Стеклянная мадонна - Куксон Кэтрин - Страница 23

После этого кучер тоже вышел из-за стола. Оставшиеся переглянулись, и женщины в один голос воскликнули:

– Вы только подумайте!

Мужчины принялись обсуждать новичка и сошлись во мнении, что он не придется ко двору. Пускай его и выбрал сам хозяин, в нем все равно чувствуется гонор.

В 10.30 утра Легрендж привел Аннабеллу на конюшню. Мануэль как раз выводил из стойла оседланного Диззи, и Легрендж, взглянув на него с одобрением, позвал:

– Пойди сюда!

Тон был приказным, однако Мануэль, придержав коня, остался на месте.

– Лучше я верну его в стойло, – молвил он и нехотя добавил: – Сэр.

Мануэль отвернулся. Легрендж повторил тем же тоном:

– Нет, выводи.

Было бы куда проще самому подойти к коню и новому конюху, однако об этом не могло быть и речи. Важно было дать новичку понять, что ему придется, хотя бы и в фигуральном смысле, кланяться хозяину. Не только лошади, но и ему самому требовалась объездка, иначе от него не будет толку. Впрочем, Легрендж напомнил себе, что это надо делать с оглядкой, поскольку новичка пока ничто не удерживало в имении. Он позаботится, чтобы в положении нового конюха скорее наступила ясность.

Глядя на испанца, выводящего коня и разговаривающего с ним на каком-то тарабарском наречии, он испытывал нетерпение, граничащее с яростью. Когда до отца с дочерью оставалось ярда два, Мануэль натянул уздечку, продолжая поглаживать шею животного.

– Это моя дочь. Я хочу, чтобы она овладела верховой ездой.

Легрендж посмотрел на Аннабеллу, а та, бледная, с дрожащими губами, уставилась на нового конюха. Он был очень смугл, один глаз у него заплыл, зато другой ласково улыбался.

– Будешь заниматься с ней ежедневно – и в дождь, и в ясную погоду, пока она не поскачет сама. Сперва посадишь ее на Каштана. Я бы сам с ней позанимался, да нет времени.

Он не стал распространяться, что дважды предпринимал такие попытки. В первый раз она лишилась чувств и выпала из седла, и он заподозрил Розину в том, что она научила дочь аристократическому обмороку. Во второй раз она разрыдалась, а потом ее вырвало прямо на лошадиную гриву. Ему самому стало тошно, и он едва удержался, чтобы ее не поколотить. Будь на ее месте кто-то другой, он бы так и поступил. Боясь, что в следующий раз не сможет с собой совладать, Легрендж остерегался повторения. Он пытался сделать наставником дочери Армора, но тот уверял, что она не способна удержаться на лошади, и даже осмелился предсказать, что она никогда не станет наездницей.

– Как долго заниматься, сэр?

– Столько, сколько сам сочтешь нужным. Час, два часа в день. – Он собрался было предупредить, что учеба не обойдется без обмороков и падений, но решил, что конюху лучше узнать об этом самому.

Теперь Мануэль смотрел на девочку с интересом. Он слышал, что ей только что исполнилось десять лет, но она была рослой для своего возраста и очень худенькой. Он видел, что ее мучает страх. Этот страх чуял не только он, но и конь, которого била дрожь.

– Ты пока у нас не ориентируешься. Тебе покажут луг – это туда, по восточной аллее. Там есть барьеры и все необходимое, но я не думаю, – Легрендж криво усмехнулся, – что ей уже в первую неделю понадобятся барьеры.

Испанец никак не отреагировал на его шутку, и он снова еле удержался, чтобы не вспыхнуть.

– Теперь о боксировании. В шесть часов в субботу в Марседене, около Шилдс, будет бой. Полюбопытствовал бы.

Мануэль чуть было не ответил, что это его вовсе не интересует. Он уже смекнул, что хозяин неравнодушен к кулачным боям. Болтовня остальных конюхов укрепила его в этой догадке. Легрендж вряд ли подобрал бы его накануне, если бы не его интерес к боям, поскольку поверхностное знание людей подсказывало Мануэлю, что люди такого склада ничего не делают просто так – в каждом их поступке есть цель. Зато он владел лошадьми, а Мануэлю хотелось находиться при лошадях, так как без них жизнь казалась ему пустой. Из этого следовало, что ему тоже следует проявить интерес к боксированию.

Дальше простого любопытства дело ни за что не пойдет: он не собирался позволять себя мордовать ради удовольствия нового хозяина и чьего-либо еще. Просто не стоит торопиться с откровенностью.

– Если я смогу отлучиться, сэр.

– Я позабочусь об этом.

– Спасибо.

– Прекрасно. – Легрендж взглянул на Аннабеллу. – Ну, чего мне ожидать от твоего первого урока?

Аннабелла глубоко вздохнула и прошептала:

– Я буду стараться, папа. Честно, я постараюсь.

– Вот и умница! – Он поправил свою шляпу и посмотрел на ее зеленый костюмчик для верховой езды, сшитый еще в прошлом году. Юбка успела стать короткой – до неприличия, как сказала старая карга Элис.

Он стоял спиной к дому, но, и не оборачиваясь, знал, что жена смотрит на них из окна. Сначала она воспротивилась прерыванию уроков, потом, когда она узнала, что он доверяет Аннабеллу новому слуге, ее протесты еще более усилились. Ведь об этом человеке им известно только то, что он проработал несколько недель на стекольном заводе и сумел остановить взбеленившихся лошадей. К тому же он иностранец… Зачем такая спешка? Он ответил, что разбирается в людях. Она сказала, что если типы, с которыми он водит компанию, подбирались им с учетом его знания людей, то ни один достойный человек не станет советоваться с ним на сей счет. Ему часто приходило в голову, что, не будь у него крапленой карты – ребенка, с ней было бы куда труднее сладить.

Спустя десять минут Розина наблюдала, как ее дочь удаляется в сопровождении смуглолицего конюха, ведущего под уздцы двух лошадей. Было в нем что-то такое, что вызывало у нее тревогу. Этот человек казался ей подозрительным. Конечно, накануне он предотвратил несчастный случай, но тут же отказался от денег, что крайне редко случалось с людьми его сословия. К тому же что он, такой ловкий лошадник, делал на стекольном заводе, почему не прибился к постоялому двору или пивоварне? Зная, что они направляются на луг, она поспешила к себе, чтобы переодеться и тоже выйти на прогулку.

Мануэль не заговаривал с ученицей, пока они не прошли половину аллеи, и только потом, озираясь, изрек:

– Какой у вас прекрасный сад, мисс!

– Да, хороший.

– Сколько чудесных цветов! Никогда не видел ничего подобного в Ирландии, а ведь я пересек ее вдоль и поперек.

– О!

– Знаете, что?

– Что вы сказали? Я даже не знаю, как вас зовут.

– Мануэль. Я сказал: «Знаете, что?» Вы не поверите, но в Ирландии у меня была знакомая девочка, вашего возраста и роста, которую тоже нельзя было заманить к лошадями, до того она их боялась. Совсем как вы!

– Неужели? А потом она научилась?

– О да, научилась, еще как, только на это потребовалось много времени. Она научилась понимать мысли коня, а дальше дело пошло как по маслу.

– А у коня были мысли?

– Да. Знаете, все животные, особенно лошади, хотят любить людей. Они очень привязчивые и ласковые. Если вы их не любите, они это нюхом чуют и предпочитают держаться от вас на расстоянии. Лошади – почти совсем как люди. Сами знаете, если вам кто-то не по душе, то и вас в ответ не полюбят.

Они смотрели друг на друга. Она думала о том, что такого странного слугу, да и такого странного человека никогда еще не встречала. С ней никто и никогда так не говорил: он не называл ее «мисс», вообще не проявлял почтительности, но все равно был добр. Не будь он добр, он не рассказал бы ей о другой девочке. Она не знала, можно ли ему верить, но предпочла поверить, потому что чувствовала себя вконец несчастной. Из-за нее прогнали Стивена! У нее не было на уме ничего дурного, но теперь она знала, что целовать Стивена ни в коем случае нельзя. Ярость отца так напугала ее, что ее стошнило прямо на пол спальни.

Они достигли ворот луга. У нее расширились глаза и задрожали руки, когда он сунул ей уздечки и сказал:

– Вот и поле. Постойте минутку, я открою ворота. – От ворот он крикнул: – Ведите! – Прямо так, обойдясь без «мисс», тем более «мисс Аннабеллы». При этом он не сомневался, что она способна привести лошадей на луг!