«У» – значит убийца - Графтон Сью - Страница 23

Я остановилась. Держа в руке ключи, я прислонилась лбом к двери. Устала, но, как ни странно, спать не хотелось. Вообще-то я дневная птица, привыкла вставать рано, и, возвращаясь домой вечером, ложусь спать около одиннадцати. Иногда, правда, могу работать и допоздна. Вот и сейчас, как будто открылось второе дыхание, и я почувствовала прилив дремавших сил. Мне захотелось поговорить с Сереной Бонни – медсестрой, обнаружившей тело Лорны. Ведь, в какой-то мере, наиболее полный психологический портрет Лорны Кеплер являлся ключом к разгадке тайны ее смерти. Я вернулась к воротам, прошла через них и потихоньку закрыла за собой.

Приемный покой показался мне каким-то заброшенным. Раздвижные стеклянные двери открылись бесшумно, и я очутилась в серо-голубом помещении. В регистратуре горел свет, но все окошки были закрыты. Слева за небольшой перегородкой, на которой висели телефоны-автоматы, светился экран телевизора. Я посмотрела направо, в направлении кабинетов для осмотра поступающих пациентов. В большинстве из mix свет не горел, занавески были подняты вверх и закреплены на крючках. Я уловила запах свежесваренного кофе, доносившегося из маленькой кухни, расположенной в задней части приемного покоя. Молодая темнокожая женщина в белом халате вышла из комнаты, на двери которой висела табличка "Бельевая". Женщина была маленькая и хорошенькая. Подождав, пока она заметит меня, я расплылась в улыбке.

– Ох, простите. Я и не знала, что здесь кто-то есть. Чем могу помочь вам?

– Я ищу Серену Бонни. Она работает в эту смену?

Женщина посмотрела на часы.

– Она скоро придет, сейчас у нее перерыв. Может, хотите присесть? Телевизор барахлит, но вон там есть что почитать.

– Спасибо.

Следующие пятнадцать минут я читала старый номер журнала "Фэмили Секл": статьи о детях, здоровье, питании, убранстве квартиры; потом углубилась в недорогие проспекты домашних поделок, которые Папа может осуществить в свободное время, – деревянная скамья, скворечник, полка, на которой Мама может расставить свои горшки с цветами. Для меня чтение этих статей было равносильно чтению рассказов о жизни инопланетян. Женщины на рекламных страницах выглядели просто идеальными. Большинству из них было лет тридцать, все белые, с превосходными фигурами, ровными и белоснежными зубами. Ни у одной из них не было толстого зада или складок на животе, портящих фигуру, никаких вздувшихся вен или грудей, свисающих до талии. Эти идеальные дамы жили в ухоженных домах со сверкающими полами, среди невероятного количества бытовой техники и больших пушистых собак. Я представила себе, что Папа, наверное, в свободное от домашних поделок время торчит в офисе, поскольку мужчин не было видно. Умом я понимала, что все эти женщины являлись высокооплачиваемыми фотомоделями, просто изображавшими домохозяек с целью рекламы ковров и корма для собак. Их жизнь, возможно, имела столь же малое отношение к домашнему хозяйству, как и моя. Но как бы чувствовала себя настоящая домохозяйка, столкнувшись лицом к лицу с этими фотомоделями? Что касается меня, то я не видела абсолютно никакой связи между своим образом жизни (проститутки, убийства, холостяцкая жизнь, полуфабрикаты) и образом жизни, рекламируемым в журналах, хотя, вероятно, он был очень хорош. Что бы я стала делать с пушистой собакой и банками с укропом и майораном?

– Я Серена Бонни. Вы хотели меня видеть?

Я подняла голову. Стоявшей в дверях медсестре было слегка за сорок, среднего роста, ее нельзя было назвать толстой – скорее, полной. Женщины в ее семье, наверное, называли себя "дородными".

Отложив журнал в сторону, я встала и протянула руку.

– Кинси Милхоун. Мать Лорны Кеплер наняла меня расследовать причины смерти дочери.

– Опять? – удивилась она, пожимая мою руку.

– Но официально дело не закрыто. Вы можете уделить мне несколько минут?

– Довольно необычное время для расследования.

– Да, и мне следует извиниться за это. Я бы не стала беспокоить вас на работе, но последние пару ночей я страдаю бессонницей и подумала, что раз уж все равно не сплю, то смогу хоть воспользоваться тем преимуществом, что вы работаете по ночам.

– На самом деле я мало что знаю, но помогу, чем смогу. Почему бы нам не пройти в кабинет? Больных пока нет, но могут поступить в любую минуту.

Мы прошли мимо двух палат для осмотра пациентов и вошли в небольшую, скромно обставленную комнату. Как и у сестры в кардиологическом отделении, на Серене была повседневная одежда: белая хлопчатобумажная блузка, бежевые габардиновые брюки и жилетка в тон брюкам. Туфли на каучуковой подошве указывали на то, что ей приходится много часов проводить на ногах. Да еще часы на руке, похожие на термометр с секундной стрелкой. Серена остановилась в дверях и крикнула в коридор:

– Джоан, если я тебе понадоблюсь, то я здесь.

– Хорошо, – ответил ей женский голос.

Серена поставила себе кресло так, чтобы можно было следить за коридором.

– Простите, что заставила вас ждать, но мне необходимо было подняться в отделение. Два дня назад моего отца снова положили в больницу, и я стараюсь при малейшей возможности проведывать его.

У моей собеседницы было широкое, гладкое лицо, высокие скулы, ровные, но слегка пожелтевшие зубы – вероятно, результат болезни или плохого питания в молодости. Светло-зеленые глаза и светлые брови.

– Он серьезно болен? – спросила я, садясь на стул с сиденьем, обтянутым синим твидом.

– Год назад у него был обширный инфаркт, и ему вставили электронный стимулятор. Но у него проблемы с этим стимулятором, и врачи решили проверить его. А отец немного нервничает. Ему семьдесят пять, но он очень активен. Практически он руководит советом директоров «Колгейт Уотер» и ни за что не хочет пропустить собрание. Тянет на чистом адреналине.

– А ваш отец, случайно, не Кларк Эссельман?

– Вы его знаете?

– Я слышала о нем. Он всегда ужасно ругается с поставщиками. – Кларк Эссельман уже пятнадцать лет вращался в кругах местной политической элиты, после того как продал свою компанию по торговле недвижимостью и отошел от дел. Насколько я слышала, у него был очень крутой нрав и острый язык. Он с одинаковым успехом мог обидно обругать, а мог и восхитить ораторским искусством, в зависимости от обстоятельств. Упрямый и прямолинейный всеми уважаемый член совета директоров учредил полдюжины благотворительных обществ.

Серена улыбнулась.

– Да, он такой. – Она пригладила волосы медного цвета – что-то среднее между красным и темно-золотистым. Похоже, у Серены была сделана какая-то искусственная завивка, потому что такие кудряшки не могли быть натуральными. Я представила себе, как она расчесывает их по утрам после душа. У нее были крупные ладони, ногти коротко подстрижены и тщательно наманикюрены. Она явно следила за своей внешностью, хотя это и не бросалось резко в глаза. Если бы я заболела или что-нибудь сломала, то доверилась бы ей не раздумывая.

Я пробормотала пару ничего не значащих фраз и вернулась к предмету разговора.

– Что вы можете рассказать мне о Лорне?

– Я не очень хорошо ее знала. Наверное, мне следовало сразу сказать вам об этом.

– Дженис упоминала, что вы замужем за человеком, у которого Лорна работала на станции водоочистки.

– Она более или менее права. Мы с Роджером расстались примерно полтора года назад. Знаете, последние несколько лет были для меня сплошным адом. Брак распался, у отца случился инфаркт, а потом умерла мама. После всего этого здоровье папы еще больше ухудшилось. Лорна иногда подрабатывала у меня сиделкой, когда мне нужно было уйти из дома.

– Вы познакомились с ней через мужа?

– Да. Она работала у Роджера чуть больше трех лет, поэтому я встречала ее, когда заходила на станцию. Иногда мы с ней виделись на летних пикниках для служащих и ежегодных вечеринках в честь Рождества. Мне она очень понравилась. Гораздо умнее, чем того требовала ее работа.