«К» – значит кара - Графтон Сью - Страница 48

– Ну, тогда Рите, наверное, именно так и казалось, – заметила Лиза. – Не знаю, что бабушка сделала с остальными, но всякий раз, когда семейство собиралось за столом, каждой из нас до смерти хотелось получить одно из этих колечек. У Гранд образовалась целая коллекция самых разных колец ... все английского серебра, но в разных стилях и с разными монограммами, – продолжала она. – Если бабушка ожидала от кого-то за ужином проявления грубости или непослушания, или еще чего-нибудь в этом роде, тому она клала салфетку, вставленную в кольцо с монограммой Риты Синтии. Она считала это чем-то вроде выражения осуждения или презрения. Знаете, у нее это было способом пристыдить кого-то, кто начинал ее плохо слушаться, она наказывала подобным образом всех своих внучек. Но дело кончилось тем, что мы стали соперничать друг с другом за право получить салфетку в этом кольце. Начали считать ее получение чем-то вроде почетной награды. Рита Синтия оказалась единственной в семье, кто сумел вырваться из-под бабушкиного каблука, и мы все восхищались ею. Поэтому мы обычно потихоньку собирались вместе и спорили, кому из нас быть сегодня Ритой. Та, которой выпадала очередь, начинала вести себя дерзко и вызывающе, бабушка, естественно, обрушивалась на нее как ведьма, и выдавала ей салфетку в кольце Риты Синтии. С бабушкиной точки зрения, это было вершиной позора, а с нашей – высшей наградой.

– И никто не мешал вам разыгрывать эти комедии?

– Ну, бабушка так ничего и не узнала. К тому времени она уже почти ничего не видела, и кроме того, мы были очень осторожны. В этом-то и заключалась главная прелесть игры. Я даже не уверена, замечали ли что-нибудь наши матери. Но если и замечали, то скорее всего в душе были на нашей стороне. Рита пользовалась у них всеобщей любовью, а на втором месте, чуть позади нее, была Вирджиния. Вот почему нам всем стало так плохо после ее побега из дома. Мы потеряли не только Риту, но в общем-то и Джин тоже.

– Вот как, – проговорила я, но сама еле расслышала свой голос. У меня было такое ощущение, будто меня ударили. Лиза, по-видимому, даже приблизительно не представляла себе, как подействовал на меня ее рассказ. Так значит, моя мать никогда не была для них живым человеком. Она была символом, ритуалом, чем-то вроде кости, за которую грызется свора одичавших и голодных бродячих псов. Я откашлялась: – А зачем они тогда поехали в Ломпок?

На этот раз настала очередь Лизы удивляться. Недоумение было неподдельным, я это видела по ее глазам.

– Мои родители погибли по пути в Ломпок, – осторожно проговорила я, словно объясняя нечто непонятное иностранцу. – Если они порвали с семьей, то зачем же они туда ехали?

– Не знаю, я никогда не задумывалась об этом. Возможно, они отправились на примирение, которое пыталась организовать тетя Джин.

Может быть, я как-то странно посмотрела на нее, потому что щеки Лизы вдруг вспыхнули.

– Наверное, лучше дождаться следующего приезда Таши. Она прилетает навестить нас раз в две недели и, мне кажется, сможет ответить на ваши вопросы гораздо лучше, чем я.

– Но почему же за столько лет никто ни разу не попытался найти меня?

– Ой, они пытались, я не сомневаюсь. То есть я точно знаю, что они хотели вас найти. Они часто разговаривали с тетей Джин по телефону, так что всем было известно, что вы здесь. Ну, что было, то было. Представляю, в каком восторге будут и мама, и Мора, и дядя Уолтер, когда узнают, что мы с вами познакомились. Вы обязательно должны к нам приехать.

Я чувствовала, что с лицом моим происходило что-то странное.

– И никто из вас не счел нужным приехать или как-то сообщить мне, когда тетя Джин умерла?

– О Господи, вы что, расстроились, да? Мне очень жаль, что так получилось. А в чем дело?

– Ни в чем. Просто я вспомнила, что у меня должна сейчас быть одна встреча, – ответила я. Часы показывали только двадцать пять минут десятого: все откровения Лизы заняли менее получаса. – Наверное, нам придется договорить в следующий раз.

Она принялась рыться в сумочке, достала дорожную карту и стала ее листать.

– Тогда, пожалуй, я поеду. Наверное, мне надо было сначала позвонить, но я подумала, что будет интереснее, если я заявлюсь неожиданно. Надеюсь, я не слишком все испортила. Вы не очень расстроились?

– Нет, ничего.

– Позвоните нам, пожалуйста. Или давайте, я вам сама позвоню, и встретимся еще раз. Таша старше меня. И лучше знает историю семьи. Честное слово, она сумеет ответить на ваши вопросы. Риту Синтию все страшно любили.

Когда я спохватилась, Лизы уже не было в комнате. Я закрыла за ней дверь и подошла к окну. Двор нашего здания окружала белая стена, поверх которой лежали ветви бугенвиллеи, густо усыпанные мелкими малиново-красными цветами. Сейчас, когда я вдруг внезапно обрела целую кучу родственников, мне теоретически следовало бы радоваться – если, конечно, верить женским журналам. У меня же, скорее, было ощущение, какое, судя по литературе, испытывают обычно жертвы ограбления: я чувствовала себя так, будто у меня только что украли все самое дорогое.

17

Кафе, которое Хэррис Браун избрал в качестве места, где должна была состояться наша "мозговая атака", представляло собой лабиринт залов, комнат и других помещений, в самом центре которого рос огромный настоящий дуб. Я оставила машину на боковой стоянке и вошла в кафе через тот вход, что был обозначен буквой "Т". По обеим сторонам коридора стояли скамьи: по-видимому, изначально предполагалось, что на них должны были располагаться дожидающиеся своей очереди посетители. Однако деловая активность со времени открытия кафе явно заметно упала, и теперь тут было пусто. Во всю длину коридора стояли лишь кадушки с искусственными кустами, да в конце его виднелась похожая на церковный аналой кафедра – место дежурного администратора. Широкие окна по обе стороны от входной двери позволяли видеть более солидную публику, обедавшую в ресторане, залы которого находились в боковых крыльях здания.

Я назвала себя метрдотелю. Им здесь была негритянка лет за шестьдесят, и что-то в ее манерах позволяло предположить, что некогда она получила хорошее образование, которое так и не пригодилось ей в жизни. В нашем городке трудно найти работу, – наверное, она была рада иметь хотя бы эту. Увидев меня, мэтрша сразу же потянулась за меню.

– Я Кинси Милхоун. У меня здесь назначена встреча с человеком по имени Хэррис Браун, но вначале я бы хотела заглянуть в туалет. Если он придет, пока я еще буду там, проводите его к оставленному для меня столику, хорошо?

– Конечно, – ответила она. – А вы знаете, где туалет?

– Найду, – сказала я и, как тут же выяснилось, ошиблась.

Пожалуй, мне стоило заранее запастись картой этого лабиринта или отмечать свой путь хлебными крошками. Сперва я попала в забитую половыми щетками и швабрами кладовку, потом, сунувшись в другую дверь, вдруг очутилась на улице позади дома. Развернувшись, вошла назад в здание и только тут увидела показывавшую вправо стрелку, на которой было написано "Телефоны. Туалеты". Ага, это уже кое-что. Я отыскала нужную мне дверь с изображенным на ней силуэтом высокого женского каблука, быстренько сделала все необходимое и направилась обратно, ко входу в зал. К месту метрдотеля я подошла почти одновременно с ней самой. Женщина указала мне рукой влево, вглубь зала, расположенного параллельно входной двери.

– Второй столик справа.

Я машинально посмотрела в ту сторону и через два стеклянных окна увидела Хэрриса Брауна, тот стоял возле столика и стягивал с себя спортивного покроя куртку. Я инстинктивно отступила назад, за один из горшков с искусственным деревом, чтобы меня нельзя было заметить. Потом вопросительно посмотрела на метрдотеля, показывая на мужчину пальцем:

– Это он и есть Хэррис Браун?

– Он спрашивал Кинси Милхоун, – ответила мне негритянка.

Скрываясь на ветвями синтетического куста, я внимательно рассматривала этого человека. Нет, ошибки быть не могло. Тем более, что других мужчин в зале не наблюдалось. Хэррис Браун, отставной лейтенант полиции, оказался тем самым "пьяным", на которого я наткнулась на балконе гостиницы во Вьенто-Негро меньше недели тому назад. Так! И что же все это могло бы значить? Я знала, что в свое время именно он вел расследование дела о мошенничестве, но ведь это было уже много лет назад. Каким же образом ему удалось выйти на след Венделла Джаффе, и что он делал тогда в Мексике? Самое главное – не собирается ли он задать те же самые вопросы мне самой? Несомненно, он запомнил мою тогдашнюю детскую выходку – попытку прикинуться проституткой. И хотя в самом этом эпизоде не было ничего для меня постыдного, я понятия не имела, как мне объяснить свое тогдашнее поведение. Бесспорно одно, пока я как следует во всем не разберусь, идти на разговор с Хэррисом Брауном по меньшей мере неосмотрительно. Метрдотель с любопытством следила за мной.