Коготь динозавра - Коржиков Виталий Титович - Страница 11

ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА

У юрты горел костерок, над которым висел котёл, издававший густой молочный запах. За юртой на привязи ходил стреноженный конь. А у входа в юрту стояла сухонькая старушка. Всё на ней блестело. Блестел голубой халат — кэле, блестели тоненькие косички от серебряной седины. И глаза мягко лучились морщинками, как два тихих добрых солнышка.

Было так хорошо, что казалось, будто всё это возникло из какой-нибудь монгольской сказки, чтобы приютить усталых путников.

Старушка и в самом деле открыла дверь, приглашая гостей.

В мягкой войлочной юрте было прохладно.

Правда, ничего сказочного в ней не было. У одной стенки темнел комод, у другой — деревянная кровать, а на полу лежала кошма с возвышением, посреди которой стояли чашки. А чуть подальше у комода — рядом с патефоном — поблёскивал новенький приёмник.

— Батарейный! — сказал Генка.

Старушка усадила гостей и принесла поднос, на котором дымились пиалушки с напитком.

— Вкусный сутэ-цай! — похвалил Церендорж, прихлёбывая чай с овечьим молоком и солью.

А хозяйка подошла к патефону:

— Завести?

Но Генка спросил:

— А приёмник можно?

Старушка огорчённо развела руками и стала что-то говорить, вертя на указательном пальце серебряное колечко. Казалось, поверни его, произнеси волшебное слово — и получится всё, что захочешь. Но старушка говорила, говорила, а колечко не слушалось её. И Церендорж перевёл:

— Приёмник нельзя. На старом стойбище говорил, а здесь молчит.

— Так надо проверить! — предложил Генка.

Старушка, наклонив голову вбок, посмотрела на него с изумлением. Вика бросила укоризненный взгляд: «И чего попусту хвастать?» Но Церендорж рассудительно кивнул: «А что? Пусть попробует».

Генка быстро пристроился с приёмником у входа в юрту, открыл заднюю стенку и, согнувшись, сунул голову в ящик, а старушка, привстав на цыпочки, смотрела из-за спины, как он, пыхтя, шарит в глубине руками, и вертела на пальце серебряное колечко.

Вокруг собралась вся экспедиция. На вершине холма закурились из пиалушек несколько дымков. И только Вика, скрестив руки, наблюдала за Генкой исподлобья. Будущий астрофизик докладывал будто из космоса:

— Так. Питание в порядке. Батареи целы. Динамик в норме.

И вдруг, встряхнув корпус, он хмыкнул и сообщил:

— Всё! Контактики! Во время переезда лошадка споткнулась. — И, вытирая лоб, сказал: — Паять надо!

Старушка перестала вертеть колечко и повернула к нему сухонькое личико:

— Что?

— Олово надо, — деловито объявил Генка. — И паяльник!

Вика усмехнулась. Старушка замигала, прикидывая, что это он сказал. А Бата молча подошёл к машине и через минуту, погромыхав перед Генкиным ухом, протянул ему жестяную банку из-под зубного порошка, а в костёр пристроил маленький медный паяльник.

— Вот это дело! — обрадовался Генка и, открыв банку, передал её Вике, потому что у неё у одной руки были свободны. — Придерживай!

Выхватив паяльник из огня, он окунул его в банку, и старушка снова привстала на цыпочки и, волнуясь, завертела колечко.

Сначала из банки потянулся смоляной дымок канифоли. Потом под паяльником на месте серого комочка вдруг ожила и задрожала серебристая капля металла. Генка подхватил её уголком паяльника, быстро соединил два зачищенных проводка и посадил каплю на них. Потом он ещё раз прошёл по ним паяльником, вставил аппаратуру на место и вздохнул:

— Всё.

Щёки его зарумянились, будто на них запеклась молочная пенка.

— Что всё? — недоверчиво посмотрела Вика.

— Всё! — Генка закрыл стенку приёмника, повернул включатель, и из динамика потянулась протяжная монгольская песня.

Старушка охнула, отпустила колечко, всплеснула руками:

— Ой-я! — И весело, прикоснувшись к Генкиной взмокшей голове, запричитала: — Ой-я, ой-я!

Она улыбнулась, пошла в юрту и, поискав в сундучке, вынесла Генке кожаные расшитые рукавички.

— Вот ещё! — Генка смущённо замигал. Он хотел было воспротивиться, но, увидев осуждающее лицо Церендоржа — разве можно обижать?! — взял рукавички, поклонился: «Баирла!» — и, рассмотрев их, вдруг вложил в руки удивлённой Вики.

— Зачем мне? — сказала Вика, краснея. — Вон отдай Светке.

Но Светка вспыхнула:

— Зачем мне? Что у нас в Ереване, холодно, что ли? Это тебе в Москве как раз.

А Коля, слегка хмурясь, смотрел на Генку с улыбкой: от того так и веяло ветерком деловитости. Он всё мог сам!

И, подумав, что бы и он мог сделать, Коля подхватил приёмник и, покряхтывая, понёс его на место.

И ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА

Старушка всё слушала монгольские песни, вертела по привычке кольцо — оно было волшебным — и, к удивлению Вики и всех ребят, кивала:

— Пасынджав будет рад. Любит радио!

Но вот, посмотрев на часы, Генка повернул ручку. Зелёный глазок индикатора зацвёл, и где-то далеко-далеко женский голос сказал:

И в знойный воздух понёсся чистый звук пионерского горна.

Вика побледнела. Светка едва не выплеснула чай. В центре Гоби, среди пустыни, обозначенной на карте коричневым пятном, в маленькой юрте звучал горн Москвы! Он поднимал на зарядку, на работу, на пионерские дела, — в Москве только начиналось утро.

Василий Григорьевич заулыбался, Людмила Ивановна рассмеялась: «Подумать только, а?»

Радио передавало вести из пионерских дружин; потом ребята рассказывали об Артеке и о празднике монгольских пионеров, на котором была советская делегация…

А делегаты отхлёбывали из пиал дымящийся солоноватый сутэ-цай. И Церендорж сиял, будто всё здесь происходящее подтверждало, что он действительно мастер на всякие чудеса.

Генка повернул переключатель, и юрту сразу наполнил сильный, но мягкий голос певицы, исполнявшей известную оперную арию. Мелодия повторилась, голос зазвучал сильней…

И вдруг Василий Григорьевич, поставив пиалу на кошму, тоже как-то мягко воскликнул:

— Ха! Галя! — Он оглядел всех и сказал: — Вы слышите, это же Галя!

— Какая ещё Галя? — ревниво спросила Светка.

— О! — усмехнулся Василий Григорьевич, на секунду задумался и сощурил глаз, будто присматривался к чему-то радостному, счастливому, но уже далёкому-далёкому. Потом наклонился к Вике, сказал: — Да… это тоже маленькая тайна! — И подмигнул: — Но тайна, которую очень приятно хранить…

И вместо рассказа, которого ожидала Светка, он, выходя из юрты вдруг запел:

И по лицам словно бы пробежал весёлый ветерок.

Все выбрались из юрты и окружили Церендоржа, который разговаривал со старушкой. Она тем временем наливала в термос сутэ-цай для внука — погнал стадо не пообедав! — и успевала отвечать.

Но вот Церендорж задал какой-то вопрос, старушка в ответ кивнула и вдруг сделала страшные глаза, а руки её стали рисовать в воздухе какие-то — ужас какие! — большие и длинные предметы. Скорей всего, кости динозавров.

— Байн Дзак, — сказала она под конец и махнула рукой в сторону гор.

— Баирла! — сказал Церендорж.

— Баирла! — крикнули ребята и, услышав в ответ те же слова, пошли к машине.

«Газик» уже пыхал у юрты бензином. И как только экипаж забрался в него, тронулся с места в новом направлении.

А старушка отвязала коня, ловко вскочила в седло и, помахав гостям, поскакала в другую сторону.