Трудная борьба - Анненская Александра Никитична - Страница 11

Оля никогда не была дружна со старшею сестрою, никогда не уважала ее благоразумных советов и наставлений. Но с тех пор, как Анюта вышла замуж и сделалась покорным эхом своего мужа, она стала придавать еще меньше значения ее словам. Ее раздражал важный, наставительный тон Анюты; но слушая рассказы о разных мелких неприятностях и стеснениях, каким та подвергалась дома, она забывала свое неприятное чувство и от души жалела богатую сестру…

«Странная, право, женщина, — думалось девочке: — сама терпит так много горького, а все-таки советует во всем подражать себе; воображает, что я не могу устроить свою жизнь иначе, — лучше, чем она».

На другой день Митя вернулся из гимназии огорченный и рассерженный. С ним случилась небольшая неприятность, и он, как мальчик в высшей степени самолюбивый, был сильно взволнован, Дело в том, что большая часть класса не сумела разрешить задачу, преследовавшую Олю во время ее переговоров с Матреной Ивановной. Учитель спросил человек семь или восемь и от всех получил неудовлетворительные ответы. «Комаров!» вызвал он наконец, рассчитывая услышать новую нелепость, так как Комаров был одним из плохих учеников и не отличался сообразительностью. И вдруг, к удивлению всего класса, именно Комаров сумел разрешить трудную задачу и удовлетворительно объяснить ее. После урока пошли, конечно, оживленные толки о том, откуда у Комарова явилась такая неожиданная сметливость.

— Да ведь это он не сам, господа, — заметил один из воспитанников:-ему помогал Потанин: я видел как он вчера прошел к нему!

— А, это другое дело! — вскричали мальчики. — Чего же ты молчишь, Комаров? Ведь тебе Потанин показал, как сделать задачу?

— Ну да, как же, Потанин! — отвечал Комаров, которому почему-то показалось обидным сознаться в помощи товарища. — Потанин и сам не знал, как делать: его научила сестра!

— Э, так Потанин учится у сестры? Оттого-то он и первый, что у него дома есть учительница! Ишь — Потанину сестрица помогает! — кричали мальчики, радуясь случаю подразнить «первого» ученика.

— Совсем она меня не учит, — отговаривался Митя: — напротив, я ее учу!

— Ну да, как же! А задачу-то ведь она тебе показала? — не унимались мальчики.

Митя стал сердиться; попробовал сначала бранью, а потом и кулаками доказать товарищам, что не нуждается ни в каких учительницах; но это еще больше подзадоривало их, и к концу классов по рукам стали ходить карикатурные рисунки, изображавшие Митю в позе покорного ученика, а его воображаемую сестрицу — в позе строгой учительницы, с указкой в одной руке и розгой в другой. Митя страшно злился, а насмешникам только того и нужно было, и они преследовали его целый день.

Дома все заметили, что Митя не в духе, но не обратили на это большого внимания. После обеда Оля, радуясь тому, что успела утром покончить все свои домашние работы, прошла в его комнату, чтобы, по обыкновению, заниматься вместе с ним.

— Что тебе надо? — сердито спросил мальчик.

— Ничего, я пришла учиться вместе с тобою, — отвечала девочка, собираясь усесться к столу.

— Зачем же непременно вместе со мной, — еще неласковее заметил Митя: — точно тебе нет другого места в доме?! Торчишь вечно тут, из-за тебя приходится терпеть неприятности…

— Какие же неприятности? Кому? — удивлялась Оля.

— Кому? Конечно мне! Гимназисты видели, что ты сидишь тут, когда я готовлю уроки, и смеются над тобой, и надо мной.

— Да что же тут смешного? Какие они глупые, — твои гимназисты!

— Ну да, конечно, все глупые; ты одна отыскалась умница! Сама все делаешь не по-людски, да туда же-глупые!..

— Да что же я делаю дурного, Митя? — сказала Оля, и слезы засверкали на глазах ее.

— А то, что ты занимаешься не тем, чем следует! Ты не мальчик, тебе никакой нет надобности тянуться за мной и учиться тому, чему я учусь: это вовсе не женское дело!

— Но если мне нравится учиться, и если это мне нетрудно? Что же тут дурного-то? Я не понимаю…

— Да то, что над этим все смеются, а я не хочу, чтобы из-за тебя смеялись и надо мной! Учись, там, как и чему хочешь, а только ко мне не лезь, и не ходи сюда, когда у меня товарищи…

Оля хотела ответить, хотела попросту выбранить брата, но слезы подступили ей к горлу и не дали выговорить ни слова. Она закрыла лицо руками, выбежала вон из комнаты, спряталась в темный чулан и там дала полную волю своим рыданиям.

Когда мать, тетка, старшая сестра, разные Матрены Ивановны и Анны Степановны осуждали ее занятия, находили, что это не женское дело, она досадовала, но не особенно: она успокаивала себя мыслью, что все эти люди, никогда ничему не учившиеся, заботящиеся только о еде, о квартире да об одежде, не могут ни желать, ни понимать удовольствия, доставляемого умственным трудом. Но когда умный Митя, сам учащийся и любящий научные занятия, — когда Митя повторяет их слова, когда он, подобно им, находит, что она поступает не по-людски, берется не за свое дело, — это горько, невыносимо горько слышать! Она надеялась быть его другом, товарищем, а он, и другие учащиеся мальчики, так же как он, смеются над ней, презирают ее! Неужели они правы? Неужели ей, в самом деле, вязать платки да стряпать кушанья, как мать, или вышивать на пяльцах и ждать богатого жениха, как Анюта, и не мечтать ни о чем другом! Но ведь это же тяжело, невыносимо тяжело…

И бедная девочка безутешно рыдала, припав головой к холодной стене чулана.

— Ольга! Оленька! Где ты? Куда она девалась?… — раздался жалобный голос Пети. Оля знала, что если ее помощь нужна Пете, то все домашние примутся разыскивать ее и непременно откроют, ее убежище. Она предпочла сама выйти, наскоро отерев слезы.

— Ну, что тебе надо? Чего ты ноешь? — сердито обратилась она к Пете, беспомощно ходившему из комнаты в комнату, призывая ее.

— Да мне к завтрему задано начертить карту Африки, а я совсем не знаю, как и начать; покажи, миленькая, — Мите некогда…

— Вот выдумал! Разве это женское дело — чертить карты? — насмешливо вскричала Оля:- я пойду чулки штопать… Пусть тебя учат мужчины!

— Да отчего же, Олечка? Что это ты говоришь? — растерянно спрашивал Петя, никогда не слыхавший от сестры таких слов.

— А то же и говорю?! — продолжала сердиться Оля. — Теперь, пока я тебе нужна, ты ко мне приходишь за помощью, а подрастешь, подучишься немного-и будешь говорить, как другие, что не мое дело заниматься книгами, что я должна знать кухню да шитье и — ничего больше!

— Ах, Олечка! Да неужели я могу когда-нибудь это сказать! — вскричал Петя. — Как же не твое дело заниматься книгами, когда ты такая умная, все знаешь, понимаешь! Без твоей помощи я бы совсем не мог учиться.

Искренняя горячность, с какою мальчик высказал свои чувства, тронула Олю, успокоила ее раздражение.

— Смотри же, Петя, — серьезно, но уже ласково сказала она: — не забывай своих слов, и когда ты вырастешь большой, помни, что я тебе помогала, не мешай другим девочкам учиться!

— Вот выдумала! С чего же мне им мешать! — вскричал Петя, очень довольный тем, что сестра перестала сердиться и поможет ему готовить уроки. Для него, в сущности, было решительно все равно, кто больше учится — мальчики или девочки; даже если бы спросили его мнения, он, вероятно, сказал бы, что девочек следует отдавать в гимназии, а мальчикам предоставлять проводить дни в кухне или во дворе; это избавило бы его самого от ученья, которое до сих пор очень плохо давалось ему. Он просидел два года в первом классе, сидел уже другой год во втором, и до сих пор не мог приготовить ни одного урока без помощи брата или сестры. У Мити редко были время и охота заниматься с ним, так что эта обязанность лежала почти исключительно на Оле и только благодаря ей Петя мог кое-как держаться в гимназии.