического института иностранных языков имени Мориса Тореза, расположенного в доме номер 38, что на Метростроевской улице (ныне Остоженка).

Через четыре года Вершитель Судеб спустил еще одну важную для меня подсказку на землю, шепнув на ухо то ли самому Александру Сергеевичу Шейгаму, то ли его начальству, чтобы он, этот эпикуреец и жизнелюб, пожертвовал своим свободным временем и организовал для желающих факультативный курс шведского языка. Александр Сергеевич, преподаватель кафедры немецкого языка переводческого факультета, нашел возможным принести на алтарь всеобуча жертву и известил об этом в объявлении, вывешенном на доске деканата.

Набралось нас несколько человек, жаждущих познать на базе немецкого языка один из скандинавских диалектов. Прозанимались мы с Александром Сергеевичем недолго — кажется, и у него не хватило на нас терпения, и энтузиастов через пару недель поубавилось. Но для меня и того было достаточно, чтобы пуститься в самостоятельное увлекательное путешествие в непознанный мир Швеции.

Когда мне после окончания иняза предложили работу в разведке КГБ, мои знания шведского языка были достаточно высоко оценены тестирующим преподавателем, и в спецшколе КГБ № 101 я успешно продолжил изучение шведского языка с несравненной Надеждой Афанасьевной Лукашиной. Мы так с ней напряженно и успешно занимались, что за один год нам удалось пройти весь курс и сдать экзамен за полных восемь семестров.

В конечном итоге я стал скандинавистом.

В течение тридцати с лишним лет я плыл по Варяжскому морю, не сворачивая никуда в сторону: четыре с половиной года проработал в Дании, столько же в Швеции, пятнадцать месяцев на Шпицбергене, съездил в краткосрочные командировки в Исландию и Норвегию, побывал в Финляндии.

Мне повезло. Каждая из упомянутых командировок связана у меня только с приятными воспоминаниями, хотя не могу похвастаться, что все было гладко и беспроблемно. Я набивал на лбу шишки, портил отношения с начальством, подрывал свои шансы на быструю карьеру, но все в конечном итоге как-то обходилось, «устаканивалось», устраивалось. Сейчас я довольно отчетливо вижу свои промахи и просчеты, но сознаю, что в те времена у меня не было шансов на то, чтобы их как-то избежать. Они были запрограммированы самим образом нашей жизни — непоседливым, сумбурным, безудержным началом, сидевшим в каждом из нас.

Наилучший возраст для определения своих способностей и призвания — шестьдесят лет. В этом возрасте уже точно знаешь, кем бы ты стал, если бы можно было начать все сначала.

Не так жили и живут скандинавы. Они в хорошем смысле живут не только сегодняшним днем, как мы, русские. Они живут мудро, размеренно, не спеша, в свое удовольствие и не наступая на ноги другим. Кто понял жизнь, спешить не будет. И за это я всех их — и датчан, и шведов, и норвежцев — где-то люблю, уважаю, по-хорошему им завидую.

О своих впечатлениях от Скандинавских стран (и не только от них) я и хотел бы поделиться с читателем. Пусть только меня простят уважаемые аборигены этих стран за то, что впечатления эти были добыты не в ходе праздной, туристической поездки, а в результате специальных разведывательных миссий. В известной мере они, эти впечатления, — побочный продукт моей основной профессиональной деятельности, которая в первую очередь предполагала широкое и по возможности глубокое знакомство с особенностями Дании или той же Швеции.

Заранее предупреждаю, что если читатель ждет от меня сногсшибательных историй, экзотических приключений или смертельных схваток под знаком плаща и кинжала, то он жестоко разочаруется. При написании этой книги я не ставил также перед собой цели стать мемуаристом. Меньше всего хотелось, чтобы она напоминала «Записки разведчика», «Рассказы бойцов невидимого фронта, или Тридцать пять лет в строю» или другие подобные труды, появляющиеся на нашем книжном рынке под аналогичными претенциозными названиями. Я бы назвал свое сочинение ностальгическими воспоминаниями, зафиксированными на бумаге в конце служебной карьеры, или своеобразным историко-географически-бытовым комментарием к скрывшейся за поворотом эпохе.

Зато я надеюсь вознаградить любителей рубрики «Нарочно не придумаешь» на разведывательную тематику. По-моему, еще никто не решался выносить на суд широкой публики «перлы»7 принадлежащие сотрудникам разведки, безвестно павшим в борьбе с правилами русского языка при написании оперативных отчетов. Эти засоризмы будут как бы перекликаться с основным текстом, по-своему комментировать и дополнять его и будут выделены курсивом.

После краткого представления и необходимых оговорок представляю на твой суд, уважаемый читатель, эту книгу.

Автор

ИСЛАНДСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ

В Скандинавию я первый раз попал, если можно так выразиться, не через парадную дверь, а через заднюю калитку. Но по крупному счету в этом была своя — независимая от моей воли — логика: потому что я начал свое знакомство с уцелевшими остатками той «Викин-голандии», которая на своей прародине не так уж ощутимо дает о себе знать.