Техасский рейнджер - Грэй Зейн - Страница 19

Никто не согласился принять пари.

— Ладно, тогда я спорю с любым из вас, что он не сможет спугнуть голубя с первого броска!

Не имея оснований сомневаться в успехе, игроки полезли за кошельками, никоим образом не смущаясь высокомерными и насмешливыми намеками на то, что а в одиночку, мол, они с ним не справятся. Камень бросили. Голубь не улетел. После этого, как Билль ни пытался, ему так и не удавалось больше склонить своих приятелей ни к какому пари.

Он увеличивал предлагаемые ставки, но безрезультатно. Казалось, он уже совсем было отчаялся придумать какое-нибудь совершенно необычное и заманчивое пари. Но тут на тропе вдоль реки показался маленький оборвыш — тощий, заморенный, исключительно жалко выглядевший мальчишка-мексиканец. Билль подозвал его и высыпал ему в ладони полную пригоршню серебряных монет. Растерявшийся от неожиданности, утративший дар речи мальчишка пошел своей дорогой, прижимая к груди неожиданно свалившееся на него богатство.

— Бьюсь об заклад, что он потеряет несколько монет, пока доберется до дороги, — объявил Билль. — Спорю, что он бросится наутек. Эй, поторопитесь вы, трусливые игроки!

Биллю не удалось заинтересовать ни одного из своих приятелей, и он погрузился в угрюмое и мрачное молчание. Как ни странно, но хорошее настроение его улетучилось, несмотря на солидный выигрыш.

Дьюан приглядывался к хмурому бандиту, поражаясь ему и пытаясь предугадать, что у того на уме. Эти люди были более изменчивы, чем дети, так же непостоянны, как вода, и столь же опасны, как динамит.

— Билль, спорю на десятку, что тебе не удастся пролить ни капли из ведра, которое тащит вон тот пеон, — лениво произнес один из бездельников по имени Джим.

Голова Билля быстро поднялась, как у ястреба, завидевшего добычу.

Дьюан перевел взгляд с Блэка на дорогу и увидел хромого пеона, ковыляющего с жестяным ведром к реке. Это был полубезумный индеец, ютившийся в убогой лачуге, время от времени выполняя для мексиканцев разные мелкие работы. Дьюан частенько встречался с ним.

— Джим, я принимаю пари, — ответил Билль.

Что-то необычное — возможно, резкость, прозвучавшая в его голосе, — заставило Дьюана обернуться. Он уловил непривычный блеск в глазах у бандита.

— Э-э, Билль, слишком далеко для прицельного выстрела, — сказал Джаспер, когда Билль, опершись локтем о колено, прицелился из своего тяжелого длинноствольного кольта. Расстояние до пеона составляло шагов пятьдесят и было слишком большим даже для самого классного стрелка, чтобы попасть в движущийся объект такой незначительной величины, как ведро.

Дьюан, обладавший поразительной способностью точно определять правильность прицела, был уверен, что Блэк взял слишком высоко. Один лишь взгляд на грубое жестокое лицо, напряженное и потемневшее от прилива крови, подтвердил подозрения Дьюана в том, что бандит целится вовсе не в ведро. Дьюан вскочил и выбил из его руки готовый уже выстрелить револьвер. Другой бандит подхватил оружие.

Ошеломленный Блэк свалился навзничь, растерянно оглядываясь по сторонам. Лишенный своего оружия, он превратился в совершенно другого человека, или же его привели в замешательство неожиданные и решительные действия Дьюана. Молча и угрюмо он повернулся и пошел прочь, даже не требуя, чтобы ему вернули его револьвер.

Глава 8

Дьюан поймал себя на мысли о том, какой разительный контраст с его душевным состоянием составляет вечер этого дня.

Солнечный закат медленно умирал в золотом великолепии над далекими вершинами мексиканских гор; медленно надвигались сумерки: легкий ветерок, прохладный и освежающий, дул от реки; позднее воркование голубей и позвякивание колокольчиков на шее у коров были единственными звуками, нарушавшими тишину; безмятежный мир и покой царили над долиной.

В душе у Дьюана бушевала буря. Третья по счету стычка с представителем бандитского клана вывела его из равновесия. Она не закончилась трагически, но была достаточно опасной. Лучшая часть его натуры убеждала его в том, что лучше умереть, чем продолжать сражаться или выступать против этих несчастных, невежественных, диких людей. Но нетерпимость ко всякой несправедливости была в нем настолько велика, что подавляла все доводы рассудка и совести. Он не в состоянии был противостоять ей. Он ощущал, как что-то постепенно отмирает внутри него. Он страдал. Надежда, казалось, навсегда покинула его. Отчаяние окончательно одолевало его и ввергало в безудержную тоску, когда он вдруг вспомнил о Дженни.

Он забыл о ней. Он забыл, что обещал спасти ее. Он забыл, что обещал погубить столько жизней, сколько окажется между ней и свободой. Само напоминание об этом напрочь отмело мятущиеся мысли в его угнетенном сознании. Она перевернула весь его внутренний мир. Как необычно было для него это открытие! Он чувствовал к ней глубокую благодарность. Он был вынужден вести жизнь изгнанника; ее похитили у семьи и привезли в неволю. Они встретились в речной цитадели бандитов и отщепенцев; он — чтобы вселить надежду в ее беспросветную жизнь, она — возможно, чтобы послужить причиной, способной удержать его от падения до уровня ее похитителей. Он ощущал прекрасное, неодолимое желание видеть ее, говорить с нею.

Все эти мысли пронеслись у него в мозгу по пути к дому миссис Блэнд. Он пропустил Юкера вперед, так как хотел получить небольшую отсрочку, чтобы настроиться на свидание. Сумерки почти опустились на долину, когда он достиг пункта своего назначения. В доме было темно. Миссис Блэнд ожидала его на крыльце.

Она горячо обняла его, и это неожиданное, бурное, необычное соприкосновение потрясло его настолько, что он едва не позабыл о тонкой игре, которую он вел. Впрочем, она в возбуждении совсем не заметила его сдержанности. Из ее жарких объятий и потока нежных, полуразборчивых слов, сопровождавшего их, он понял, что Юкер рассказал ей о его стычке с Блэком.

— Он ведь мог убить тебя! — прошептала она более членораздельно; и если Дьюан когда-либо слышал в голосе любовь, то он услышал ее именно сейчас. Это заставило его расслабиться. В конце концов, ведь она была женщиной, слабой, со своими недостатками, предопределенными ее природой, с несчастливо сложившейся судьбой, с жизнью, обреченной на горе и трагедию. Он так глубоко ощутил ее душевный порыв, что сам обнял и поцеловал ее. Чувства, которые она проявляла, сделали бы любую женщину прелестной и желанной, а она обладала к тому же еще и немалым обаянием и привлекательностью. Целовать ее было легко и даже приятно, но Дьюан твердо решил, к чему бы это ни привело, не заходить дальше той притворной страсти, которую она вынудила его проявить.

— Бак, ты любишь меня? — прошептала она.

— Да… да! — воскликнул он, стремясь поскорее покончить с начинавшей уже тяготить его сценой, и одновременно заметил в окне бледный силуэт лица Дженни. Он обрадовался тому, что она не видит его, и устыдился этого чувства. Помнит ли она о своем обещании не воспринимать превратно любой его поступок? Что думает она о нем, видя его здесь, в темноте, сжимающего в объятиях красивую женщину? Как ни странно, но именно смутно белеющее за окном лицо Дженни, ее большие темные глаза подбодрили его, воодушевили продолжать свою нелегкую игру.

— Послушай, дорогая, — обратился он к женщине со словами, предназначенными для девушки. — Я намерен увезти тебя из этого бандитского логова, даже если мне придется убить Блэнда, Аллоуэя, Рагга, — любого, кто станет у меня на пути. Тебя затащили сюда насильно. Ты добрая, честная и порядочная — я знаю это. Где-нибудь тебя ожидает счастье: дом среди добрых людей, которые станут заботиться о тебе. Только подожди, пока…

Голос его плохо повиновался ему от избытка эмоций. Кэйт Блэнд закрыла глаза и положила голову ему на грудь. Дьюан почувствовал, как рядом с его сердцем бьется пылкое сердце женщины, и ощутил острый укор совести. Если бы она и вправду так любила его! Но память о прошлом и безошибочное знание ее характера снова охладили его, и он ответил на ее порыв сдержанной нежностью и сочувствием, но не более.