Полет аистов - Гранже Жан-Кристоф - Страница 25

Во время плавания по Средиземному морю на меня обрушилась лавина вопросов. Что я такое узнал, из-за чего меня приговорили к смерти? Кто выдал меня убийцам? Милан Джурич? Маркус Лазаревич? Сливенские цыгане? Или за мной следили с самого начала? И какое отношение ко всему этому имеет «Единый мир»? Когда водоворот вопросов давал мне недолгую передышку, я старался заснуть. Мгновенно отключаясь под шум волн, я почти тут же просыпался, и вопросы начинали мучить меня с новой силой.

Третьего сентября в девять часов утра я увидел Хайфу, окруженную пыльным маревом. Порт, заполненный покачивающимися на волнах судами, простирался от промышленной зоны до самых жилых районов; верхний город, светлый и безмятежно спокойный, четко вырисовывался на склонах горы Кармель. На пристани стояло адское пекло, там суетилось множество людей, вопя и толкаясь локтями, и эта возбужденная толпа, бурлящая и пропитанная благовониями, напомнила мне описание восточных базаров из приключенческих романов. Реальность оказалась куда менее романтичной.

Израиль находился в состоянии войны. Это была война нервов, война на износ, упорная, скрытая. Война без передышки, отмеченная взрывами жестокости и насилия. Едва я ступил на землю, эта напряженность сразу бросилась мне в глаза. Сначала меня обыскали. Тщательно осмотрели мой багаж. Затем подвергли форменному допросу, усадив в маленьком закутке, отгороженном белой занавеской. Женщина в форме забросала меня вопросами по-английски. Совершенно обычными. Сначала в одном порядке, потом в другом. «Зачем вы приехали в Израиль? С кем вы собираетесь встретиться? Что вы намерены здесь делать? Были ли вы здесь раньше? Что вы привезли с собой? Знакомы ли вы с кем-нибудь из израильтян?» В моем случае возникли проблемы. Женщина не поверила в историю про аистов. Она не знала, что Израиль находится на пути миграции птиц. Кроме всего прочего, у меня не было обратного билета. «Почему вы ехали через Турцию?» — спросила она, начиная заметно нервничать. «Как вы собираетесь выехать из страны?» — нажимала на меня другая женщина, прибывшая на подмогу первой и стоявшая рядом с ней.

После трех часов скрупулезного обыска и многократно повторенных вопросов я смог, наконец, пройти таможню и попасть на территорию Израиля. Я поменял пятьсот долларов на шекели и взял напрокат автомобиль. Небольшой «Ровер». Снова мне пригодились ваучеры Бёма. Служащая подробно рассказала, какой дорогой мне лучше добраться до Бейт-Шеана, и настойчиво советовала не сворачивать с нее в сторону. «Вы знаете, путешествовать по оккупированным территориям с израильскими номерами опасно. Палестинские дети сразу начнут вас оскорблять и забрасывать камнями». Я поблагодарил женщину за заботу и пообещал не отклоняться от указанного маршрута.

Снаружи, где не дул ветер с моря, стоял удушливый зной. Стоянка машин ослепительно сверкала под южным солнцем. Все словно застыло в ярком свете утра. Вооруженные солдаты в касках и камуфляже, обвешанные всевозможным снаряжением и рациями, патрулировали улицы. Я показал договор об аренде, пересек стоянку и нашел свою машину. Руль и сиденье совершенно раскалились. Я поднял стекла и включил кондиционер. Сверил маршрут по карте, изданной на французском языке. Хайфа находилась на западе, Бейт-Шеан — на востоке, рядом с иорданской границей: значит, мне предстояло пересечь всю Галилею, около ста километров. Галилея… При других обстоятельствах это название погрузило бы меня в долгие размышления. Я бы во всей полноте насладился очарованием этих сказочных мест, этой легендарной земли, где появилась на свет Библия. Я тронулся с места и поехал на восток.

Я мог связаться с двумя людьми: Иддо Габбором, молодым орнитологом, лечившим покалеченных аистов в киббуце Неве-Эйтан, неподалеку от Бейт-Шеана, и Йоссе Ленфельдом, директором «Общества защиты природы» — огромной лаборатории, размещенной поблизости от аэропорта Бен-Гурион.

Один вид сменялся другим: то бесплодная пустыня, то показное радушие новехоньких поселений. Иногда мне попадался пастух с верблюдами. Под ослепительным солнцем его коричневая накидка совершенно сливалась с шерстью его питомцев. Время от времени мне на пути встречались светлые современные городки, которые ослепляли своей безупречной белизной. Тогда пейзаж не показался мне привлекательным. Больше всего меня поразил свет, безмерный, чистый, колеблющийся. Словно мощное огненное дыхание, он, казалось, был способен поджечь все вокруг, но застыл на ослепительной, трепещущей точке плавления.

Около полудня я остановился в какой-то харчевне. Устроившись в тени, я выпил чаю, отведал маленьких галет, слишком сладких на мой вкус, и несколько раз набрал номер Габбора. Он не отвечал. В час тридцать я решил продолжить путь и попытать счастья на месте.

Через час я доехал до киббуцев Бейт-Шеана. Три деревни, содержавшиеся в идеальном порядке, обрамляли огромные поля, засеянные сельскохозяйственными культурами. Путеводитель подробно информировал меня о киббуцах, объясняя, что речь идет о «коллективных хозяйствах, основанных на коллективной собственности на средства производства и на коллективном потреблении, при том что доходы не имеют прямой связи с количеством и качеством труда». «Агротехника в киббуцах, — сообщалось в конце главы, — вызывает восхищение, ее изучают во всем мире, поскольку она весьма эффективна». Я катил наугад вдоль нескончаемых зеленых пространств.

Наконец я отыскал киббуц Неве-Эйтан. Я его узнал по fishponds — искусственным прудам, в которых разводили рыбу; гладь их горьковато-соленых вод отбрасывала солнечные блики. Было три часа. Зной не спадал. Я зашел в один из поселков, состоящий из белых домов, выстроенных в одну линию. Единственным украшением улиц служили квадратные цветочные клумбы. Кое-где сквозь изгороди виднелись голубые зеркала бассейнов. Но везде было безлюдно. Ни одной живой души. Даже ни одной собаки на крохотных улочках.

Я решил пройти вдоль fishponds. Пошел по дороге, проложенной по краю неширокой долины. Внизу расстилались темные воды прудов. Мужчины и женщины работали прямо на солнцепеке. Я спустился туда пешком. Меня встретил горький пряный запах рыбы, приправленный ароматом сухих деревьев, слегка отдающим золой. На всю округу раздавался оглушительный шум мотора. Двое мужчин грузили на трактор ящики, полные рыбы.

«Шалом!» — крикнул я им, приветливо улыбнувшись. Мужчины молча уставились на меня светлыми глазами. У одного из них на поясе висела кожаная кобура, а из нее торчала коричневая рукоятка револьвера. Я представился по-английски и спросил, не знают ли они Иддо Габбора. Их лица еще больше посуровели, и тот, что был вооружен, потянулся к кобуре. И ни единого слова мне в ответ. Стараясь перекричать трактор, я объяснил им причину своего визита. Я изучаю аистов и проехал три тысячи километров, чтобы здесь понаблюдать за ними; мне хотелось бы, чтобы Иддо проводил меня туда, где они обитают. Мужчины переглянулись, все так же храня молчание. Потом тот, что был без оружия, указал мне на женщину, работающую у пруда, метрах в двухстах от меня. Я поблагодарил его и отправился туда, где виднелся женский силуэт. Я почувствовал, как их взгляды неотступно преследуют меня, словно прицел автоматического оружия.

Я подошел и снова сказал: «Шалом». Женщина разогнулась. Она была молодая, лет тридцати. Высокая, больше метра семидесяти пяти. Тело худое и жилистое, как кожаный ремешок, выдубленный солнцем. Длинные пряди светлых волос разлетались вокруг темного заостренного лица. Ее глаза, полные презрения и недоверия, внимательно смотрели на меня. Не могу сказать, какого они были цвета, но рисунок бровей придавал им волнующее очарование: солнечные брызги на хребте волны, светлые искры в струе воды из кувшина, напоившей землю в теплых сумерках. На женщине были резиновые сапоги и майка, измазанная грязью.

«Что вам надо?» — спросила она по-английски. Я повторил историю об аистах, о путешествии, об Иддо. Внезапно, не отвечая мне, она снова принялась за работу, погрузив тяжелую сеть в темную воду пруда. Ее движения были неловки, и сама она напоминала мне птицу, отчего по всему моему телу пробежала дрожь. Я выждал несколько секунд, потом опять заговорил: «Что-то не так?» Женщина выпрямилась и ответила мне, на сей раз по-французски: