Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна - Страница 2

– Властью Вельзевула, гневом Белиала, яростью Асмодея – заклинаю тебя, древний гримуар, содержащий память Тьмы и частицу души Люцифера, яви мне свое пророчество!

И будто услышав страстную мольбу предателя, книга ожила. На переплете медленно проступили неровные буквы, угловатые и страшные, словно выцарапанные когтем неведомого чудовища, сложившись в немыслимую надпись – «Евангелие от Сатаны». Отступник испуганно задрожал и чуть не выронил запретный манускрипт. Книга раскрылась сама собой, угрожающе зашелестев пергаментными страницами. Внезапно подул ледяной ветер, наполняя хранилище могильным холодом и первородным, неуправляемым ужасом. Листы из человеческой кожи, пожелтевшие от времени и абсолютно пустые, переворачивались, двигались и шуршали, пока не замерли на середине тома. Кардинал осторожно достал из кармана склянку темного стекла, откупорил ее и капнул на страницу несколько капель крови непорочной девственницы, достать которую было совсем не просто. Алая жидкость тут же загорелась яркими искрами, плавно перетекавшими в буквы и слова, появляющиеся лишь на миг и почти сразу тающие бесследно. Кардинал читал взахлеб, боясь пропустить или забыть что-то важное. Его неожиданно охрипший голос торжественно раскатился под сумрачными сводами хранилища:

– … и наступит смутное время. Воссияет на небосклоне звезда по имени Полынь – предвестница конца света. Разверзнутся хляби небесные, хлынут из Ада исчадия тьмы, а мертвые восстанут из могил. И явятся на землю дети Сатаны в сопровождении демонов своих, не убоясь карающих мечей ангелов смерти. Но выйдет против них Дщерь Господня, зачатая во грехе и несущая наследие падшей крови, но чином архангельским осененная. А в руках у нее будут ключи от Рая и Ада. И никому не ведомо – спасет ли она от гибели Царство Божие и человеческое, или же наоборот – приблизит наступление апокалипсиса…

Тут кровь в склянке закончилась, и буквы потухли окончательно. Кардинал задумчиво закрыл проклятую книгу и бережно убрал ее обратно в серебряный футляр.

– Дщерь Господня! – он недоуменно возвел глаза к низкому потолку, словно пытаясь узреть лик незнакомой девы. – Кто же ты, Дочь Господня, и где мне искать тебя?

Но ответа не последовало.

Часть первая

Глава 1

В распахнутое настежь окно веяло благодатной ночной прохладой. Я с наслаждением зевнула, чуть не вывихнув челюсть, и глубоко вдохнула свежий, бодрящий воздух. Привычно принюхалась, анализируя букет наплывающих ароматов. Так, что там у нас сегодня в наличии? Натренированное обоняние тут же услужливо выхватило незабываемый, пьянящий запах пробуждающейся от зимней спячки виноградной лозы, а еще – тончайшее амбре искристого снега со склона Альпийских гор, отдающее молодой травой и едва распустившимися первоцветами. Слава Всевышнему, я не уловила ни сладко-мертвенного привкуса теплой крови, ни тяжелого смрада гари и пепла. Значит, врагов поблизости не наблюдается, ведь ведьма всегда пахнет ведьмой, приторным зловонием злобного умысла и горечью нечистой совести. Но сейчас в спящем аббатстве царили благодать и умиротворение. Лишь с кухни чуть ощутимо тянуло легким чадом подгоревшей рыбы. Ну, ясно дело, опять наша стряпуха – толстая сестра Катерина, ночной трапезой грешную плоть тешит. Я проказливо улыбнулась. «Помните, дети мои – плоть слаба, зато дух силен!» – любит непритворно-пафосно изрекать в таких случаях наш главный экзорцист отец Бернард. А нерадивые студиозы украдкой прыскают в кулак и злорадно добавляют: «Если дух так силен, то почему же всегда в итоге выигрывают грешные, плотские устремления?» Мда-а-а, неувязочка, однако, получается. Ну да это все сухая теория. А на практике святой отец непререкаемо прав – никогда не ослабляй контроля духа над телом, приглядывайся и принюхивайся, бди. Не дай Господи – запахнет адскими соблазнами, да полезут из Тьмы твари нечистые и богопротивные, ибо Дьявол – не дремлет. Вот поэтому все мы, с самого юного возраста приучены мгновенно и безошибочно выделять из окружающего многообразного мира мельчайшие проявления хитроумных происков злейшего врага рода человеческого. И искоренять их без промедления. Ведь для этого нас здесь и готовят – молодых экзорцистов!

Но сейчас-то все спокойно. Ну, почти все! Я недоуменно нахмурилась, пытаясь понять, что именно и так не вовремя вырвало меня из сладких объятий сна задолго до начала утренних занятий. Бросила мимолетный взгляд на электронный циферблат, весело помаргивающий на прикроватной тумбочке: пять после полуночи. Небо на горизонте едва начинает нехотя окрашиваться в нежнейшие розовые тона. Рано-то еще как, даже сладкоголосые малиновки молчат и не торопятся заводить привычную предрассветную распевку. Я поправила сползшую с плеча бретельку ночной рубашки, перевернулась на другой бок и удобно прижалась щекой к сложенным ладоням, приготовившись посмотреть еще парочку снов, как вдруг… Да, именно этот надоедливый звук и испортил мое упоительное видение, в котором я, крепко упершись прикладом автомата в мешок с песком, щедро поливала смертоносным свинцом толпу мерзких упырей, жалобно корчившихся под ливнем освященных пуль. Правильно, туда им и дорога! А еще, нефига на ночь ужасы по телевизору смотреть… Я старательно зажмурила глаза, пытаясь усилием воли вернуть себя обратно в царство древнегреческого бога Гипноса, но не тут-то было. Со стороны открытого окна повторно донесся протяжный мучительный стон. Я вмазала кулаком по ни в чем не повинной подушке, нехотя сползла с кровати и, не обременяя себя нашариваем куда-то затерявшихся тапочек, босиком прошлепала к окну…

Думаю – он давно уже устал и выбился из сил. Белоснежные, пышно оперенные крылья трепыхались часто и натужно, как у замученной птички колибри, зависшей перед цветком, но так и не сумевшей подобраться к вожделенному нектару. Сравнение мне понравилось, хотя парящий за окном юноша больше смахивал не на изящную колибри, а на мокрую от пота взъерошенную курицу. Причем курицу, добровольно готовую на все что угодно, хоть на отправку в суп, хоть на жарку в гриле. Обильные и отнюдь не ароматные потеки пятнали ворот некогда белой туники. Очередная крупная капля пота повисла на носу утомленного юноши и, сорвавшись, оросила изрядно замызганный наряд. Я скептично хмыкнула. И какому дураку пришло в голову назвать пот ангелов божьей росой? Кажется, блаженному Августину. Вот именно, блаженному – это не иначе как от слова блажь. Ибо пахнет от замученных ангелов ничем не лучше, чем от обычных взопревших мужиков.

– Ну, как ты там, Казанова местного значения? – милосердно осведомилась я. – Поутихли, поди, гормоны-то? Ведь с полуночи здесь висишь…

Плененный ангел приоткрыл пересохший рот:

– Забери тебя адское пламя, Селестина! Тебе не кажется, что это слишком жестокое наказание за столь незначительный проступок? И чего ты за нее так цепляешься, за эту свою треклятую девственность? – хрипло каркнул он.

– Проклятиями сыплем, значит! Богохульствуем, значит! – ехидно подметила я. – А это, мой сексуально озабоченный друг, уже чревато чем-то гораздо большим, чем просто лишение десерта за обедом!

Ангел одарил меня обиженным взглядом огромных аквамариново-голубых глаз.

Я вздохнула и коротко пробубнила освобождающую молитву. Псалом кающейся Магдалины, удерживающий юношу в воздухе и не позволяющий ему опуститься на землю или сложить крылья, спал, ангел коротко всплеснул затекшими конечностями и чуть не рухнул вниз, но чудом успел зацепиться за оконную раму. Я хмыкнула, к месту вспомнив анекдот о том, что «на следующее утро чудо распухло и мешало ходить». Юноша всхлипнул, напрягая мускулы рук и тщетно стараясь самостоятельно удержаться от падения, и тут я усовестилась. Потянула его за грязную тунику, помогая вскарабкаться на подоконник. Ангел, стройный и гибкий, но вместе с тем мускулистый и широкоплечий, с трудом протиснулся в оконный проем и уселся, свесив ноги в комнату. Недовольно нахмурившись, я в упор разглядывала запыхавшегося поклонника. Ну вот спрашивается, чего я ерепенюсь-то, чего упираюсь? Какого рожна мне еще надобно? Ведь хорош парень – взора не отвести. Глаза голубые в половину лица, ресницы длиннее и гуще, чем у меня самой, кудри серебряные до пояса. А уж фигура! Весь мужской состав римско-греческого пантеона нервно курит в стороне. Да по нему чуть ли не половина наших девчонок сохнет, а я все отнекиваюсь да отказываюсь… Я опять вздохнула.