Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Полное собрание стихотворений

Волошин Максимилиан Александрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Полное собрание стихотворений - Волошин Максимилиан Александрович - Страница 65

Изменить размер шрифта:

– «Приемлю...»

9 декабря 1915

Париж

Суд

Праху – прах. Я стал давно землей:

Мною

Цвели растенья, мною светило солнце.

Всё, что было плотью,

Развеялось, как радужная пыль —

Живая, безымянная.

И океан времен

Катил прибой столетий.

Вдруг

Призыв Архангела,

Насквозь сверкающий

Кругами медных звуков,

Потряс вселенную —

И вспомнил себя

Я каждою частицей,

Рассеянною в мире.

В трубном вихре плотью

Истлевшие цвели в могилах кости.

В земных утробах

Зашевелилась жизнь.

А травы вяли,

Сохли деревья,

Лучи темнели, холодело солнце.

Настало

Великое молчанье.

В шафранном

И тусклом сумраке земля лежала

Разверстым кладбищем.

Как бурые нарывы,

Могильники вздувались, расседались,

Обнажая

Побеги бледной плоти: пясти

Ростками тонких пальцев

Тянулись из земли,

Ладони розовели,

Стебли рук и ног

С усильем прорастали,

Вставали торсы, мускулы вздувались,

И быстро подымалась

Живая нива плоти,

Волнуясь и шурша.

Когда же темным клубнем,

В комках земли и спутанных волос

Раскрылась голова

И мертвые разверзлись очи, – небо

Разодралось, как занавес,

Иссякло время,

Пространство сморщилось

И перестало быть.

И каждый

Внутри себя увидел солнце

В Зверином Круге...

...И сам себя судил.

5 февраля 1915

Париж

Произведения 1925 – 1929 годов

Поэту

Горн свой раздуй на горе, в пустынном месте над морем

Человеческих множеств, чтоб голос стихии широко

Душу крылил и качал, междометья людей заглушая.

Остерегайся друзей, ученичества шума и славы.

Ученики развинтят и вывихнут мысли и строфы.

Только противник в борьбе может быть истинным другом.

Слава тебя прикует к глыбам твоих же творений.

Солнце мертвых – живым – она намогильный камень.

Будь один против всех: молчаливый, тихий и твердый.

Воля утеса ломает развернутый натиск прибоя.

Власть затаенной мечты покрывает смятение множеств.

Если тебя невзначай современники встретят успехом —

Знай, что из них никто твоей не осмыслил правды.

Правду оплатят тебе клеветой, ругательством, камнем.

В дни, когда Справедливость ослепшая меч обнажает,

В дни, когда спазмы Любви выворачивают народы,

В дни, когда пулемет вещает о сущности братства, —

Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся.

В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога.

<1925 Коктебель>

Доблесть поэта

Править поэму, как текст заокеанской депеши:

Сухость, ясность, нажим – начеку каждое слово.

Букву за буквой врубать на твердом и тесном камне:

Чем скупее слова, тем напряженней их сила.

Мысли заряд волевой равен замолчанным строфам.

Вытравить из словаря слова «Красота», «Вдохновенье» —

Подлый жаргон рифмачей... Поэту – понятья:

Правда, конструкция, план, равносильность, cжатость и точность.

В трезвом, тугом ремесле – вдохновенье и честь поэта:

В глухонемом веществе заострять запредельную зоркость.

Творческий ритм от весла, гребущего против теченья,

В смутах усобиц и войн постигать целокупность.

Быть не частью, а всем; не с одной стороны, а с обеих.

Зритель захвачен игрой – ты не актер и не зритель,

Ты соучастник судьбы, раскрывающий замысел драмы.

В дни революции быть Человеком, а не Гражданином:

Помнить, что знамена, партии и программы

То же, что скорбный лист для врача сумасшедшего дома.

Быть изгоем при всех царях и народоустройствах:

Совесть народа – поэт. В государстве нет места поэту.

17 октября 1925

Коктебель

Памяти В. К. Цераского

Он был из тех, в ком правда малых истин

И веденье законов естества

В сердцах не угашают созерцанья

Творца миров во всех его делах.

Сквозь тонкую завесу числ и формул

Он Бога выносил лицом к лицу,

Как все первоучители науки:

Пастер и Дарвин, Ньютон и Паскаль.

Его я видел изможденным, в кресле,

С дрожащими руками и лицом

Такой прозрачности, что он светился

В молочном нимбе лунной седины.

Обонпол[23] слов таинственно мерцали

Водяные литовские глаза,

Навеки затаившие сиянья

Туманностей и звездных Галактей.

В речах его улавливало ухо

Такую бережность к чужим словам,

Ко всем явленьям преходящей жизни,

Что умиление сжимало грудь.

Таким он был, когда на Красной Пресне,

В стенах Обсерватории – один

Своей науки неприкосновенность

Он защищал от тех и от других.

Правительство, бездарное и злое,

Как все правительства, прогнало прочь

Ее зиждителя и воспретило

Творцу творить, ученому учить.

Российская усобица застигла

Его в глухом прибрежном городке,

Где он искал безоблачного неба

Ясней, южней и звездней, чем в Москве.

Была война, был террор, мор и голод...

Кому был нужен старый звездочет?

Как объяснить уездному завпроду

Его права на пищевой паек?

Тому, кто первый впряг в работу солнце,

Кто новым звездам вычислил пути...

По пуду за вселенную, товарищ!..

Даешь жиры астроному в паек?

Высокая комедия науки

В руках невежд, армейцев и дельцов...

Разбитым и измученным на север

Уехал он, чтоб дома умереть.

И радостною грустью защемила

Сердца его любивших – весть о том,

Что он вернулся в звездную отчизну

От тесных дней, от душных дел земли.