Погасить Черное Пламя - Гинзбург Мария - Страница 103

Некоторые из них заслуживали почетного звания не кочек даже, а холмов, а две или три тянули на горные пики – острые, темные, и, как думалось Глиргвай прежде, недостижимые для нее так же, как для Зигфрида – драконья Валгалла.

– Я, между прочим, сирота, – томно сказала Глиргвай.

Зигфрид фыркнул.

– Ну хорошо, – ответил оборотень. – Цветов и белого платья не обещаю… но как только подходящий храм попадется нам на пути, я сделаю это.

Он услышал шум в соседнем зале и напрягся на миг. Глиргвай ощутила, как забугрились мышцы на его обнаженном плече. Но оборотень узнал голоса Рингрина и Владислава, и снова расслабился. Зигфрид поцеловал обнаженный живот эльфки, снял с плеча ее ногу и поднялся. Зашуршала ткань – парочка одевалась.

– Слушай, – произнесла Глиргвай. – А Марлен так и не приходила к тебе из своей драконьей Валгаллы?

Зигфрид пристально взглянул ей в лицо. Полутьма, окутывавшая придел, не мешала им видеть друг друга. По выражению лица Глиргвай было ясно, что для нее явление Марлен осталось незамеченным, и она просто спросила, без желания подшутить над оборотнем Зигфрида это не удивило, он с самого начала знал, что Марлен приходила к нему одному. «Интересно, как это выглядело со стороны?», мелькнуло у бывшего химмельриттера. – «Как залихватский, удивительный прыжок?».

– Приходила, – ответил Зигфрид. – У нее все хорошо.

– Ты все еще ее любишь? – спросила эльфка.

Оборотень фыркнул.

– Чтобы любить драконицу, надо быть Лайтондом, – сказал Зигфрид и поцеловал девушку.

Оборотень направился к выходу в сокровищницу, но не услышал рядом шагов Глиргвай. Он обернулся.

Он знал, что она здесь, и что ей просто некуда деться, но в эту секунду он испытал укол острого ужаса. Зигфрид знал по опыту, что и краткого мига бывает достаточно для того, чтобы тело, в котором все, превратилось в окровавленный остывающий кусок мяса. Он всегда чувствовал свое одиночество, отделенность от окружающего мира. Возможно, менее остро, чем это ощущает любой из живущих – ибо каждый химмельриттер до тех пор, пока жива его гросайдечь, никогда не бывает по-настоящему один. Но на несколько мгновений, яростных и терпких, Зигфрид забыл, что ему придется нести пылающий факел своего разума одному – до самого конца, пока смола не прогорит и не нужную больше, потухшую головешку не швырнут под ноги.

– Я попью. Тут где-то вода льется. А ты иди, набивай скорее сумку золотом, – сказала эльфка. – А то нам ничего не достанется.

Химмельриттер двинулся вперед. У входа в сокровищницу он, как показалось Глиргвай, заколебался на мгновение, но все-таки вышел.

Рингрин заметил Зигфрида, но не подал вида. Оборотень появился из незаметного прохода в углу сокровищницы, развязал завязки на своей пошитой на заказ сумке и принялся рассеянно, горстями забрасывать в нее монеты.

Принц пришел сюда не за сокровищами, но он полагал, что каждый имеет право на вознаграждение. Сам он деньги брать не стал, однако прихватил несколько изысканных вещиц, среди которых был поставец с забавной башенкой на крышке, которая напомнила ему башню Светлого Всадника. Поставец был украшен сапфирами и яркой эмалью. Так же Рингрину приглянулись кинжал, рукоятка которого была усыпана мелкими рубинами, а на самом конце расположился крупный алмаз в золотой оправе, и золотое ожерелье в виде тонких кленовых листочков. Принцу темных эльфов вдруг пришло в голову соображение, столь же простое, сколь и практичное. Любому другому оно пришло бы в голову первым. Рингрин понял, что самый опасный момент операции был не в тронном зале, когда огромные когти Черного Пламени щелкали у его груди.

Самый опасный момент был сейчас, когда заговорщики могли перессориться из-за сокровищ. Рингрин твердо решил не допустить этого. Принц стоял чуть позади Лайтонда, закинув меч на плечо, словно коромысло, и внимательно наблюдал за остальными. Пока его страхи казались напрасными. Едва войдя в зал, заговорщики разбрелись по углам. Мандречены пробрались за хвост дракона, а эльфы остались возле его головы. Верховный маг Фейре был единственным, кто еще не взял себе ни монетки. Лайтонд уселся на обитый синим шелком стул. Черно-синий дрожащий жгут толщиной в руку соединял тело императора и лицо Верховного мага Фейре. Бесчувственный дракон занимал почти половину сокровищницы, но даже несмотря на это она оставалась достаточно просторной.

Лайтонд колдовал. Рингрин видел, как скручиваются, переплетаясь, светящиеся нити в энергетическом жгуте. Принц чуял холодную, жуткую силу, что переливалась сейчас по этому тонкому канату из Верховного мага Фейре в тело дракона. Ощущал гнев и ярость самого Черного Пламени, от которых чуть дрожало пламя в магических светильниках. Прямо перед ним, бесшумная, невидимая, происходила величайшая за последнее столетие магическая битва – оставаясь при этом незамеченной. Рингрин не обладал достаточным магическим даром, чтобы увидеть происходящее на эфирном уровне, а уж люди и подавно. Оборотень, скорее всего, видел; когда он глянул на Лайтонда, взгляд бывшего химмельриттера задержался в пустоте перед лицом Верховного мага Фейре. Потом Зигфрид покачал головой и одобрительно, как показалось Рингрину, хмыкнул. Но это был не первый дракон, которого убивали на глазах химмельриттера, поэтому Зигфрид не стал рассматривать происходящее в деталях.

Первая неожиданность повстречала Лайтонда, когда он вошел в эфирное тело дракона через отверстие, проделанное чарами клинка. Тело Черного Пламени вовсе не походило на боевую ладью, как рассказывал Зигфрид. Лайтонд ожидал чего-то в этом роде. Химмельриттер был честен и искренен, но ему и в голову не могло придти, что огнедышащие чудовища Драконьей Пустоши, это проклятие Боремии, не являются истинными драконами. Черное Пламя же был истинным линдвормом из Загорья, что не могло не сказаться на его внутреннем устройстве. Оно оказалось весьма примитивным и представляло собой огромную полую трубку. Лайтонд очутился в том месте, где трубка расширялась, образуя мышечный мешок. До колена мешок был наполнен жидким огнем. Эльф догадался, что дракон плавает в море огня, в котором и живет, прогоняя пламя через себя подобно медузе. Меч Лайтонда на эфирном уровне превратился в сияющий синий столб, который пробил мешок в двух местах, лишив его возможности сокращаться. Черные, грязные кляксы на стенах трубки отмечали путь заклятия, заткнувшего верхние и нижние ворота эфирного тела Черного Пламени. Мышечный мешок так же являлся такими воротами, и эльфу первым делом предстояло наложить постоянные печати в тех точках, где меч проткнул его.

Возможно, конечно, что устройство тонкого тела Черного Пламени выглядело совсем иначе. Но Лайтонд во время своих прогулок по разным слоям реальности успел твердо понять только одно: что бы ты ни видел, даже если это самый странный морок – относись к нему как к реальности и действуй соответственно. Оказавшись по колено в пламени, изо всех сил вообрази на себе сапоги. Иначе лишишься ног. Конечности, «испарившиеся» на эфирном уровне, на телесном просто отнялись бы. Вернуть в них жизнь было нельзя – их пришлось бы ампутировать.

Лайтонд призвал мертвую силу, и его прозрачно-синие ноги – эльф превратился в водяную фигурку – скрылись под высокими, доходящими до бедра, черными сапогами, вроде тех, что носят охотники и рыбаки. Лайтонд возблагодарил судьбу, что не оказался здесь в тот момент, когда мешок был заполнен пламенем. Затем в его руках появился длинный черный жгут. Эльф представил на руках длинные, до плеча перчатки, и запустил руки в алую жижу под ногами. Он ощутил тепло, и принялся ощупывать дно. Мыщцы беспорядочно, слабо сокращались. Найдя край меча, Лайтонд принялся обматывать лезвие жгутом из мертвой силы, выпуская его из руки, как паук выпускает тонкую нить паутины. Когда нашлепка, по расчетам эльфа, получилась внушительная, он одной рукой толкнул меч вверх, а второй вогнал получившуюся плетеную печать в рану. Его оглушил тонкий, запредельный крик.