Гимн Лейбовичу (Другой перевод) - Миллер-младший Уолтер Майкл - Страница 21

Провидение, однако, вмешалось в это дело раньше и не призывая душу брата Джериса к своему создателю. Летом, вскоре после назначения брата Джериса мастером, из Нового Рима в аббатство прибыл с караваном ослов и группой клерков папский протонотарий.[46]

Он представился монсеньором Агуэррой, защитником блаженного в процессе канонизации. С ним было несколько доминиканцев. Он приехал, чтобы наблюдать за открытием убежища и исследованием «Изолированной среды». А также, чтобы рассмотреть все те доказательства, которые может представить аббатство и которые имеют отношение к делу, включая (к ужасу аббата) и сообщение о духе блаженного, который, по рассказам путников, якобы явился некоему Франциску Джерарду родом из Юты, АОЛ.

Адвокат святого был тепло встречен монахами. Его поместили в комнатах, предназначенных для высших прелатов; его ревностно обслуживали шестеро молодых послушников, которым было приказано выполнять любую его прихоть. Хотя, как вскоре выяснилось к огорчению новоиспеченных слуг, монсеньор Агуэрра имел очень немного прихотей. Были открыты тончайшие вина, но Агуэрра вежливо отпил несколько глотков и предпочел молоко. Брат Охотник ловил пухлых перепелок и кустарниковых петушков для стола гостя. Но узнав, чем питаются кустарниковые петушки, — «Зерном, брат?» — «Нет, змеями, мессир», — монсеньор Агуэрра стал употреблять жидкую монашескую кашу из столовой. Если бы он только осведомился о кусках тушеного мяса неизвестного происхождения, то, наверное, предпочел бы по-настоящему сочных кустарниковых петушков. Мальфредо Агуэрра настаивал, чтобы жизнь в аббатстве шла обычным порядком. Но, тем не менее, «адвоката бога» каждый вечер развлекали игрой скрипачей и группой клоунов, пока он не начал верить, что «обычная жизнь» в аббатстве должна быть очень живой, именно такой, какой она и была в те дни.

На третий день визита Агуэрры аббат вызвал брата Франциска к себе. Отношения между монахом и его пастырем, хотя и не очень теплые, были формально дружескими с тех пор, как аббат разрешил послушнику принести обет, и брат Франциск даже не дрожал, когда постучал в дверь кабинета и спросил:

— Вы посылали за мной, преподобный отец?

— Да, посылал, — сказал Аркос и вопросил спокойным голосом: — Скажи, ты думал когда-нибудь о смерти?

— Часто, господин аббат.

— Ты молился святому Иосифу, чтобы он уберег тебя от внезапной смерти без покаяния?

— Гм-м, часто, преподобный отец.

— Тогда, я надеюсь, ты не имеешь желания быть неожиданно прибитым? Или чтобы твои кишки пошли на струны для скрипки? Или чтобы тело твое скормили свиньям? Или чтобы твои кости были зарыты в неосвященную землю? А?

— Н-н-нет, magister meus.

— Я тоже думаю, что нет. Поэтому будь очень осторожен, разговаривая с монсеньером Агуэррой.

— Я?

— Ты, — Аркос потер подбородок и, казалось, погрузился в невеселые размышления. — Я вижу это очень ясно. Дело Лейбовича отправлено на полку. Бедный брат повергнут наземь случайно упавшим кирпичом. И вот он лежит, стеная, и просит об отпущении грехов. Представь себе, прямо перед нами. И вот мы стоим, опустив глаза в печали — и священники среди нас — наблюдаем как он умирает, не давая парню даже последнего благословления. А он готов отправиться прямо в ад. Без благословения. Без отпущения грехов. Под самым носом у нас. Печальная картина, да?

— А где же мой господин? — запротестовал Франциск.

— О, не упрекай меня. Я буду слишком занят, удерживая твоих братьев от истового желания забить тебя до смерти.

— Когда же это случится?

— Мы надеемся, что никогда, потому что ты будешь осторожен в своей беседе с монсеньером. Не правда ли? Иначе я не смогу помешать братьям забить тебя до смерти.

— Да, но…

— Постулатор[47] желает видеть тебя немедленно. Пожалуйста, уйми свое воображение и не забывай, о чем я тебе говорил. Постарайся не фантазировать.

— Хорошо, я думаю, что смогу.

— Иди, сын мой, иди с Богом.

Франциск ощутил страх, когда впервые постучался в дверь Агуэрры, но вскоре увидел, что бояться не стоило. Протонотарий оказался ученым и тактичным пожилым человеком, он, похоже, искренне интересовался скромной жизнью монаха.

После нескольких минут предварительных любезностей Агуэрра вплотную подошел к скользкой теме:

— Ну, а теперь о твоей встрече с человеком, который мог быть благословенным основателем…

— Но я никогда не говорил, будто он был нашим блаженным Лейбо…

— Конечно же нет, сын мой. Конечно же, нет. У меня есть отчет об этом случае, основанный исключительно на слухах, и я хотел бы, чтобы ты его прочитал, а затем или подтвердил, или исправил его. — Он достал свиток из своего ларца и протянул его Франциску. — Эта версия основана на рассказах путников, — добавил он. — Только ты можешь верно описать то, что произошло в действительности, поэтому я и хочу, чтобы ты как можно тщательнее отредактировал отчет.

— Конечно, мессир. На самом деле все было очень просто…

— Читай, читай! Потом мы поговорим об этом, ладно?

Толщина свитка правда, говорила о том, что этот отчет по слухам был далеко не прост. Вскоре это опасение подтвердилось, и Франциск ужаснулся.

— Ты побледнел, сын мой, — сказал постулатор. — Тебя что-то встревожило?

— Мессир, это… было вовсе не так!

— Но косвенным образом ты сам являешься автором этого отчета. Как же могло быть иначе? Разве ты не единственный свидетель?

Брат Франциск закрыл глаза и потер лоб. Он рассказывал послушникам сущую правду. Послушники пошептались между собой и рассказали эту историю путникам. Путники повторили ее другим путникам. И в конце концов… это! Ничего удивительного, что аббат Аркос строго запрещал любые разговоры. Лучше бы ему вообще никогда не заикаться о пилигриме!

— Он сказал мне всего несколько слов. Я видел его только один раз. Сперва он гонялся за мной с посохом, потом спросил дорогу в аббатство и начертал знаки на камне, под которым я обнаружил подземелье. После этого я никогда его больше не видел.

— И никакого нимба?

— Нет, мессир.

— И никакого небесного хора?

— Нет!

— А как насчет ковра из роз, которые выросли там, где он прошел?

— Нет-нет! Ничего подобного, мессир, — с трудом вымолвил монах.

— И он не написал свое имя на камне?

— Господь свидетель, мессир, он написал лишь те два знака. Я даже не знаю, что они означают.

— Ну ладно, — сказал постулатор. — Рассказы путников всегда преувеличены. Но я удивлен, откуда они все это взяли. Надеюсь, теперь ты расскажешь мне, как это было в действительности.

Рассказ брата Франциска оказался очень коротким. Агуэрра казался опечаленным. После глубокомысленного молчания он взял толстый свиток, дал ему прощальный щелчок и опустил в корзину для мусора.

— Так кончилось чудо номер семь, — проворчал он.

Франциск начал поспешно извиняться. Постулатор остановил его.

— Не думай больше об этом. У нас и без этого достаточно доказательств. Доподлинно известно о нескольких случаях мгновенного избавления от болезней, благодаря вмешательству блаженного. Это и на самом деле просто, причем хорошо подтверждено документами. На этом основании и был возбужден вопрос о канонизации. Конечно, им недостает поэтичности этой истории, но я почти рад, что она оказалась вымышленной… я рад за тебя. «Адвокаты дьявола» буквально распяли бы тебя, знаешь ли.

— Я никогда не говорил ничего похожего на…

— Понимаю, понимаю! Это все началось из-за убежища. Мы вновь открыли его вчера, между прочим.

У Франциска заблестели глаза.

— Вы… вы нашли что-нибудь еще, касающееся святого Лейбовича?

— Блаженного Лейбовича, сын мой! — поправил его монсеньор. — Нет, еще нет. Мы открыли внутреннюю дверь. Было чертовски трудно вскрыть ее. Внутри — пятнадцать скелетов и множество очаровательных артефактов. Очевидно, женщина, — кстати, это действительно женщина, — чьи останки ты обнаружил, вошла во внешнюю комнату, когда внутренняя была уже заполнена. Наверное, она была бы там достаточно защищена, если бы упавшая стена не обрушила кровлю. Бедные души во внутренней комнате попали в ловушку — камнями завалило вход. Одному небу известно, почему дверь была сделана так, что открывалась только наружу.