Траектория краба - Грасс Гюнтер - Страница 16

Но тут уж действительно началась война. Когда лайнер последний раз в мирное время держал курс на норвежские берега, в ночь с 24 на 25 августа пришла шифрограмма, которая содержала указание вскрыть находившийся в капитанской каюте и запечатанный сургучом пакет, после чего капитан Бертрам в соответствии с приказом «QWA 7» прервал круиз и – ни о чем не оповестив пассажиров, дабы уберечь их от излишнего беспокойства, – взял курс на родную гавань. Через четыре дня после прибытия началась Вторая мировая война.

Конец программе «Сила через радость». Конец морским круизам. Конец фотографиям на память и беседам на солнечной палубе. Конец веселью, конец бесклассовым компаниям отпускников. Теперь эта организация, входящая в состав Германского трудового фронта, перешла на развлекательное обслуживание всех частей вермахта, а также раненых, число которых пока росло небыстро. Театры СЧР преобразовались во фронтовые театры. Суда флотилии СЧР перешли под командование военно-морского флота, в том числе и «Вильгельм Густлофф», переоборудованный под плавучий госпиталь на пятьсот коек. Часть экипажа, работавшего в мирное время, была заменена на медицинский персонал. Сам лайнер, благодаря широкой зеленой полосе по борту и красным крестам по обе стороны трубы, приобрел новый вид.

Получив данные опознавательные знаки, установленные международными соглашениями, «Вильгельм Густлофф» отправился 27 сентября в восточный район Балтийского моря, миновал острова Зеландия и Борнхольм и благополучно достиг Данциг-Нойфарвассера, где еще недавно на Вестерплатте шли бои. Тут же были приняты на борт несколько сотен раненых поляков, а также десять раненых членов экипажа с немецкого тральщика М-85, натолкнувшегося на польскую мину; других поступлений со своей стороны пока не было.

А как пережил начало войны находящийся на нейтральной швейцарской территории арестант Давид Франкфуртер, который невольно способствовал меткими выстрелами тому, что корабль, ставший теперь плавучим госпиталем, получил свое имя? Вероятно, 1 сентября в тюрьме Зенхоф не произошло каких-либо отклонений от привычного распорядка дня; однако с этих пор по поведению заключенных можно было почувствовать, как развивались события на театрах военных действий, поскольку в одних случаях к еврею Франкфуртеру относились с осуждением, в других – с известным почтением. Надо полагать, доля антисемитов внутри тюрьмы примерно соответствовала той, которая существовала за ее стенами, то есть соблюдалось характерное для Швейцарии определенное равновесие.

А что поделывал капитан Маринеско, когда в Польшу вошли сначала немецкие войска, а затем – согласно гитлеровско-сталинскому пакту – русские? Он все еще оставался командиром двухсотпятидесятитонной подлодки М-96 и, так как приказа о военных операциях еще не поступало, продолжал отрабатывать со своим экипажем численностью в восемнадцать человек срочные погружения в восточных районах Балтийского моря. Во время увольнений он по-прежнему закладывал за воротник, за ним числилось несколько приключений с женщинами, однако до служебных расследований дело не доходило, а потому он, вероятно, мечтал получить под свое командование нечто более внушительное, нежели ПЛ, вооруженную всего двумя торпедами.

Говорят, мы крепки задним умом. Сейчас-то я знаю, что у моего сына были кое-какие связи с бритоголовыми. Несколько этих типов водилось в Мёльне. После событий, в результате которых погибли люди, за местными скинхедами, видимо, следили, поэтому заявлять о себе им приходилось в Висмаре или же во время более крупных встреч, проходящих по земле Бранденбург. В Мёльне Конни сохранял по отношению к ним некоторую дистанцию, но в Шверине, где он регулярно проводил у бабушки не только выходные, но и часть своих каникул, он выступил перед съехавшимся из мекленбургских окрестностей сборищем бритоголовых с докладом, который показался слушателям излишне затянутым, так что доклад пришлось по ходу сокращать, хотя подготовлен он был тщательно, в письменном виде и посвящался Мученику и великому сыну Шверина.

Во всяком случае, Конни удалось поначалу заинтересовать своей темой местных молодых нацистов, которые обычно ограничивались малеванием идиотских ксенофобских призывов на стенах и травлей иностранцев, и даже сорганизовать эту банду в «Соратничество имени Вильгельма Густлоффа». Позднее было установлено, что выступление Конни состоялось в заднем помещении ресторанчика на Шверинерштрассе. Набралось около полусотни слушателей, среди них члены праворадикальной партии, а также просто любопытствующие, представители, так сказать, средних слоев. Мать не присутствовала.

Пытаюсь представить себе, как мой сын, худой и долговязый, в очках и с кудрявой шевелюрой, в своем норвежском свитере, выглядел среди бритоголовых. Он, предпочитающий любому алкоголю фруктовые соки, среди здоровенных парней, вооруженных пивными бутылками. Он, со своим по-юношески высоким, постоянно срывающимся голосом, среди заглушающих его зычных глоток. Он, одиночка, среди удушливого пота человеческих тел.

Нет, он не пытался подстроиться под них, остался чужим в этой компании, отталкивающей от себя любое инородное тело. Он никогда бы не опустился до ненависти к туркам, до избиения негров в качестве времяпрепровождения на досуге, до оголтелой вражды к азиатам. Поэтому в его выступлении не прозвучало призывов к насилию. Описывая убийство в Давосе, он с бесстрастностью криминалиста детально проанализировал мотивы преступления, и хотя указал, как это делал в своем сайте на «всемирное еврейство» и «связанных родственными узами еврейских плутократов», которые, по его мнению, стояли за убийством, однако в заготовленном тексте его выступления отсутствовали как брань в адрес «еврейских свиней», так и призывы «покончить с жидами». Даже требование восстановить мемориал на южном берегу Шверинского озера, «на том же самом месте, где он был сооружен в 1937 году в честь Мученика», было сформулировано в виде ходатайства, выдержанного в духе общепринятых демократических норм. Но когда он предложил юридически оформить его как гражданскую инициативу, адресованную мекленбургскому ландтагу, в ответ раздался издевательский хохот. Жаль, что там не было матери.

Конни справился с этим и перешел к истории корабля, начав с его спуска на воду. Сообщая о целях и задачах организации «Сила через радость», он допустил излишние длинноты. Зато определенный интерес среди собравшихся любителей пива вызвал его рассказ о том, как лайнер, переоборудованный под плавучий госпиталь, использовался армейскими и флотскими соединениями при оккупации Норвегии и Дании, тем более что в числе перевозимых раненых бывали и «герои Нарвика»[18]. Но так как после победоносного захвата Франции до операции «Морской лев», то есть высадки в Англии и соответственно использования лайнера в качестве военного транспорта, дело не дошло, то на очереди оказалась скучная информация о затяжной стоянке «Вильгельма Густлоффа» в Готенхафене, и эта скука передалась слушателям.

Сын не сумел завершить свое выступление. Раздались крики «Кончай болтать!» и «Хватит сопли жевать!», застучали по столам пивные бутылки, поэтому дальнейшую судьбу лайнера, его путь к гибели удалось изложить лишь очень коротко, только до торпедной атаки. Конни проявил выдержку. Все-таки хорошо, что мать отсутствовала. Единственно, чем мог утешиться мальчик, которому еще не исполнилось и шестнадцати, это тем, что в его распоряжении оставался Интернет. Продолжились ли в дальнейшем его контакты со скинхедами, неизвестно.

Он не вписывался в их компанию. Вскоре после этого события Конни принялся готовить доклад, с которым собирался выступить перед преподавателями и учениками своей мёльнской гимназии. Но пока он еще не получил отказа, который не позволил ему обратиться к новой публике, у меня есть возможность пойти по следу дальше и поведать о судьбе «Вильгельма Густлоффа» в годы войны: поступавших раненых оказалось для плавучего госпиталя недостаточно, поэтому он вновь был переоборудован.