Затерявшийся в кольце бульваров - Климман Михаил - Страница 29

Публика на зрительских местах, которая никак не проявляла себя с начала шоу, внезапно разразилась аплодисментами.

– Стоп, стоп, – вмешался Вол, – это была замечательная речь, но собрались-то мы здесь совсем по другому поводу. Вы начали говорить о лицензиях на ввоз и вывоз. Про ввоз я более-менее уяснил, а что там с вывозом?

– А с вывозом, – объяснил Андрей, – тоже все просто: надо открыть границы и перестать ловить контрабандистов, которые везут что-то на Запад. Пусть везут, а таможня занимается своим прямым делом – наркотиками, оружием, пошлиной на товар.

– Вы слышали? – закричал Танин. – Нет, вы слышали, что он говорит? Это же… Это же…

У бедного мента просто не хватало слов. Дудоладов просто отмахнулся от его воплей.

– Можно потише? – он повернулся к Андрею. – Вы считаете, что надо разрешить свободный вывоз антиквариата? Почему?

– Потому что по законам экономики привлечь товар туда или сюда можно только экономически, а не юридически. Поэтому сегодня, когда русские хорошие вещи здесь дороги, кто же их повезет на Запад? А кто повезет, привезет обратно. Или сам, или дилер за него это сделает.

– Да ведь так, – захрипел Танин, – да ведь так всю Россию вывезти можно, все библиотеки, музеи, хранилища.

– И это давно пора сделать, – невозмутимо сказал Андрей, – давно пора начать продавать запасники и дубли.

– Держи его, – подполковник вскочил и бросился к Андрею, – это же преступник. Задержать…

ГЛАВА 29

– Рекламная пауза, – заорал Вол и бросился между Андреем и Таниным.

Но точку в ситуации поставил Дудоладов, который вдруг властно бросил:

– Сидеть, полковник.

Юрий Русланович, чинопочитание и послушание впитавший, видимо, с молоком матери, тут же плюхнулся на стул. И даже блеска в глазах поубавилось. Хотя возмущение и гнев его были совершенно искренними, но они, вероятно, были прописаны в разумной части натуры подполковника, а субординация все-таки в подсознательной.

– И если я еще увижу, – тихо, но очень внушительно сказал Александр Сергеевич, – что вы орете и вскакиваете со своего места, я найду способ испортить вам биографию.

Режиссер замахал руками, напоминая, что рекламная пауза заканчивается. Митя по-хозяйски оглянулся, все ли в порядке, и опять обаятельно улыбнулся в камеру.

– Итак, дорогие телезрители, мы продолжаем. Как вы помните, прервались мы на предложении уважаемого Андрея Сергеевича распродать все запасники государственных хранилищ. Хотелось бы…

– Уважаемый господин Вол, – прервал ведущего Дорин, – давайте все-таки соблюдать установленные вами же правила игры и не перевирать слова собеседника. Я никогда не утверждал, что надо распродать ВСЕ запасники. Это было бы глупо и нерентабельно ни в духовном, ни в материальном смысле. Но невозможно понять, почему в запаснике одного из московских музеев хранятся шесть фарфоровых «Поцелуев» работы Сомова. Это такая статуэтка – манерные дама и кавалер обнимаются на лавочке. Я принес к ним на атрибуцию редкий и дорогой предмет, они его исследовали и подтвердили его ценность, а когда я решил его забрать, начали горько сожалеть о том, что не могут купить его себе. Я спросил, считают ли они ту сумму, которую я просил за предмет, завышенной? Говорят – нет. Тогда почему не купите? Нет денег. Тогда давайте поменяемся на один из ваших «Поцелуев»? Нельзя, говорят. Почему? Не бывает двух одинаковых фарфоровых предметов. «Ну, тогда вы должны скупать весь фарфор, который существует». «Да это мы и сами понимаем, только они у нас на балансе и списать их никак нельзя…»

– А сколько стоит такой «Поцелуй» на рынке? – спросил Дудоладов.

– Ну, в тот момент, думаю, три-четыре тысячи долларов, а сейчас – дороже. Мне иногда хочется задать минкульту вопрос, какая часть фондов наших музеев никогда не экспонировалась? Думаю, процентов семьдесят—восемьдесят. И лежат в запасниках дубли книг, авторские копии картин, этюды и подготовительные работы. Я хорошо понимаю, что иногда для правильного понимания истории и замысла какого-то произведения этюд значит больше, чем иная законченная картина. Ну, так не продавайте такой этюд, оставьте его в фондах. Соберите грамотную экспертную комиссию, пусть она отберет то, что действительно важно, а проходное, случайное, второстепенное выставьте на продажу. Коллекционеры и такое с удовольствием купят. Конечно, все хотят шедевры, но, как говаривал полковник Гуров в романах Леонова: «За неимением гербовой бумаги пишем на простой».

– И продавать это «второстепенное» будете, конечно, вы? – злорадно вмешался подполковник.

Он испуганно глянул на Дудоладова: «Я, видите, не ору и не вскакиваю? Можно сказать?»

– Только перед этим дадите денег членам комиссии, – продолжил он, – чтобы признали «проходным» самое лучшее и дорогое, и уж тут-то вы и дорветесь.

– То есть вы считаете, – удивленно спросил Вол, – что все, кто садится за руль автомобиля, непременно хотят его угнать, кого-то задавить или перевезти на нем груз наркотиков?

– Почему? – не понял Танин.

– Ну а почему вы полагаете, что все работники музеев устроились туда только для того, чтобы было сподручнее украсть экспонаты? – То ли Мите надоели бесконечные выпады подполковника, то ли он решил его еще подзавести. – Конечно, существуют выродки, но они, мне кажется, не только в музеях работают, но и в милиции попадаются.

– А в самом деле, кто будет продавать эти дубли и «второстепенное» из запасников? – спросил Дудоладов у Андрея.

– Вы знаете, до революции существовало такое звание «Комиссионер библиотеки Академии наук» или «Комиссионер Румянцевского музея». Никаких прибылей это звание не давало, кроме уважения коллег. Самые честные и толковые торговцы получали на комиссию то имущество, которое было признано лишним, необязательным и продавали его, получая свой комиссионный процент. Не знаю, как с картинами и предметами, но думаю, что и с ними все было подобным же образом организовано.

– А сговор? – спросил Танин. – Что вам мешает договориться, несмотря на вашу честность?

– А сговор? – повторил Дудоладов, разводя руками, мол, и мне на этот вопрос нужен ответ.

– А я и не предлагаю вернуться к старой практике. Слишком рано, мы еще как в лесу, где только дикие звери живут, – никому не верим и всех боимся. Просто мне кажется, пришла пора организовать в России серьезный аукционный дом. Сделать его пайщиками Минкульт, московское, а может быть и федеральное правительство. На аукционе воровать довольно трудно, вещи, которые там выставлены, продаются принародно, а не в тихом уголке. Все, конечно, зависит от того, как поставить дело, но в принципе на аукционе выгодно продавать дорого – это гарантия приноса туда новых хороших вещей. Кроме того, Россия обязана иметь у себя престижный аукционный дом, чтобы люди за покупками приезжали сюда, а не в Лондон летали отсюда. Смешно, сегодня новый русский едет на «Сотби» или «Кристи» и покупает там предмет, который привезли контрабандой из России. Может быть, продать ему здесь, и прибыль останется здесь, а не у правительства ее величества?

– А что для этого нужно? – Дудоладов, надо отдать ему должное, не стесняясь, достал записную книжку.

– Государственная поддержка, особенно на первом этапе. Прежде всего, понять, что аукционный дом – это не разовая сделка, а инвестиционный проект. В него надо вложить немалые деньги и долго ждать отдачи. Я уверен, что люди, готовые вложиться, найдутся, но надо их стимулировать уменьшением налогов, например, до того момента, пока аукционы начнут давать прибыль. Кроме этого – свободный вывоз и ввоз антиквариата.

– Вывезут же все, – опять вмешался подполковник.

– Ну почему? – не понял Дорин. – Почему из других стран не вывозят, а у нас обязательно вывезут? Давайте сделаем, как в Германии.

– А как в Германии? – спросил Александр Сергеевич.

– Там, кроме имущества, хранящегося в государственных музеях, есть небольшой список. Позиций, по-моему, на двенадцать—пятнадцать, список тех вещей, которые находятся в частном хранении, составляют «золотой фонд» и вывозу не подлежат. То есть данная, конкретная картина Кранаха из коллекции фон «Такого-то». Или данная конкретная библия Гуттенберга из коллекции фон «Сякого-то». Остальное – вези куда угодно.