Все еще здесь - Грант Линда - Страница 31

— Ох, черт! Как ты?

— Сейчас-сейчас… Все нормально, это я просто от неожиданности.

— Боже мой, я совсем не хотел…

— Ничего, сейчас встану.

— Дай-ка я тебе помогу. Боже, да у тебя кровь течет!

— Ничего страшного. Просто содрала коленку. Так, говоришь, в теннис играл всего раз или два в жизни?

— Ну да. Мы даже очки не считали — просто перекидывались мячом. Но, похоже, удар у меня не слабый.

— Не то слово! Интересно, с какой скоростью летел этот мяч? Наверное, не меньше девяноста миль в час. Обалдеть можно!

— Извини, пожалуйста. Я совсем забыл, что играю с женщиной.

— Что-о?

— Ну, я хочу сказать… Конечно, играешь ты лучше меня, но ведь я сильнее!

— Та-ак. Вот теперь ты меня по-настоящему разозлил!

— Вижу.

— Вали на свою сторону, и посмотрим, кто кого уделает!

— Ладно-ладно, иду.

— И прекрати смеяться!

— Все. Уже даже не улыбаюсь, видишь?

— Отлично. Начали!

Ну, я таки заставила его побегать! За моими мячами он носился по всему корту, спотыкаясь и неуклюже размахивая ракеткой — игрок из него, в самом деле, слабый, и по мячу он почти не попадал. Но когда попадал… боже, это нечто! Какой удар! Какая подача! И каждый пущенный им мяч — словно снаряд, нацеленный прямиком мне в душу.

Дождь прекратился, и вокруг нас собралась кучка зевак.

— Эй, кто побеждает?

— Я! — заорали мы оба.

Час спустя мы оба, мокрые от пота и дождя, совершенно выдохлись.

— Какой счет? — спросил он.

— Не помню.

— Не помнишь или сказать не хочешь? — Ха-ха!

— Мужик выиграл! — крикнул какой-то парень.

— Что, правда? Вот здорово! Никогда еще не побеждал чемпионку школы!

— Эй, леди, а вы были чемпионкой школы?

— Ну да, сам слышал.

— Играет-то он так себе, — подал голос еще один зритель, — просто мужик всегда победит, коли с бабой играет. И потом, он американец, а янки никогда не проигрывают. Это мы слабаки — только ныть и умеем.

— Слышала?

— Слышала. Он прав.

— Ладно, давай-ка отдохнем.

— Закончим на сегодня?

— Ладно.

Мы подошли к машине с запотевшими стеклами. Перед тем как завести мотор, он обернулся ко мне, улыбнулся, легко сжал мою руку выше локтя.

— Без обид?

— Никаких обид.

— Знаешь, — сказал он тогда, — а ты просто класс.

Дома у Сэма и Мелани моя невестка поинтересовалась:

— Ну, как все прошло?

— Этот ублюдок меня просто сделал!

— Хорошо играет?

— Играет отвратительно, но чертовски сильно бьет по мячу.

— Что ж, Алике, ты терпеть не можешь проигрывать, так что, надеюсь, на этом все кончено? Он тебя больше не интересует?

— Наоборот, Мел.

— Глупо соревноваться с мужчинами.

— А кто сказал, что я с ними соревнуюсь?

Стук в дверь. Лицо, еще раскрасневшееся после нашего поединка, и по шее стекают капельки пота. Он стоит, высокий, мощный, заполонив собой весь дверной проем: рука упирается в косяк, я вижу кожаный ремешок часов и курчавые волосы на запястье.

— Привет, Мелани, как поживаешь? Надеюсь, хорошо. А Алике здесь?

— Она…

— Да, я здесь. Хочешь сыграть еще раз?

— Боюсь, теннис не для нас с тобой. Я тут подумал: а что, если нам куда-нибудь залезть?

— Залезть? На гору, что ли?

— Нет-нет-нет. Просто сходить куда-нибудь прогуляться.

— Знаешь, для меня слово «лазить» прочно связано с альпинизмом. Если хочешь просто погулять — почему прямо не сказал?

— Наверное, потому, что я тупой янки.

— Точно. Ладно, поедем в Эйнсдейл.

— А что это?

— Что-то такое, чего ты не можешь себе представить.

— Люблю сюрпризы.

— Я умываю руки, — говорит Мелани, когда он выходит за дверь.

— И отлично. Что там у нас в холодильнике? Пора готовить ужин. Что-то у меня вдруг разыгрался зверский аппетит.

Оставшись одна, я пытаюсь собраться с мыслями. Конечно, глупо верить, что мой неуклюжий партнер по теннису в самом деле пал жертвою моих жгучих чар. Но вот вопрос: безобидна ли эта иллюзия или, обманывая себя, я наношу себе серьезный вред? А с другой стороны… что, если правда? Что, если одинокой постели, да и одиночеству как таковому, пришел конец? Быть может, мне наконец-то встретился мой мужчина, о котором я тщетно мечтала долгие годы. Лучше, как говорится, поздно, чем никогда?

На этой стадии знакомства я всегда начинаю остро ощущать ограничения своего пола. Кто делает первый шаг? Разумеется, мужчина. Мужчины терпеть не могут, когда за ними гоняются. Быть может, у нынешних молодых все иначе, быть может, мой племянник Саймон не шарахается от активных женщин: его мать воспитывала не так, как воспитывали Сэма и меня. «Помни, — говорила она ему, — то, что ты старший, не дает тебе никаких особых прав. И не воображай, что ты чем-то лучше сестер только потому, что ты мальчик, а они девочки. Понял?» — «Понял». А какой скандал она устроила, когда обнаружила в доме журнальчик с голыми девушками! «Нечего этой дряни делать в нашем доме, слышишь? И не воображай, что я старомодная зануда или ханжа — не в этом дело. Просто терпеть не могу, когда женщин унижают, превращая их в орудия для…»

Хотелось бы надеяться, что Саймон что-то вынес из этих лекций и его поколение будет строить жизнь по более разумным правилам. Но для меня ничего не изменилось. Все, чему научились современные женщины (и чем привыкли восхищаться современные мужчины вроде Сэма и Джозефа), — быть откровенной, всегда говорить, что думаешь, не опускаться до дешевых бабьих трюков, до манипуляций, лести, смирения, пассивности — обо всем этом приходится на время забыть. На ранней стадии отношений ведущим должен быть мужчина. А мы сидим и ждем звонка, как ждали его с самого изобретения телефона. Вы не представляете, как это меня бесит, я просто не могу сидеть и ждать.

…Сюда мы ездили по воскресеньям, когда были детьми. Над нами открывалось высокое небо. Перед нами — море, за нами — песчаные дюны, поросшие клочьями грубой жесткой травы, холмы, на которые мы взбирались и с которых скатывались мячиками. Погода в это утро просто потрясающая: высокий купол неба, под которым, словно машины на шоссе, сплошным потоком движутся облака. Над морем суматошно носятся чайки — словно самолеты над аэродромом, лишенные диспетчера и ищущие подходящую площадку для приземления. Сейчас отлив: берег оголился, вытянувшись в сторону Ирландии, и вдали, в море, видны проплешины отмелей. На горизонте тарахтит паром, везет народ в Дублин. Бурые волны, полные песка, бьют в берег там, где полощутся на ветру красные флажки. По песку ползают жучки с изумрудными головами и сложенными сзади бронзовыми крыльями. Трава колышется на ветру, и гордо вздымают головы странные, словно доисторические красные цветы на колючих стеблях. Жабы, ящерки. Соль на губах — вкус моря.

Мне удалось его поразить. Несколько минут он не говорил ни слова — только оглядывался кругом, словно всматривался во что-то, видимое только ему. Снова и снова спрашивал:

— Скажи еще раз, как это место называется?

— Эйнсдейл.

— Так близко от города!

— Да.

Ланкаширский берег скрывается за горизонтом — он здесь еще невидимее и ненужнее Ливерпуля. Мы отъехали от города всего на несколько миль, но, дав волю воображению, я представляю себе, что об этом месте не знает никто на свете, что мы — совершенно одни в этой пустыне на берегу Ирландского моря и никто не нарушит наше уединение.

— Когда я была маленькой, здесь было песчанее и суше. Теперь дюны поросли травой, потому что исчезли кролики, которые ею питались. В пятидесятых была эпидемия миксоматоза, и кролики вымерли. Может быть, не все, но большая часть.

Потом он начинает расспрашивать о моей семье, о родителях, о Мелани. Как случилось, что мы живем в этом богом забытом месте? Что остановило нас в великом переселении народа в Америку? Объяснение просто: дедушке и бабушке Ребикам какой-то ловкач продал фальшивые билеты в Землю обетованную. Конечно, узнав, что их обманули («Как, это не Нью-Йорк? Так мы не в Америке? Надо же, а дома такие высокие…»), они могли бы стиснуть зубы и начать все сначала, снова накопить деньги на билет — но энергия была уже потеряна, им не хватило смелости начать заново, они смирились с судьбой. Стоя у кромки прибоя и глядя, как бурые волны лижут наши башмаки, я думаю об Англии — острове, который вытянулся у самой кромки Европы и, приложив руку козырьком ко лбу, вглядывается в океан, надеясь разглядеть на западе слабое мерцание волшебной страны, огромной и недостижимой.