Шпоры на кроссовках - Верещагин Олег Николаевич - Страница 24

– Я не знаю английского, – ответил Колька.

– А… Молодой лучник крикнул, что господин его соперника сжег Божью церковь, и что, те кто творит такое, лишь обозляют шотландцев… Ты не знаешь, мальчик, правда ли сказанное? Они сожгли церковь?

– Да, – Колька машинально кивнул. – Я увидел эту церковь, ее сожгли воины барона Харди.

Старик перекрестился и толи пробормотал, то ли тихо пропел:

– Жестока жизнь, ее виденья грубы,

А мертвых Бог забыл…

Иди, певец, и не споткнись о трупы -

О тех, кого ты так любил… – и, прежде чем Колька успел задать хоть один вопрос, быстро и бесшумно растаял в толпе. Мальчишка сунулся его искать, но вместо этого наткнулся на Алесдейра – шотландец был взволнован и тряхнул Кольку за плечи:

– Куда ты пропал?!

Позже Кольке казалось, что именно от этой встряски у него сформировался план – как, бывает, начинает работать заевший магнитофон от хорошего удара.

– Слушай, – обхватив Алесдейра рукой, прошептал Колька, таща его подальше от толпы, – я уже кое-что придумал…

Нет, жить в рыцарском замке решительно не стоило. Во-первых, отовсюду свистали сквозняки. Во-вторых, пахло дымом. В-третьих, непривычно было видеть вокруг сплошной и серый камень, из которого были сложены стены башни – в основании у нее и помещался зал, где проходил пир.

В целом обстановка соответствовала описаниям из учебников истории. На полу, устланном соломой, дрались из-за костей собаки. В нескольких очагах пылало пламя – настолько мощное, что колебались висевшие по стенам драпировки и знамена под потолком. Возле горящих факелов стояли вперемежку сержанты и воины барона Харди. В целом было светло и куда теплее, чем снаружи.

Столы поставили громадной буквой Т. За "верхней перекладиной" сидели всего человек десять – среди них Колька узнал только сэра Ричарда, притихший Алесдейр объяснил шёпотом, что там сидят шериф[9] с женой, бейлиф[10] тоже с женой, вождь предателей-шотландцев Джед МакДугл и несколько наиболее знатных гостей, кое-кто тоже с женами. За остальными столами устроилось человек сто, причем мужчины были хоть и не в доспехах, но при оружии – с мечами, да и здоровенные ножи, которыми ловко разделывали мясо и птицу, тоже имели явно "двойное значение". Замковый сержант, заглянувший за мальчишками, как и было обещано – после тушения огней, указал им места и исчез, не соизволив ничего объяснить. Но на килт Алесдейра никто не обратил внимания – он оказался не единственным шотландцем за столом, – а сэр Ричард к немалому смущению Кольки встал и, подняв здоровенный рог, окованный серебром, по-шотландски провозгласил тост за "моего гостя, барда из далекой Руси, Николаса из Владибурга, который обещал спеть сегодня на пиру".Колька поднялся, чувствуя себя полным болваном, поклонился, и увидел, что рог-то плывет вокруг стола к нему в руках того самого пажа. Мальчишка с поклоном передал посудину с полутора литрами вина Кольке, ухитрившись одновременно сделать быстрый жест, который можно было истолковать всяко: "Вот так я тебе глотку перережу". Причем жест был умело замаскирован…

Когда вокруг с таким очарованием роняют такие угрозы, а главное – серьезно относятся к своим обещаниям, то единственный способ сберечь и голову и нервы – стать таким же, как окружающие. Принимая рог, Колька так же незаметно и быстро заломил нахаленку указательный палец на правой руке и улыбнулся, благодаря поклоном. Паж не подал виду, но потянул воздух сквозь зубы от боли. С тем и отошел.

"Принять на грудь" полтора литра виноградного вина – это не шутки, а все вокруг внимательно за этим следили и, пристукивая своими посудинами по столу, что-то орали – скорее всего, древнеанглийский вариант русского "пейдоднапейдодна!"… Интерес ситуации еще был в том, что рог нельзя было поставить или положить не опустошив – немедленно пролилось бы недопитое, а Колька помнил, что рассыпать соль, уронить хлеб, или пролить вино в чьем-то доме в старину было страшным оскорблением. Поэтому он осилил вино, брякнул рог на белую с коричневой вышивкой скатерть и, чувствуя, как голова начинает кружиться, поспешно сел и пододвинул к себе здоровенный ломоть хлеба, на который Алесдейр уже водрузил большой ломоть жареного мяса и тушку бекаса.

"Я так и петь не смогу, – не испуганно, а расслабленно подумал Колька, разламывая птицу. – Видела бы мама – что там две "пары" в дневнике!"

К счастью для несовершеннолетних путешественников из ХХI века, в веке ХII не знали крепких напитков, здешнее вино было просто чуть забродившим соком – и скоро опьянение схлынуло.

Впрочем, как тут выяснилось, за своими переживаниями Колька пропустил кусок пира и даже начало соревнования. Сухощавый старик в желто-синем давал жару на арфе и редкостно мощным голосом пел балладу – как объяснил Алесдейр, о первом крестовом походе и о том, как во славу Божию Святое Воинство за одну ночь перерезало больше миллиона неверных.

– Очень приятная тема, – пробормотал Колька, собираясь с мыслями и лихорадочно решая, что спеть – его могли позвать "следующим номером"! Но следующим вышел сам сэр Ричард. Он пел даже не по-английски, а на каком-то диалекте французского языка – знать его отлично понимала, да и песню, кажется, хорошо знали, потому что хором подхватывали последние строчки каждого куплета и даже раскачивались за столами из стороны в сторону. Кольке показалось, что песня была о любви, хотя он сам не мог объяснить, откуда у него такое ощущение. Выяснить точнее мальчишка просто не успел – раскланявшись, барон Харди уже по-шотландски предложил:

– Теперь пусть споет наш гость из Руси – невежливо было бы заставлять его ждать!

Колька поднялся с места, ощущая себя пацаном, которого заставили почитать стишки на взрослой вечеринке, прежде чем отправиться спать. Но Алесдейр сунул ему настроенную лютню, подмигнул, и Колька напомнил себе, что тут его возраст никого не удивит, для этих людей он вполне взрослый мужчина. с этой ободряющей мыслью он и вышел на противоположный от главного стола конец, где стоял трехногий табурет. Впрочем, Колька уже успел приспособить к лютне ремень по-гитарному, и среди притихших гостей пронесся удивленный шепоток – тут принято было играть сидя, держа инструмент на колене.

– Прошу прощенья, – Колька вскинул голову. – Я спою песню моей родины, благородные господа и прекрасные дамы. Я переложил ее на шотландский, потому что не знаю английского, но тут большинство, конечно же, знают по-шотландски. В общем это казачья песня, – и, раздухарившись вконец, Колька растоптал историческую достоверность в пыль своими кроссовками в шпорах: – Казаки – это русские воины, которые живут на границах с дикими племенами в степи и постоянно воюют. На свете нет воинов храбрее – желающих в этом убедиться прошу пожаловать на Русь. Кхм… вот.

Он закрыл для храбрости глаза, но присутсвующие конечно решили, что так и положено… 

 …Это было что-то, Колька и сам понимал. Но если опасался провала, то ошибся. Средневековые люди вообще очень близко принимали к сердцу рассказы и песни, переживая их, как происходящее, а не просто историю. Поэтому, открыв глаза на словах: 

 Колька увидел, что все дамы смотрят на него не мигая, а несколько мужчин, опершись лбами на кулаки, тяжело задумались. Припев в третий раз ахнули хором – так, что заметалось пламя факелов: