Срочно, секретно, Дракону... - Мельников Виталий - Страница 21

Утром, однако, интерес к загадочному налету ослаб, а еще через два–три дня о нем вообще перестали вспоминать.

Тем временем пришли новые беды, которые вскоре поглотили внимание всего местечка, один за другим начали заболевать люди. Болезнь начиналась всегда внезапно. Сперва человек чувствовал, что его знобит, потом поднималась температура. Больной жаловался на головную боль, на судороги в мышцах, на ломоту в суставах. Язык распухал и покрывался белым налетом, речь становилась неразборчивой, походка — неуверенной. Человека терзали какие то страхи, ему все время хотелось от кого-то бежать. Наконец больной впадал в беспамятство и умирал. Это была чума.

В семье Сея первой жертвой “черной смерти” пал новорожденный сын. Страдал он недолго. Утром не притронулся к материнской груди, к середине дня поднялась температура, а вечером он уже перестал дышать. На следующий день умерла десятилетняя Ли, а ночью та же участь постигла жену.

В городок приехали врачи из Шанхая. В натянутых на скорую руку палатках выдавались лекарства, в жилищах, которых коснулась зараза, проводилась дезинфекция. Все это, однако, мало помогало; случаи заболевания врачи фиксировали изо дня в день.

Служба здоровья начала исследовать причины эпидемии. Дело выглядело загадочным: обычно чума появляется сначала у крыс, а на этот раз ученые не обнаружили ни одной больной или мертвой крысы.

И тогда вспомнили о японских самолетах.

Это вызвало много комментариев. Однако лишь среди местного населения и шанхайских врачей. Китайские газеты, выходящие в Шанхае, поскольку они были под контролем японцев, ни единым словом не обмолвились о подозрительных самолетах.

Такую историю узнал Шэн от своего товарища по камере.

— Японцы поломали всю мою жизнь, — повторил Сей. — Я поклялся, что буду им мстить, пока меня носит земля…

Беседовали они только по ночам. Голова к голове лежали, скрючившись, на изодранных циновках в проходе между нарами и шептались.

— Послушай, Сей, за какую провинность тебя замели? — спросил как-то Шэн.

Сей порывисто привстал.

— Если будешь задавать такие вопросы, я могу подумать, что ошибся в тебе, что ты — подсадная утка, — мрачно шепнул он Шэну в самое ухо. — Я ведь не спрашиваю, какими судьбами попал ты сюда. Не спрашивай и ты.

В эту ночь они не обменялись больше пи единым словом. А под утро дверь их камеры со скрежетом отворилась, и раздался лающий голос надзирателя:

— Заключенные Фу Чин и Сей Ваньсун — на выход!

Длинный сводчатый коридор тускло освещали электрические лампочки, ввинченные в потолках через равные интервалы. Шэна и Сея пристроили к цепочке арестантов. С трудом переступая закованными в кандалы ногами, арестанты в сопровождении вооруженной охраны вышли на глухой тюремный двор. Там уже стояли крытые грузовики с работающими моторами. Японский унтер-офицер в белых гетрах жестами указывал заключенным, кому из них в какую садиться. Шэн и Сей по воле этого замухрышки попали в разные машины.

С силой сжав руку Шэна, Сей прошептал на прощанье:

— Мы еще встретимся с тобою, товарищ!..

Вскоре тюремные машины тронулись в путь. Примерно через час они остановились, и заключенным было велено выгружаться Шэн снова увидел глухой внутренний двор, почти не отличавшийся от того, который он часом раньше покинул.

Потом Шэн очутился в тюремной камере. Не было здесь ни коек, ни нар. Заключенные сидели прямо на холодном бетонном полу Был среди них столяр Мао из Цицикара, который имел неосторожность приютить на ночлег в своей фанзе двух партизан. Был учитель Ван Линфу из Чанчуня, который во время урока сказал своим ученикам, что величайшим несчастьем для Китая является соседство Японии. Был хозяин москательной лавки из Гирина Юань Ханки, схваченный за то, что в письме к своему старому другу неодобрительно отозвался о японцах, назвав их оккупантами. Был харбинский фотограф Су Бинвэй, подозреваемый в принадлежности к коммунистической партии.

— Тебе не повезло, товарищ, — сказал Су Бинвэй. — Ничего хорошего тебя здесь не ждет.

Шэн был убежден, что находится в самой обычной тюрьме, где его будут держать до суда.

— Вы уже знаете свои приговоры? — осведомился он.

— Приговоры? — удивился Су. — Здесь, товарищ, сидят без приговоров. Я здесь сравнительно недавно. А вот старожилы этой тюрьмы могут тебе кое-что продемонстрировать. Мо, Чжун, Ва Юй, покажите товарищу свои руки.

Шэн с ужасом смотрел на вытянутые в его сторону руки с пальцами… Нет, пальцев Шэн не увидел. Вместо них торчало что-то черное.

— Это всего лишь научные эксперименты. Для японцев мы не люди, для японцев мы подопытные животные… — скрипучим голосом произнес старый китаец Ва Юй.

— Обморожения, — объяснил Су Бинвэй. — Японцы проверяли морозоустойчивость человеческого организма. Приказали окунуть руки в воду, а лотом держать их на холодном ветру при температуре минус двадцать градусов. Через полчаса пришел Иосимура и принялся простукивать по пальцам бамбуковой тросточкой. Если слышался деревянный стук, это значило, что обморожение полное, и человек отправлялся в камеру. При неполном обморожении Иосимура отправлял заключенного в специальную камеру, чтобы опробовать на нем различные средства против обморожения…

— Так что это такое? — ужаснулся Шэн. — Тюрьма? Научный центр?

— Это японская фабрика смерти. Тюрьма им нужна для того, чтобы иметь под рукой “материал” для экспериментов. Кто сюда попал, живым уж не выберется.

— Что же они здесь делают?

— Заражают людей, следят, как организм противоборствует болезни, испытывают всякие лекарства, исследуют методы распространения заразы.

— Значит, все-таки лечат. А что бывает с заключенным после того, как его вылечат?

— Излечат от одной болезни, сразу же заражают другой, потом третьей и так далее. Но чаще одной бывает достаточно…

— Давно ты уже здесь, Су? — спросил Шэн.

— Всего десять дней…

Су Бинвэй внезапно прервал свой рассказ.

— Смирно! — громко выкрикнул он, услышав шаги за дверью камеры.

Заключенные вскочили на ноги и вытянулись в струнку. Заскрежетал ключ в замке, у порога появились двое японцев, одетых в белые халаты, а за ними — двое вооруженных охранников.

Посовещавшись между собой, одетые в белое японцы принялись за работу. Один из них подходил поочередно к узникам, приказывал открыть рот и высунуть язык.

— А этот? — кивнул японец в сторону Шэна. — Еще без номера?

— Так точно, — ответил Су Бинвэй. — Это новенький, прибыл только сегодня.

— Дать ему номер и записать! — бросил японец своему коллеге.

Когда двери камеры снова закрылись; Су Бинвэй тяжело прислонился спиною к стене и внимательно посмотрел на Шэна. По выражению его глаз Шэн понял, что приближается что-то страшное.

— Записали только шестерых, — нарушил он тягостное молчание. — С какой целью?

— Вероятно, готовится очередной эксперимент. Ты тоже пойдешь, — ответил Су Бинвэй, отводя глаза.

Снова воцарилась мертвая тишина.

— Ты болел какой-нибудь заразной болезнью? — наконец подал голос Су Бинвэй и оторвал взгляд от узкого зарешеченного оконца, прорезанного чуть ли не под самым потолком, посмотрел на Шэна: — Тебе делали прививки?

— Нет, ничем таким я вроде бы никогда не болел. Но в прошлом году мне делали прививку от брюшного тифа.

О том, что прививку эту делали ему на погранзаставе, но по ту сторону границы, Шэн, разумеется, умолчал.

— Не признавайся, что у тебя есть прививка.

— Спасибо, Су, я поступлю так, как ты советуешь, — ответил Шэн и добавил, улыбаясь по-дружески: — Тебя тоже записали, выходит, пойдем мы вместе.

— Неизвестно, — пожал плечами Су Бинвэй. — Завтра увидим.

Однако Шэна вызвали в тюремную канцелярию в этот же день, и там писарь из заключенных уведомил его, что с этой минуты он — узник номер 1733. Тут же вертлявый арестант пришил к куртке Шэна желтый прямоугольник с черным номером посередине.

— Обратно в камеру! — приказал надзиратель.