Зеркало грядущего - О'Найт Натали - Страница 74

Низко наклоняясь, почти припав к земле, Троцеро прокрался к руинам храма, оставив слева главный вход, где остановились немедийцы и их спутник с факелом. Те замешкались, видно, обменивались приветствиями или условными знаками, но теперь, когда мятежники привели его на место сборища, можно было ненадолго оставить их в покое. Теперь главное – найти потайной лаз и проникнуть внутрь незамеченным.

Насколько он помнил, ибо у себя в Пуантене сам разорил немало подобных капищ, храмы Асуры строились по единому принципу. В основе своей они имели форму полумесяца с двумя входами, Вратами Праведных в оконечности северного рога и Вратами Грешников в южном. В центре располагался алтарь и вход в подземную крипту, где хранились мумифицированные останки умерших жрецов. Немало этих белых кукол, обмотанных полосами тонкой ткани, позже обрели последнее пристанище в кострах ревностных митрианцев.

Первой мыслью Троцеро, поскольку немедийцы вошли в развалины через северный вход, было проскользнуть незаметно к южным воротам, но он почти сразу же отказался от этого намерения. Невозможно, чтобы там не было охраны… и, словно в подтверждение этому издалека ветер донес грубый смех и ржание лошадей, – похоже, не все заговорщики добирались на это сборище пешком. Что ж, это к лучшему! Горячий скакун может сослужить хорошую службу, если придется уносить ноги.

И пуаитенец неслышными кошачьими шагами принялся обходить развалины с дальней, выгнутой стороны. Вскоре он убедился, что стены находятся в столь плачевном состоянии, что не было нужды искать иной вход. Пострадавшая от пожара каменная кладка местами обрушилась и ненамного превышала человеческий рост. Изломанная линия ее очертаний издали напоминала оскаленную щербатую пасть, – и в пасть эту отважный южанин по собственной воле намеревался сунуть голову… На миг озноб пробрал его до костей, но усилием воли он подавил страх и почувствовал, что переполняется веселой, бесшабашной злостью, словно в старые добрые времена перед боем. Ему бросили вызов – граф мгновенно ощутил, как всколыхнулись в душе давно забытые чувства, и поразился, до чего скупа и бесцветна была без них его недавняя жизнь. Вспоминая боевую молодость и от того усмехаясь в седеющие усы, он проскользнул к стене и, выбрав местечко, где кладка сохранилась хуже всего, подпрыгнул, подтянулся, и, с трудом находя опору ногам в мельчайших выбоинах и щербинах известняка, принялся карабкаться на стену.

ОБРАЗ БУНТА

Раз-другой Троцеро едва не сорвался. Высота была совершенно безопасной, но в ночной тишине стук камешков, осыпавшихся под ногой, показался невыносимо громким, точно дробь барабана на плацу, и граф вжался в стену, распластался по ней, моля Митру, чтобы звук не привлек ничьего внимания. Но Светозарный, как видно, хранил своего верного слугу: те, кто стоял на страже у дверей, находились чересчур далеко; собравшимся же внутри храма явно было не до того. До его слуха донеслись чьи-то громкие, разгоряченные голоса, но этого было мало, – он желал видеть всех в лицо. И, сделав последнее усилие, Троцеро подтянулся на пальцах, осторожно выглядывая из-за камней – зазубренных, почерневших от копоти.

Зрелище, открывшееся его глазам, превосходило самые отчаянные фантазии. Помимо немедийца и его спутника, по-прежнему закутанного в плащ, которые держались в тени полуразрушенного алтаря, на каменных плитах пола, растрескавшихся от давнего пожара, теснилось не менее полусотни человек. Некоторых он узнал сразу, другие показались ему незнакомыми, но число их увеличивалось с каждым мгновением. Новые и новые заговорщики просачивались во Врата Праведных, где двое в черном останавливали каждого входящего для какого-то странного ритуала, деталей которого граф из-за скудного освещения разобрать не мог. Он мог лишь догадываться, что их, должно быть, просят предъявить некий предмет, служащий опознавательным знаком, и только после этого допускают на сходку.

Жаль, недоставало света: горели только два факела, вставленные в расщелины между камнями, на противоположной от Троцеро стене; но и этого было достаточно, чтобы разглядеть лица мятежников. О, боги! Да здесь чуть не пол-Аквилонии! Граф Аксаланте, этот изнеженный выскочка, негромко переговаривался о чем-то с немедийцем, по-свойски взяв того под локоть. Казначей Публий, советник и доверенное лицо короля, стоял посреди узкого помоста, надменно кивая жестикулирующему дворянину, имени которого Троцеро никак не мог вспомнить. Да, Публий, эта старая лиса будет у дел при любой власти – до того хитер и изворотлив. А кто там, у дальней стены? А, это красавчик Феспий, нарумяненный и с тщательно уложенными локонами. Не сводит глаз с посланника. Молодой человек, стоявший рядом, что-то шепчет ему на ухо, но томный щеголь почти его не замечает, пытаясь поймать взгляд дуайена…

Узнал Троцеро и нескольких наместников провинций, и одного городского голову, и пару тарантийских купцов, настолько богатых, что никто не посмел бы поставить им в вину низкое происхождение; были здесь и несколько военачальников, известных Троцеро еще по Венариуму, и даже – о, верх вероломства – Альвий, капитан королевских Черных Драконов. Увидев его, Троцеро понял, что теперь и вправду все погибло – у королевства не осталось надежды. Ибо, даже если заговор потерпит поражение, страна, где государя может предать его телохранитель, верный пес, чей долг служить правителю, не щадя живота своего, – страна та обречена! У него мелькнула, правда, мысль, что Альвий здесь по поручению короля, выслеживает заговорщиков, дабы предать их в руки суверена, – но то была лишь наивная попытка не замечать очевидного. Слишком радушно, по-свойски был принят здесь командир королевских гвардейцев; подобное доверие явно неоднократно доказывалось на деле! Но сколько же их?! Нобилей, каждого из которых Троцеро едва ли не ежедневно видел при дворе, преданнейших слуг короля и отечества!

Вот герцог Фельон, по прозвищу Тауранский Вепрь. Огромный, громоздкий, точно бочонок с пивом. Скорее всего, что он один из зачинщиков! Вон как размахивает своими широкопалыми руками, аж изо рта на рыжую бороду брызжет слюна. Недаром этот грязный кабан вечно бахвалился тем, что в его толстых жилах якобы течет толика королевской крови. Презренный бастард! Ему бы помалкивать о том, что его блудливая мамаша маркиза Ольвейская имела мимолетный роман с Вилером, когда тот гостил у ее мужа в Тауране. Куда катится эта несчастная страна, если собравшиеся здесь нобили, пусть негодяи, но все же облаченные подлинными титулами, не прикажут слугам вытолкать взашей этого самозванца?! Но нет! Они лебезят перед ним и стелятся, рассчитывая урвать свой кусок пожирнее, если вдруг случится, что этот ублюдок сядет на Рубиновый Трон. Эльмар Танасульский, его кузен Мариций Ламонский, Рогир из Гандерланда? Чего же недостает этим обожравшимся скотам? Ведь они и так проводят дни в покое и довольстве?

Он заскрипел зубами от ярости. Предатели! Подлые псы, что кусают руку, кормившую их, осыпавшую лаской и милостью! Алчные аспиды, пригретые на монаршей груди! Не зря восстал из чащи лесной Бог-Олень и предрек появлением своим годину Огня и Крови! Время Жалящих Стрел! Ах, подлецы! Он едва не задохнулся от гнева и, если бы в самый последний момент не совладал с собой и не вцепился покрепче в острую кромку кладки, то неминуемо рухнул бы вниз.

Он тихо выругался. Не время предаваться гневу! Этим не поможешь Аквилонии! Нужно закусить губу и, что бы ни произошло, равнодушно взирать на происходящее. В одиночку не совладать с целой сворой этих мерзавцев, напомнил он себе. В данный момент больше пользы отечеству принесут твои глаза и уши, а не клинок!

Тем временем, как видно, собрались все, кого ожидали, и, когда один из стражей у двери подошел шепнуть что-то на ухо Фельону, тот согласно кивнул и вскинул правую руку. Толпа придворных, негромко переговаривавшихся и смеявшихся между собой – точь-в-точь как когда в Малой Приемной они ожидают выхода короля, – мгновенно притихла и обратилась вслух.