Год любви - Томас Рози - Страница 14

– Боже, как серьезно! – голос его звучал шутливо. – Неужели ты все время работаешь?

– Нет, – тихонько ответила Элен. – Сегодня я, например, не работала, правда же?

И опять воцарилось недолгое молчание. Потом она взяла у Оливера книги.

– Уже поздно, – сказала она, напоминая это скорее себе, а не Оливеру.

– Угу. А Харт объявил, что с завтрашнего утра мы всерьез принимаемся за пьесу. У меня такое ощущение, что из него вышел бы отличный надсмотрщик над рабами.

Оливер весело засмеялся, вылез из машины и открыл дверцу перед Элен. Когда он помог ей выйти из «ягуара», они оказались лицом друг к другу, свет фонарей казался каким-то мертвенно-тусклым… Поглядев сверху вниз на бледное лицо Элен, обрамленное черными кудрями, Оливер заметил в ее больших глазах, устремленных на него, новое, незнакомое выражение. Почему-то ему не захотелось разбираться, что это такое и откуда взялось. Он беспечно чмокнул Элен в щеку и повернул ее лицом к ступенькам.

– Счастливо добраться домой, – сказал Оливер.

– Доброй ночи! – она прикоснулась на миг к обшлагу его пиджака и ушла.

Оливер перегнулся через парапет, глядя ей вслед, и еще раз подумал, что она с виду такая эфемерная. Он вспомнил, какой невесомой она показалась ему, когда он подхватил ее на руки… невесомой, словно крохотная пташка… И опять удивился силе ее страсти, так странно контрастировавшей с этим хрупким тельцем.

Оливер нахмурился и резко повернулся к машине.

Но перед тем как отъехать, он поднял глаза на темный старый дом. В трех продолговатых окнах на первом этаже горел свет. Оливер знал, что это окна Пэнси Уоррен. Морщинка на его лбу разгладилась, и, направляясь в своем «ягуаре» к колледжу Крайст-Черч, Оливер весело насвистывал.

Элен медленно прошла по темному дому в свою комнату. Когда она пожелала Оливеру доброй ночи, ей захотелось схватить его и никогда больше не отпускать от себя. Услышав, как его машина отъезжает, она внутренне похолодела: ей показалось, что она теряет Оливера. Но затем Элен расправила плечи и попыталась посмеяться над своими чувствами.

«Ничего, – успокоила она себя, – он же скоро вернется. Он сам тебе это сказал. Может быть, даже завтра. А если не завтра, то послезавтра».

3

Стефан Спарринг сложил втрое «Таймс» – он всегда так делал – и прислонил к кофейнику. В столовой было тихо, неяркие лучи осеннего солнца плясали на великолепной викторианской мебели, которую они с Беатрис коллекционировали годы назад, но потом вдруг из кухни донеслись голоса ссорящихся ребятишек. Порой раздавался и голос Беатрис, которая выступала в роли судьи и разнимала постоянно враждовавших детей.

Стефан медленно размешивал кофе. С тех пор, как они поженились, он отвоевал себе право на утреннее уединение («Папа должен спокойно позавтракать, дорогие, ему нужно подумать») и всегда упорно его отстаивал.

«Это ведь такая малость!» – считал Стефан.

Через несколько минут Беатрис с детьми сядет в машину и повезет их в школу, а он поедет на другой в Оксфорд. День, трудовой день, уже начался.

Ну, а пока у него есть этот оазис – тишина, покой и свежая газета. Но буквы упрямо расплывались перед его глазами. Проклятье! Очки для чтения остались наверху, и это ужасно раздражало Стефана. Ему казалось, что раз он не может обходиться без очков, значит, он превратился в старую развалину. Стефан раздраженно отбросил газету, взял чашку и, подойдя к окну во всю стену, выглянул на улицу. Сады, окружавшие старый каменный дом, смотрелись очень нарядно, потому что осень расцветила их яркими красками. По траве пробежала юркая белочка.

«Ну нет, тридцать девять лет – это еще не старость!» – успокоил себя Стефан.

Опять наступил октябрь. Вот уже двадцать лет подряд в это время все для него оживало после долгих месяцев летнего затишья. Неужели уже двадцать лет? Неужели он так долго проработал в Оксфорде? Стефан криво усмехнулся, подумав, что через год его уже можно будет назвать мужчиной средних лет. Ну, что ж, еще есть время…

«Для чего?» – хотел было спросить себя он, но предпочел не делать этого.

Стефан с удивлением поймал себя на том, что выйдя в отделанный белой и черной керамической плиткой коридор за портфелем, он мурлычет себе под нос какой-то мотивчик. Поглядевшись в большое настенное зеркало в позолоченной раме, висевшее в холле, он приободрился еще больше. Стефан никогда не принадлежал к числу тех оксфордских преподавателей, что ходят в грязных вельветовых штанах и стоптанных башмаках. Сегодня он надел серый костюм из мягкого твида и ярко-синюю рубашку без галстука. Вид у него был щеголеватый, Стефан выглядел моложе своих лет, даже несмотря на предательскую седину в шелковистых волосах. Довольный, он вернулся на кухню, чтобы попрощаться с женой.

Беатрис поглядела на него, закладывая за уши растрепавшиеся пряди черных волос. Сколько ее помнил Стефан, она всегда так делала и до сих пор в этот момент становилась похожа на школьницу.

– Пока, дорогая! – пробормотал Стефан. – Желаю приятно провести день. Я вернусь довольно поздно – у нас сегодня факультетское собрание.

Они машинально поцеловались, не глядя друг на друга. Проходя мимо своего младшего сына, Стефан потрепал его по плечу, но Джо отвернулся.

«Он на что-то дуется», – вспомнил Стефан, но никак не мог сообразить на что именно.

Через пять минут он уже сидел в машине и был готов в очередной раз проехать десять миль до Оксфорда по дороге, которую он знал, как свои пять пальцев.

Беатрис с некоторым сожалением смотрела, как он уезжает. Пятнадцать лет брака – это долгий, очень долгий срок, но все же ее мужу порой удавалось заставить ее затаить дыхание и пожелать, чтобы он не уезжал. Она знала его куда лучше, чем знал себя он сам, и это знание не оставляло места для иллюзий, но все равно Беатрис по-прежнему любила и желала Стефана.

Однако, напомнила она себе, те дни, когда они с виноватым видом уклонялись от всех своих обязанностей, лишь бы остаться дома и побыть вдвоем, давно миновали.

Беатрис опять хотела дотронуться до волос, но вспомнила, что пальцы ее испачканы джемом, который не доел Стефан. Она медленно вытерла их о фартук, не отрывая взгляда от ворот, сквозь которые проехал Стефан. Беатрис, как всегда, испытывала смешанные чувства в этот момент: ее бесила такая тесная зависимость от мужа, и в то же время она была довольна, что они все-таки до сих пор вместе, несмотря ни на какие трудности.

– Мама! Где моя спортивная майка? – донесся с порога требовательный голос Элоизы.

Беатрис благодарно вздохнула, отгоняя неприятные мысли, и принялась повторять, что же ей нужно успеть сделать за день: привести в порядок футбольную форму, после школы отвезти детей на урок верховой езды, приготовить для Себастьяна три вещи, начинающиеся с буквы «д».

Наступил новый день…

Стефан тихонько напевал, направляясь в переполненный лекционный зал. Это зрелище было для него давно знакомым, однако до сих пор трогало его. Десятки юных лиц, чистые тетради и новые издания его собственных «Комментариев». Вид аудитории радовал его. Стефан совершенно не готовился к лекции, но это не имело никакого значения. Он столько раз читал вводную лекцию по своему любимому предмету, что знал ее буквально наизусть. Положив ненужную стопку бумаги на стол, Стефан с улыбкой оглядел собравшихся.

– Ну, что ж, – негромко произнес он, словно разговаривая с кем-то одним из повернувшихся к нему студентов, – сегодня я побеседую с вами о любви. О любви романтической, плотской, реальной любви, какую мы видим в самой великой комедии Шекспира.

По залу пробежал шепоток, студенты сняли колпачки с ручек и начали старательно записывать каждое слово Стефана.

Только Хлоя Кэмпбелл не шелохнулась.

Вместо этого она подперла руками подбородок и внимательно посмотрела на Стефана.

«Ему лет сорок на вид, – подумала она, – но он совершенно не похож на сутулого академика, которого я себе представила, прочитав список лекций».