В подполье можно встретить только крыс… - Григоренко Петр Григорьевич - Страница 26

Сбить меня было невозможно пока разговор велся в такой плоскости. Но вот однажды, вместо мамы, явился папа и перевел дело совсем в другую плоскость. Он спросил, а где его Изя будет учиться после окончания еврейской школы? И я скис. Так и не найдя ответа на этот вопрос я закончил свою временную работу. И поехал на другую, тоже временную, тоже на должность политрука и тоже в трудовой школе, в рабочем поселке Путиловка.

Из этой школы запомнился директор. Педагог до мозга костей. Любимец всех учеников. Время было всяких опытов. Присылались различные директивы, обязательные к немедленному и безусловному исполнению. Вот пришла директива, что директор еженедельно должен проводить со школьниками урок вопросов и ответов. При этом указывалось, что все вопросы должны быть зачитаны вслух. И если на какой нибудь из них директор немедленно ответить не может, то должен сказать, когда будет дан ответ. И вот первый такой урок. Записки все поданы. Директор берет по одной, читает и тут же дает ответ. Сидят 14-15-летние девочки и мальчики. Мордочки все настороженные, хитренькие. Все знают, что среди вопросов есть один, которого все ждут. И вот этот вопрос. Директор читает: «Откуда берутся люди?» Все даже приподнялись. Глаза горят хитрецой. Директор не меняя ни тона, ни выражения лица говорит: «О, это очень просто! Приводят, вот, хотя бы к нам в школу ребенка, чурбан-чурбаном. Но здесь мы его обтешем, отшлифуем — смотришь и человек получается. А тому, кто писал вот это, я могу сказать — он уже человек. Да знаний и такта маловато. Ему видно хочется знать, как люди размножаются, так это очень серьезный жизненный и научный вопрос. Он совсем не подходит для развлекательного вопрошательства вот на таком собеседовании. Ученики, все до единого, в том числе, следовательно, и автор вопроса устроили директору за этот ответ бурную овацию. Могу только вообразить, как бы выглядел на месте этого директора другой, менее опытный и умный человек.

Недолго пришлось мне поработать с ним. Вернулся из отпуска штатный политрук этой школы, а меня ждало новое назначение — станция Желанная — политрук детгородка для несовершеннолетних правонарушителей. Здесь я намеревался долго поработать и потому начал с подбора актива, который был бы моей опорой. Ваня Федотов стал председателем пионеротряда, Коля Бугримов председателем Совета городка. Обе эти организации проделали очень большую работу по воспитанию правонарушителей. Правда, мне пришлось перенести много неприятностей за создание неположенного пионеротряда. Но в конце концов его все же узаконили. Тут я победил. Но потерпел полное поражение в борьбе со злом, воплощенным в конкретном человеке.

К нам прислали хорошо знакомого городку беспризорника Рыжкова. Лет 15-ти, но маленький ростом, с мордочкой хорька, узкие злые щелки-глаза, редкие зубы и выражение дегенерата. Сразу же после его прибытия началось воровство, которое все ширилось. Расследование, предпринятое Бугримовым и Федотовым, установило — воруют малыши под руководством Рыжкова. Этот дегенерат, по какой-то непонятной причине, имел непоборимое влияние на малышей. Очень хорошие, умные, ласковые мальчики 6-ти — 7-ми — 8-ми лет и даже десяти выполняли все указания этого дегенерата. Что я ни предпринимал — ничего не помогало. И тогда я решил ради спасения малышей убрать Рыжкова. Убрать официально не удавалось. Органы наробраза в ответ на просьбы об этом, советовали воспитывать. Тогда наши старшие активисты, по моему совету, отвели Рыжкова на станцию, дали продуктов и денег и «посоветовали» немедленно уехать: «Вернешься, — сказали ему — прирежем!» Больше он к нам не попадал. Развращал малышей в других детгородках.

С Желанной у меня связано и другое, тяжелое воспоминание. Здесь я впервые сблизился с женщиной. Казалось бы, что особенного. Парню девятнадцать лет. Но для меня это чуть не кончилось трагедией. Дело в том, что в моей душе творился страшный разлад. В годы моего «вываривания» в рабочем котле среди комсомольской и околокомсомольской молодежи господствовала теория безлюбовности. «Нет любви. Есть физиологическая потребность и естественная тяга к продолжению рода человеческого». Такова немудреная «мудрость» рационалистического взгляда на отношения мужчины и женщины. «Есть физиологическое влечение и удовлетворяйте его, и нечего мечтать о принцах и принцессах и вздыхать при луне». Создалась целая литература пропагандирующая такое отношение к любви. «Без черемухи», «Луна слева», «Луна с правой стороны» — вот только некоторые из названий забытых теперь книг, которые во времена моей юности зачитывались до дыр. Я, как истый комсомолец, воспринял, естественно, рационалистический взгляд на любовь и высказывался только в этом духе.

Но то, что в душе заложено не так просто удалить оттуда. Воспитывался я на классической литературе, на идеалах тонкой, самоотверженной, чистой любви и мечтал когда-то о встрече той единственной, которая только для меня. Вес это было придушено рационализмом, но из души не ушло. И именно это, не ушедшее, удерживало меня от случайных связей. А здесь я себя не сдержал. Приехала девушка из нашей железнодорожной ячейки комсомола — чистая, красивая, увлекшаяся, а может и полюбившая меня, но наслушавшаяся тех же физиологических теорий. Оставшись вдвоем, мы потянулись друг к другу. Она мне нравилась, но я… не любил ее. И мне после сближения сказать ей нечего было. У меня было пакостно на душе. Как будто я совершил какое-то черное дело. Мне жить стало противно. — Если это и все, если это главное, для чего живет человек, то зачем тогда жить? — думал я. Не покончил с собой я в тот день только случайно. Великий руководитель — господин Случай сумел остановить мой, точно рассчитанный и подготовленный бег к смерти и дал время задуматься над тем, что я хочу совершить. С тех пор я уже больше никогда не терял интереса к жизни, оптимистического взгляда на нее.

В детгородке я проработал тоже недолго. Окружком комсомола рекомендовал меня, то есть по сути назначил, секретарем Селидовского сельского райкома комсомола. Тогда еще не было первых, вторых секретарей. Был один секретарь и два платных члена бюро райкома — заведующий организационным отделом и агитпроп. Принимая это назначение, я был в плену представлений о сельских комсомольских ячейках, как о подобии нашей Борисовской сельской ячейки. Поехав в свой первый объезд района, я горько разочаровался. Везде царил формализм, мертвечина. Большинство ячеек существовали только на бумаге. В остальных не было энтузиазма, молодого кипения, да по существу, и полезной практической работы. Даже в центре района, в большом степном селе Селидовке — ячейка собиралась только на собрания, на которые приходило около половины комсомольцев и обсуждались скучнейшие доклады о каких-нибудь задачах: «заготовки яиц», «разведения кроликов», «о помощи борцам революции» и т. п.

Я окунулся в работу. Все свое время отдавал ячейкам и, пытался вдохнуть в них жизнь, подсказать вопросы, которые могли бы увлечь комсомольцев. И при этом, естественно, вспоминал опыт комсомола Борисовки, опирался на этот опыт. Я добивался, чтобы комсомольцы занялись культурной работой среди населения, организовали политическую учебу, вникали в хозяйственную и общественно-политическую жизнь села: помогали сельсовету и комитету бедноты («Комнезаму»). Больших дел я, конечно, не натворил. Чтобы работа кипела, надо чтоб инициатива шла снизу. Такой инициативы в сельском комсомоле (по опыту Селидовки) на рубеже 1926-27 годов не было. Вся энергия уходила в единоличное хозяйство. Оно бурно возрождалось, но практически без помощи города. Не было машин. Ремонтировали дореволюционное старье. Не хватало даже сбруи для лошадей и другой тягловой силы, не во что было одеться. Чтобы не светить голым телом приходилось изготавливать одежду из домотканных материалов и шкур животных. Совершилось, по сути дела, возвращение к натуральному хозяйству. В этих условиях комсомол свое место в жизни не находил. Мне удалось несколько расшевелить наши ячейки. Мертвых организаций во всяком случае не стало. Комсомольцы узнали свой райком. Стали его посещать.