Мой ласковый и нежный мент - Мельникова Ирина Александровна - Страница 2

Но подполковник на крыльце не задержался, а прямым ходом направился к желто-голубым «Жигулям», переговорил по рации с дежурным, дескать, все спокойно, начальство пока не тревожит, криминальная обстановка на десять утра существенных изменений не претерпела, правда, раскрыто по горячим следам утреннее преступление: кража козы Риголетты с подворья пенсионерки Симбирцевой.

Риголетту, известную своим вздорным нравом и противным голосом, по тембру напоминавшим голос самой Симбирцевой, видно, только в силу никудышного своего состояния – хронического похмельного синдрома – осмелился умыкнуть совсем разобидевшийся на постылую жизнь бывший кочегар районной котельной Васька Матвейчук. Более известный по кличке Пырей Ползучий, Васька был вечным обитателем изолятора временного содержания, местной свалки и огромной лужи аккурат под окнами главы администрации, которую светлые очи Евгения Александровича по какой-то причине не желали замечать все девять месяцев со дня его вступления в столь ответственную должность.

Риголетта, оказавшись вне привычных условий, и тем более привычного окружения, не стерпела подобного надругательства над собственной персоной. И сперва хорошенько поддала рогами под хлипкие коленки Пырея, а когда тот свалился на землю, весьма профессионально отдубасила его все теми же рогами и копытами. И при этом голосила так, что разбудила спящего мертвецким сном после празднования серебряной свадьбы участкового инспектора капитана Полосухина, который и взял с поличным и вора, и разбушевавшуюся не в меру козу. Отвесив обоим по крепкому милицейскому пинку, хмурый участковый сволок и козу, и протрезвевшего Матвейчука на подворье Симбирцевой, где похититель опять чуть было не схлопотал приличную оплеуху. Руку возмездия с зажатой в ней скалкой вовремя успел отвести от опухшей рожи Пырея сам Полосухин. Затем участковый весьма оперативно взял у разгневанной хозяйки заявление о краже, после этого записал показания очевидцев схватки козы с похитителем, скоренько оформил протоколом задержание и препроводил в ИВС злостного тунеядца, жулика и проходимца Пырея, тьфу! Как его? Матвейчука Василия Петровича. Тем самым повысив районный процент раскрываемости преступлений на одну десятую процента.

Перерыв закончился, и Игорь Ярославович, взгрустнув о чем-то своем, вероятно, светлом, но несостоявшемся, вернулся на прежнее, хорошо насиженное место. Следом появился подполковник с мелкими капельками воды от растаявшего снега на погонах, не слишком дружелюбно оглядел собравшихся и устроился рядом с еще более поскучневшим и осунувшимся от непомерного употребления «Дирола» Федюниным.

За окном продолжали тихо кружиться крупные, похожие на гусиный пух снежинки. Они ложились на окружавшие село рыжие сопки, на продрогшую землю, на серый, в цвет низкого неба асфальт, на плечи и головы редких прохожих, на крыши торговых киосков и автомобилей, скопившихся на стоянке перед зданием районной администрации, известного в народе больше как «Кактус». А прозвали его так, видно, в силу явной тропической внешности, которую придавала оному сооружению в самом центре села зеленая импортная краска. Призванная олицетворять свежие, как молодая листва, идеи и помыслы новой метлы района, это халтурное исчадие капиталистической промышленности в первый же месяц после ремонта пошло пузырями, покрылась сеточкой трещин, а в некоторых местах откровенно облезло, породив тем самым частушку, которую не преминула спеть на празднике урожая зловредная директриса районного очага культуры Антонина Веденеева:

Денис Барсуков вздохнул. Завтра на восемнадцать ноль-ноль у него назначена встреча с этой самой Веденеевой, которая командует единственной в республике народной дружиной и, как ни странно, весьма успешно со своим поручением справляется. Правда, за месяц пребывания в должности начальника РОВДа ему пришлось столкнуться с таким количеством нелепостей и несуразиц, что он почти не удивился, когда узнал, что во главе добровольных радетелей за мир и спокойствие в селе стоит молодая дама. И как отозвался о ней начальник милиции общественной безопасности Коля Кондратьев, особа довольно привлекательная, но настырная, упрямая и способная своими выходками довести до точки плавления даже бюст Петра Великого, установленный на месте памятника вождю мирового пролетариата. Засиженного голубями Ильича по настоянию все той же Тоньки снесли на усадьбу местного коммуниста Золотухина как раз на следующий день после прибытия Дениса Барсукова к месту своей новой службы.

Подполковник с головой погрузился в служебные дела, встревать в партийные баталии не собирался, поэтому известие о рокировке памятников пропустил мимо ушей, вызвав тем самым недовольство уборщицы тети Клавы, каждый вечер исправно разгоняющей пыль по углам его длинного и не очень уютного кабинета.

– Это что ж за безобразие получается, товарищ подполковник, сплошное самоуправство, а не демократия! – Тетя Клава деловито подоткнула подол, встала на колени и заглянула под тумбочку с телевизором, а потом повернула голову и снизу вверх осуждающе посмотрела на Барсукова. – Кто ж теперь, Денис Максимович, на эту площадь придет, чтоб свое недовольство выразить Евгению Санычу? Раньше Ильич так прямо ладошкой на его окна и показывал, дескать, вон он, вражина, возьми и врежь ему по сопатке, чтобы безобразиев не творил, а теперь что? Стоит эта голова с рачьими глазами да кошачьими усами, да так и пялится, так и пялится на тебя! Не по себе даже становится.

– Петр Алексеевич большим умельцем по разборкам с недовольными был. – Денис серьезно посмотрел на уборщицу, топтавшую ногой крупных рыжих тараканов, брызнувших из-под тумбочки в разные стороны. – Всех противников как тараканов давил, потому, вероятно, и в реформах преуспел.

– Реформы! – сплюнула тетя Клава прямо на казненных ею тараканов. – Сказала бы я пару ласковых про те реформы, так вы ж меня сей момент на пятнадцать суток отправите, улицы мести, а сами пылью по уши зарастете. Знаю я вас, мужиков, цветок и тот сроду не польете за субботу и воскресенье, только про энти реформы и горазды болтать! А земля в горшке – что твой камень. – Уборщица деловито потыкала пальцем в цветочный горшок и горестно вздохнула: – А что ж ей не сохнуть? Батареи так и жарят, так и жарят, значит, к весне опять угля в котельной не хватит, замерзать будем!..

Денис протянул руку и осторожно коснулся ладонью радиатора отопления. Права тетя Клава, ох права! Ладонь не терпит! Он посмотрел на тщедушного начальника коммунального хозяйства, который все совещание сидел, уткнувшись носом в ворот толстого, домашней вязки свитера, а во время своего двадцатиминутного отчета о готовности коммунальщиков к зиме больше сморкался и откашливался в носовой платок, и понял, что батареи будут жарить, похоже, еще с недельку, до полной ликвидации простуды и связанного с ней озноба у хлипкого коммунального начальства.

До обеденного перерыва оставалось уже совсем ничего, а подполковник так и не придумал убедительной причины, по какой ему надлежало в скорейшем времени исчезнуть с совещания. Он взглянул на Надымова, тот немедленно и мило улыбнулся ему, а Федюнин закряхтел, завозился на своем стуле, потом привстал и недовольно во весь голос произнес: «Господи! Духота какая! Неужто нельзя форточку открыть?»

Никто из присутствующих на совещании не успел отреагировать на реплику редактора должным образом, тем более открыть злополучную форточку, потому как из-за дверей кабинета донесся поначалу непонятный гвалт, затем более понятный грохот: кажется, кто-то отбросил в сторону стул. Но раздавшийся вслед за этим визгливый вскрик, а потом не менее громкий плаксивый речитатив любимой секретарши Кубышкина Верунчика подтвердил, что вместо стула, а вернее, вместе со стулом в сторону отлетела и сама Верунчик, стойко сдерживающая нахальных односельчан, извечно игнорирующих часы приема по личным вопросам и мешающих проводить совещания и заседания районного начальства. В довершение этого под дверями главы администрации послышался совсем уж непотребный шум и шипение, словно стая диких кошек принялась выяснять отношения.