Меч, палач и Дракон - Рау Александр - Страница 49

— Не знаю, как продолжить, — пожаловался поэт магу.

— Ты утолила мой огонь, теперь пошла отсюда вон! — рассмеялся Гийом, — «Мертвые рты» убери.

— Я серьезно, — обиделся Луис.

— И я серьезно. Здесь не Камоэнс, — в который раз повторил Гийом, — Не читай алькасарам стихи о любви — они не поймут, ибо не знают ее. Читай о страсти, именно страсть испытывает настоящий сипахий к той, что согревает его постель. Страсть к ее красоте и молодому телу, не больше.

Вообще, женщина для настоящего мужчины здесь важна только в двух состояниях. Матери — то есть той, кто тебя родил — конкретной женщины. И объекта сиюминутного желания. Все. Жена — словно объект мебели, к детям они тоже привязаны слабо. Ночные Матери имеют такую власть над алькасарами именно потому, что они — Матери, ждущие своего сына — дитя ночи — Дракона. С этими дамами мы, я уверен, вскоре познакомимся.

— Среди них есть молоденькие? — весело спросил де Кордова, — Или одни старухи?

— Есть. Ночная Матерь — это состояние духа, а не тела. Остияки-дипломаты пишут о них как о ведьмах, и думаю, не зря.

На пятый день в дверь их покоя вступил толстый сановник-евнух, разряженный в парчу, и тонким визгливым голосом объявил о том, что сегодня вечером их примет Султан. Говорил он через толмача.

— Я пришлю к вам брадобрея, парикмахера и портного, — добавил евнух, окинув их брезгливым взглядом, после чего удалился — гордый и важный.

— Он словно женщина, — брезгливо поморщился Луис, — Кожа умаслена, благовония провоняли всю комнату. Как можно быть таким толстым?

— Алчность. Евнухами — смотрителями гарема — становятся здесь добровольно. Меняют мужскую силу на власть, богатство и близость к султану. Евнухов часто назначают чрезвычайными посланцами султана. Их сообщество имеет большое влияние.

Брадобреи подровнял усы и бородку Луиса. Гийом потребовал, чтобы его выбрили начисто. Парикмахер обстриг космы, отросшие за месяцы странствий. Портной, прибывший вместе с армией слуг и кипой готовых платьев, переодел их согласно алькасарской моде.

Гийому привык к широким шароварам, невесомым рубашкам и ярким длинным халатам, Луису же все это было ново.

— Отлично выглядишь, — подбодрил его маг, — Вылитый сипахий, только глаза светлые, да нос прямой.

Евнух, вернувшийся с проверкой, тоже одобрил превращение. Его сопровождал крепкий волосатый детина, яркие одежды на котором смотрелись так же неуместно, как парча на волке.

— Какой красивый и мужественный шах стоит предо мной, — евнух попытался коснуться загорелых щек Луиса.

Поэт отпрыгнул от него как от ядовитой змеи. Тот рассмеялся, тряся тройным подбородком.

— Прыткий и ловкий, смазливый — глаз не оторвать. Я люблю таких мужчин, — он развернулся и положил руку на плечо молчаливого детины.

После его ухода Луис долго ругался.

— И сюда остийская зараза пробралась! Мерзкий мужеложец!

— Точней отсюда в Остию. Им нравиться не только «любить», но и смотреть, как этой гадостью занимаются другие. Для того и сопровождение. Не поворачивайся к нему спиной, — посоветовал маг.

Луис так и не понял, говорил он в шутку, или серьезно.

Гийом ошибся, думая, что они попадут прямиком к Султану. Сначала им решили показать мощь и величие владыки Алькасара — прием в тронном зале. Маг и поэт наблюдали за церемонией с балкончика на одной их стен. В саму залу их не пустили, чтобы не привлекать лишнего внимания. Рядом с ними на балкончике несли стражу лучники и несколько стрелков, вооруженных самострелами.

Гийом оглядел прямоугольный Тронный зал. В одном его конце располагался вход, другой — увенчанный высоким цветным куполом, — был пока закрыт занавесом до самого потолка.

Беи, санджаки, высшие сановники, жрецы и торговцы, допущенные лицезреть султана, находились под неусыпным наблюдением. Внизу тоже хватало янычар с ятаганами наголо.

Приглашенные долго ждали появления султана. Не меньше двух ор. Наконец, заиграли трубы, все замерли. Занавес распахнулся, лучи солнца прорвались сквозь купол и на миг ослепили придворных.

Трон султана Ибрагима, прозванного Великолепным, возвышался над полом на три человеческих роста. Это был не просто трон, а целый замок в миниатюре, громадное сидение на мощном каменном основании, лишенное какого-либо подобия лестницы.

Султан был одет очень пышно — одних халатов остроглазый Луис насчитал не меньше трех — и из-за этого казался большим и толстым. Гости внизу пали на колени. Стражи и северяне остались стоять.

Трон неожиданно стал опускаться, приводимый в движение скрытыми в полу механизмами, и через некоторое время уменьшился до привычных северянам размеров. Ноги Ибрагима коснулись пола. Владыка Алькасара — потомок Карима-Дракона, снизошел до своих подданных. Эта церемония впечатлила даже многое повидавшего мага.

Продолжение разочаровало Гийома. Он не любил подобные процедуры: унижение слуг и обожествление господина, целование туфель, ползание на животе, именование себя ничтожным рабом. Потому-то и не служил никогда восточным владыкам.

Маг, хотя его долгое время охраняли алькасары, владел лишь сотней слов, переводчика рядом не было, ворожить — опасно. Приходилось скучать, впрочем, все итак было понятно. Суть приемов всюду одинакова: оглашение указов, повелений, разбирательство жалоб, просьбы, бесчисленные дары.

Но по завершению алькасары все ж удивили мага. Из тайных дверок появилась компания людей: один — высокий силач в черно-красном халате с двумя саблями в руках. Прочие — воины-северяне с невероятно светлыми лицами. Артисты, догадался маг. Оружие — бутафория, лица в пудре.

Артисты встали между троном и приглашенными на прием. Северяне окружили воина в черном.

— Это сцена из жизнеописания Карима, — внезапно объявил Гийому и Луису один из янычар, стоявших рядом с ними на балконе.

— Я буду переводить гостям султана, — лицо янычара уродовали два чудовищных шрама, что рассекли лицо по обеим сторонам носа.

Глаза от таких ударов должны были вытечь, но неожиданный переводчик пронизывал северных шахов жестким холодным взглядом. За ними все время наблюдали. Глупо было бы ожидать иного во дворце Ибрагима.

— В то время Ян Паноний — не знавший поражений король Тронто — вторгся в Алькасар. Султанат терзали войны беев, правитель был слаб. Латные гусары Яна Панония не встречали достойного врага. Палаш ломал ятаган. Вечное Пламя едва не погасло. Алькасар молился о спасителе, и он пришел. Могучий Дракон — Карим — в одиночку разбивавший целые отряды. Однажды Дракон и Ян-Гусар сошлись в бою. Тронтцы окружили Карима. Ян был уверен в легкой победе.

Артисты на импровизированной сцене тем временем стали играть. Янычар едва успевал за ними. Воин-северянин в шлеме с пышным султаном шагнул к черному артисту и заговорил.

— Я палач.

— Я — Дракон.

— Я пришел убить тебя.

— Попробуй, если сможешь.

— Я обработаю тебя с блеском.

— Попробуй, если сможешь.

— Ты храбро вел до сих пор.

— Ты тоже.

— Ты принесешь мне славу.

— Увидим.

Тронтцы бросились на Дракона. Гийому показалась, что он видит настоящий бой. Так живо и реалистично смотрелась схватка. Он, повидавший не одну сотню убийств, не мог найти здесь бутафории.

На миг стальные латы тронтцев скрыли черный плащ Дракона, но лишь на миг. Его быстрые сабли разили врагов, тяжелые палаши же разрубали воздух. Халат на Драконе горел, но он и не чувствовал огня. Он был быстрее, сильнее, ловчее. Он не был человеком.

Ощущение реальности усиливала кровь на мраморном полу, да мертвые тела, лежавшие слишком уж натуралистично. Когда последний тронтец пал, круг, на котором дрались и умирали, опустился под пол, оставив загадку без решения.

— Ты все видел, — янычар коснулся плеча Гийома, — Пойдем. Один, — Луиса, двинувшегося следом, остановили.