Рыцарь темного солнца - Вербинина Валерия - Страница 11

– Так что тебе от меня нужно? – спросил рыцарь после недолгого молчания.

– Мне нужно знать, – заговорила Мадленка, волнуясь, – кто напал на вас.

– И все? – презрительно поджал губы рыцарь, скривив красный от крови рот. Он сплюнул в сторону и продолжал: – Могу я узнать, отрок, зачем тебе это надо?

– Нет, ну с тобой потеряешь всякое терпение! – вспылила Мадленка. – Какая тебе разница, в конце концов? Я пытаюсь спасти тебе жизнь, между прочим!

Однако на синеглазого ее довод не произвел ровным счетом никакого впечатления.

– Я вассал господа, – уронил он холодно, – и более ничей. Я не приемлю благодеяний ни от врагов, ни от друзей.

– Ха! – фыркнула Мадленка. – Плохой же ты друг, однако, если товарища своего готов в беде бросить, когда он ждет, что ты выкуп за него привезешь. Ведь если ты умрешь, умрет и он, разве не так? Ты что, басурман несчастный, этого хочешь?

Щеки рыцаря немного порозовели. Он закрыл глаза, а когда вновь открыл их, Мадленка подивилась сквозившей в них решимости.

– А знаешь, как ни странно, ты прав, – признался он. – Я ведь совсем забыл о нем.

– Ну вот! – обрадовалась Мадленка. – Толку от тебя не добьешься. Говори, кто давеча напал на вас, и ты больше меня не увидишь, обещаю. Захочешь умереть – можешь расковырять рану, я не стану тебе мешать, и бог тебе судья. Ну?

Синеглазый вздохнул.

– Утром на нас напали поляки…

– Уже слышал! – нетерпеливо отозвалась Мадленка. – А кто именно, чей отряд, ты не разглядел?

– Еще как разглядел, – отвечал рыцарь, – это были люди князя Августа Яворского.

– А кто он такой, князь Август? – переспросила Мадленка оторопело.

– Племянник князя Доминика, сын его сводной сестры Гизелы… кажется. Мы защищались, но их было слишком много.

Пораженная Мадленка ударила себя ладонью по лбу. Князь Август, племянник князя Доминика, польский шляхтич – однако же, судя по всему, не счел ниже своей чести ограбить крестоносцев… Нет, не будем торопиться, не будем. Попробуем все начать сначала. Так. Крестоносцы – лжецы, что всем известно. Но этому-то какой смысл лгать? Не мог же он сам в себя всадить стрелу? А стрела, кстати, точь-в-точь такая, как те, ну, те самые, она сама видела.

– Что за дрянь ты засунул в хлеб? – спросил синеглазый, осторожно трогая свою рану.

– Подорожник, – занятая своими мыслями, рассеянно ответила Мадленка. – Очень хорошо заживляет раны.

Нет, крестоносец всей правды никогда не скажет, и на слова его полагаться нельзя. Надо идти к князю Августу, еще надо разыскать кузнеца, который делает такие чудные наконечники. Мадленка взяла в руки стрелу, извлеченную из тела крестоносца, и стала ее разглядывать. Синеглазый смотрел на странного отрока с любопытством, но без прежней ненависти.

– Где князь Август теперь? – спросила сквозь зубы Мадленка.

– У дяди своего Доминика гостит, где же еще?

Интересно, отметила про себя Мадленка. Очень интересно. И то, что у дяди, и то, что рыцарям ордена это отлично известно. Ох, не зря дед говорил, что крестоносцы – лучшие на свете воины и что сражаться на их стороне он почел бы великой честью, кабы сердце не говорило бы ему обратного.

– А своей вотчины у него что, нет?

– Была, – сказал синеглазый коротко. – Но мы ее отвоевали.

Мадленка скользнула по нему взглядом и подумала, что это более чем возможно.

– Странная стрела, – заметила она, вертя ее в руках.

– Carreau, – пробормотал рыцарь.

– Что? – вскинула голову Мадленка.

– Это французское слово, – пояснил синеглазый. – Четырехгранная арбалетная стрела, которая пробивает доспехи. Ты и впрямь намерен меня отпустить?

– Угу, – рассеянно подтвердила Мадленка. – А стрелой тебя кто ранил? Ты не видел?

– Графский кнехт Доброслав, – ответил рыцарь и прибавил по адресу оного кнехта, сиречь оруженосца, несколько нехороших выражений.

Мадленка наморщила нос. То, что говорил синеглазый, ей не нравилось, ох как не нравилось. Получалось, что в лесу на них напали свои. И свои же, поляки то есть, убили Михала. Не обязательно князь Август, но кто-то из его окружения, пользующийся такими же стрелами. Как-то нехорошо и нескладно выходило все…

– А ты не мог ошибиться? – спросила Мадленка. – Может, и не князь Август вовсе напал на твой отряд, а кто-то другой?

Боэмунд фон Мейссен усмехнулся такой неприятной улыбкой, что Мадленка осеклась.

– Нет, – твердо сказал он, – это был молодой Август. Я своих врагов хорошо знаю и ни с кем бы его не спутал.

Значит, все-таки придется начать с князя Августа. Если стрелы и впрямь его и если он и в самом деле не побоялся ради денег напасть на крестоносцев, более чем вероятно, что именно он позавчера подстерег их караван, польстившись на богатства Мадленки. И тогда… да хранит князя Августа бог, потому что она убьет его, и пусть с ней делают потом, что хотят. Только бы знать наверняка, он ли виновен или кто-то другой.

– Ладно, я еще проверю, – продолжала размышлять Мадленка, не замечая, что говорит вслух. – Ты мне все сказал? – обратилась она к крестоносцу. – Ничего не утаил?

– Ничего.

– Поклянись.

– Не буду, – буркнул крестоносец и поглядел Мадленке в глаза.

– Ну и пес с тобой, – легко согласилась девушка. – Сиди здесь, я коня приведу.

– Это конь брата Герхарда, он тебе не дастся, – заметил синеглазый, морщась от боли в боку.

Мадленка выпрямилась и снисходительно поглядела на него сверху вниз.

– Не хочется мне тебя разочаровывать, рыцарь, но умом ты совсем не вышел. Меня все лошади любят.

Крестоносец ничего не ответил и закрыл глаза. Мадленка свистнула по-особому и нырнула в кусты, на слух определив, где именно рядом бродит оставшаяся без седока лошадь.

Раненый выжидал некоторое время, собираясь с силами, а потом попробовал дотянуться до своего меча, который поблескивал в траве метрах в четырех от него. Стиснув зубы, пополз туда и почти ухватился за острие, расположенное ближе к нему, когда вернулась Мадленка, ведя в поводу великолепного серого в яблоках коня. Она укоризненно посмотрела на рыцаря, прищелкнула языком и покачала головой. Синеглазый смирился и лег, прижавшись щекой к протянутой к мечу руке.

– Не-ет, правду говорят наши: нельзя доверять крестоносцам, – заявила Мадленка. – Вот тебе лошадь.

Рыцарь повернулся, оперся о валун и сел. Лицо его было очень бледно, пот градом катился по лбу.

– И ты меня отпустишь? – недоверчиво спросил он. – Просто так?

– А на которой ляд ты мне дался? – вежливо спросила Мадленка.

– Может быть, однажды ты пожалеешь о своем поступке, – заметил рыцарь задумчиво.

– Пф, – презрительно фыркнула Мадленка. – Не хочу тебя обижать, потому что грех обижать умирающего, но для вассала господа в тебе слишком мало смирения. – На скулах рыцаря проступили желваки. Он сглотнул слюну, но ничего не сказал. – Я же не прошу вечно поминать меня в твоих молитвах, комтур! – ехидно добавила она.

Мадленке пришлось помочь раненому подняться с земли, однако тяжелее всего оказалось для Боэмунда фон Мейссена попасть в стремя – ему удалось сделать это только с третьей попытки. Увидев его в седле, Мадленка сразу же почувствовала облегчение. Зла на него она не держала и не видела причин, почему бы ему желать ей зла. В конце концов, она даже оставила ему лошадь, хотя у нее самой ноги дьявольски болели.

– Мое знамя, – потребовал рыцарь. – И меч. И верни мне мой кинжал.

– Ни меча, ни кинжала не получишь, – уперлась Мадленка, – сам знаешь почему. – Она подобрала хоругвь и отвязала ее от древка. – А знамя держи.

– До Торна далеко, – настаивал синеглазый, – меня могут убить в дороге. – Он даже унизился почти до мольбы: – Я крестоносец, юноша, я не могу без меча.

Мадленка пожала плечами.

– Если тебя убьют, рыцарь, значит, такова твоя судьба. И, кроме того, не думаю, что тебе при твоих ранах удастся воспользоваться мечом. Послушай лучше моего совета: сними свой дурацкий белый плащ с черным крестом и надень его подкладкой кверху, никто тебя и не тронет.