Полет аистов - Гранже Жан-Кристоф - Страница 65

— Это какая-то редкая группа, или она имеет какую-то особенность?

— Даже не представляю. Я не специалист в этой области. Кроме всего прочего, существует огромное количество групп тканевой совместимости, и я не понимаю…

— Вы сможете откуда-нибудь отправить факс?

— Да. Я знаком с директором одного научного центра, и…

— Вы не могли бы прямо сегодня прислать мне копию вашего отчета?

— Конечно. Но что происходит?

— Сначала запишите мои координаты, доктор.

Я продиктовал номера телефона и домашнего факса, потом продолжил:

— Послушайте, Джурич. Некий хирург ухитряется воровать сердца у людей, живущих в разных концах планеты. Я лично принимал участие во вскрытии одной девочки: ее тело искромсали так же, как тело Райко, и произошло это в самом центре Африки. Человек, о котором я вам рассказываю, — чудовище. Он кровожадный зверь, но я думаю, Джурич, в его действиях есть некая скрытая логика, понимаете?

И услышал в трубке басовитый голос:

— Вы знаете, кто он?

— Нет. Но вы оказались правы: он исключительно талантливый хирург.

— Какой он национальности?

— Француз. Может быть, и нет, но точно франко-говорящий.

Судя по всему, карлик задумался. Потом заговорил:

— Что вы собираетесь делать?

— Продолжать поиски. Вот-вот я должен узнать новые важные детали.

— Вы предупредили полицию?

— Еще нет.

— Антиош, я хочу задать вам один вопрос.

— Какой?

В трубке затрещало. Карлик заговорил громче:

— Когда вы были в Софии и заезжали ко мне, я сказал, что ваше лицо мне кого-то напоминает.

Я ничего не ответил. Джурич продолжал настаивать:

— Я долго думал об этом сходстве. Думаю, речь идет о враче, с которым я познакомился в Париже. Никто из ваших родственников не занимается медициной?

— Мой отец был врачом.

— Его фамилия тоже была Антиош?

— Конечно. Джурич, у меня очень мало времени.

Карлик продолжал:

— Он практиковал в Париже в шестидесятые годы?

Мое сердце стучало где-то в горле. Очередное упоминание об отце вызвало у меня глухую тоску.

— Нет. Мой отец всегда работал в Африке.

Издалека вновь послышался голос Джурича:

— Он жив? Ваш отец сейчас жив?

Опять начались помехи. Я поспешил закончить наш разговор, отвечая резко и отрывисто:

— Он погиб в последний день шестьдесят пятого года. Во время пожара. Вместе с моей матерью и братом. Все трое погибли.

— Этот пожар и опалил ваши руки?

Я опустил ладонь на рычаг и оборвал связь. Когда кто-то упоминал о моих родителях, мне становилось страшно, меня охватывал безотчетный ужас. Я не понял, к чему клонит карлик со своими расспросами. Как он мог познакомиться с моим отцом в Париже? Джурич учился на медицинском факультете, на улице Сен-Пэр, но в шестидесятые годы он ведь был еще ребенком.

Одиннадцать тридцать. Я поймал такси и помчался в аэропорт. В самолете я прочитал еще несколько газет. В большинстве из них были напечатаны небольшие заметки о происшествии с алмазами, но ничего нового не сообщалось. В основном они писали о дипломатических сложностях, связанных с этим запутанным делом: жертва — швейцарский полицейский, убийца — израильская девушка, преступление совершено в бельгийском городе. Также цитировались высказывания послов Швейцарии и Израиля в Брюсселе: они выражали «недоумение» и «искреннее желание как можно скорее выяснить причины этой трагедии».

В Лозанне я взял напрокат автомобиль и отправился в Монтрё. После разговора с Джуричем меня все еще мучило какое-то тревожное чувство. Меня тяготила неопределенность, но в то же время я боялся того, что мне предстояло узнать, и как можно быстрее. Кроме того, меня не отпускали воспоминания об Африке. Лучезарная ночь в объятиях Тины, кружева лиан вдоль тропинки, ведущей в Байангу, искрящиеся струи дождя — и тело Гомун, лицо Отто Кифера, отец и сын Бёмы с их общей страшной судьбой, сестра Паскаль… А на заднем плане, за всеми ними, — тот самый хирург. Без имени, без лица.

Доктор Варель уже ждала меня в клинике. Я снова увидел ее лицо в красноватых прожилках, почувствовал запах крепких французских сигарет. Я начал без обиняков:

— Доктор, после смерти Макса Бёма вы сотрудничали с инспектором Дюма, кое в чем ему помогая.

— Да, это так.

— Я тоже работал с инспектором. И теперь мне нужна определенная информация.

Женщина поморщилась. Она зажгла сигарету, выпустила струю дыма и спросила:

— С чего бы это? Вы ведь не из полиции.

Я выпалил:

— Макс Бём был моим другом. Я пытаюсь разобраться в его прошлом, пусть даже после его смерти. И некоторые детали имеют для меня очень большое значение.

— Почему инспектор Дюма сам мне не позвонил?

— Эрве Дюма нет в живых, доктор. Его застрелили, и обстоятельства его гибели напрямую связаны со смертью Макса Бёма.

— Что вы говорите?

— Купите сегодняшние газеты, доктор, и вы сможете сами убедиться, что я сказал вам правду.

Катрин Варель замолчала. Прошло какое-то время, прежде чем она произнесла уже не таким уверенным голосом:

— Какова ваша роль во всей этой истории?

— Я действую в одиночку. Рано или поздно полиция обязательно начнет следствие. Вы согласны мне помочь?

Изо рта доктора вылетело целое облако дыма. Наконец она спросила:

— Что вы хотите знать?

— Вы, наверное, помните, что Макс Бём перенес трансплантацию сердца. Хирургическое вмешательство, судя по всему, имело место более трех лет назад. А между тем вы так и не нашли никаких упоминаний об этой операции ни в Швейцарии, ни где-либо еще. Вы также не смогли узнать имя врача, лечившего орнитолога.

— Совершенно верно.

— Похоже, я напал на след хирурга, сделавшего эту пересадку. Его личность весьма необычна. Более того, она ужасна.

— Объясните, что вы хотите сказать.

— Этот человек — специалист в области кардиохирургии, настоящий виртуоз. Но вдобавок он еще и опасный преступник.

— Послушайте, мсье Антиош, не знаю, почему я вообще вас слушаю. У вас есть доказательства, или это одни слова?

— Доказательства есть. Со времени нашей первой встречи я много путешествовал по миру, стараясь воссоздать жизнь Макса Бёма. Так я и раскрыл обстоятельства сделанной ему пересадки.

— Где и как ее сделали?

— В Центральной Африке, в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году. Бёму вшили сердце его собственного сына, убитого ради такого случая.

— Господи! Вы это серьезно?

— Доктор, вспомните об исключительной совместимости тканей реципиента и донорского органа. Вспомните также титановую капсулу: с помощью нее хирург специально оставил свой «автограф», чтобы держать Бёма в своей власти.

Катрин Варель закурила очередную сигарету. Пока еще хладнокровие ей не изменило. Она спросила:

— Вы знаете, кто этот человек?

— Нет. Но он продолжает оперировать — то в одной стране, то в другой. По непонятным причинам он уже похищал и продолжает похищать сердца у живых людей в разных концах планеты. Он располагает колоссальными возможностями.

— Вы хотите сказать, речь идет о торговле человеческими органами?

— Не знаю. Интуиция подсказывает мне, что здесь что-то другое. Тот человек безумен. И фантастически жесток.

Варель выдохнула дым.

— Что вы имеете в виду?

— Он режет свои жертвы по живому.

Доктор опустила голову. Несколько раз переложила сигарету из одной руки в другую, с трудом разжимая пальцы. Наконец вытащила из кармана халата записную книжку и прошептала:

— Что… что я могу для вас сделать?

— Этот хирург в августе семьдесят седьмого работал на границе Конго и Центральной Африки. В то время у него было что-то вроде лечебницы, прямо в джунглях. Я думаю, он уже тогда скрывался — но волей-неволей непременно должен был оставить какие-нибудь улики. Ведь ему нужно было закупать оборудование, лекарства… Я уверен, вы сможете отыскать его след. Позвольте еще раз напомнить вам, что речь идет о высококлассном специалисте, человеке, сумевшем произвести пересадку сердца посреди джунглей, да еще в те годы, когда удачные операции такого рода были редкостью.