Мода на чужих мужей - Романова Галина Владимировна - Страница 47

– Хочу! – снова кивнула она, почти чувствуя в том месте, куда ей что-то болезненно упиралось, огромную кровоточащую дыру.

– Потому что он тебе вовсе не нужен, бродяга наш. Так ведь? Можешь не отвечать, я это давно понял, – вроде бы даже с одобрением пробормотал мужик за ее спиной. – И потому еще, что ищешь ты кое-кого другого, так ведь?

Уже нашла почти, хотелось ей сказать, но вместо этого она лишь снова кивнула в ответ.

– За что не могу тебя не уважать, Оленька, – вкрадчивым таким, просто несносно вкрадчивым голосом продолжил незнакомец говорить, не забывая буравить ей чем-то спину, – так это за честность! Только не на руку тебе она, Оленька, совсем не на руку. Да и никому не на руку, честность эта… – Незнакомец грязно выругался. – Да ладно, Оленька, ищи! Только вот снова беда у нас с тобой одна.

– Почему? – не могла она не спросить, потому что тот снова засмеялся, с явным оттенком грусти, между прочим. – Почему что-то снова не так, а?

– Да потому что не там ты ищешь, Оленька, совсем не там…

И больше ни одного вопроса или ответа, хотя она о чем-то его и спрашивала. Помолчала, размышляя над его непонятными словами, сопровождающимися странным смехом. А упаковки с мандаринами на всякий случай продолжала в руках вертеть, пока кто-то не тронул за локоток.

– Девушка, с вами все в порядке? – Охранник, да не один, а в сопровождении пожилой продавщицы с очень бдительным взглядом, стояли в стороне и рассматривали ее как нечто странное. – Это ваша тележка?

– А? – Оля обернулась и невольно оттолкнула тяжелую тележку, ручка которой упиралась в поясницу. – Да моя. Извините.

– Вы так давно стоите около этого прилавка, мандарины все рассматриваете и разговариваете сами с собой, что… – Продавщица виновато подергала плечами. – Мы подумали, вам нехорошо.

– Все в порядке? – Охранник подкатил к ней тележку. – Может, вас проводить до кассы?

– Нет, спасибо. Я в порядке и совершенно здорова, спасибо за внимание.

Она смущенно улыбнулась и рассердилась тут же на всех сразу. И на того шутника, что сначала подсаживается к ней в ресторане, говорит страшно и сурово, а потом подлавливает в магазине и сводит все к непонятному юмору. И на бдительность персонала рассердилась. Сочли ее умалишенной, надо же! И на себя больше всех.

Надо же было таким бесхитростным способом попасться на удочку! Иван говорил ей, что встреча в ресторане – какой-то непонятный развод. Что ничего серьезного в этом нет и быть не может, а она…

Так, стоп! Опять Иван?! Сколько можно, Оля! Неужели слова Надежды из ювелирного магазина не возымели действия и ты все еще ему веришь?! Да может, это как раз он и подослал к тебе этого с запонками в ресторане? Ты ведь поехала обедать как раз после визита в общество цветоводов. Иван тогда долго смотрел на тебя из окна, мог и послать кого-нибудь вслед. Специально, чтобы запугать, запутать, чтобы ты вынуждена была принять его помощь и…

Нет, пора все рассказать существу единственно разумному – Ростову Дмитрию Николаевичу. Необходимость не только назрела, она просто перезрела и в руки с ветки падает. Иначе это точно никогда не закончится. Этот клубок человеческих пороков и страстей ей никогда не размотать, как бы она ни старалась. И какими бы путями ни шла, ухватившись за кончик нити, непременно в тупике оказывается.

Почему она ищет не там, вдруг вспомнила Ольга, выходя из магазина, нагруженная пакетами. Почему? И откуда, откуда ему известно, что конкретно, кого и где она ищет? Он что же – следит за ней?! Господи! Не в этой ли связи ей грозит опасность, о которой Ростов предупредил сегодня по телефону?!

До назначенной встречи оставалось чуть меньше часа, и Оля заторопилась. Она как раз успеет добраться до дома, разобрать пакеты и сварить кофе к его приходу.

Почему-то захотелось угостить черным, крепким кофе этого небритого угрюмого грубияна. Может, он не любит такой, предпочитая ему громадные кружки растворимой бурды. Может, и вовсе чай предпочитает или лимонад всем на свете напиткам, она все равно ему кофе сварит. И заставит присесть за ее стол, и печенье ему подаст в красивой стеклянной коробке, оставшейся от дорогих немецких конфет, присланных родителями к прошлому Рождеству. И чтобы уж сразить его совсем наповал, скатертью голубой с салфетками застелет стол. И платье ради такого случая наденет, выбравшись из джинсов.

Пускай! Пускай он смущается, роняя крошки на голубой немецкий лен. Пускай долго нацеливается на крохотную чашечку, прежде чем взять ее в огромную мозолистую ладонь.

Интересно, а откуда у него мозоли? Работа вроде непыльная, а ладонь будто наждачной бумагой протерта. Может, на тренажерах время теряет? Неважно! Важно то, что она посадит его за свой красивый стол. И если он станет отказываться, непременно настоит, иначе ни за что ему ничего не расскажет. Потом она усядется напротив, изо всех сил стараясь быть красивой. Станет смаковать его дикое смущение, с которым он будет смахивать крошки от печенья со скатерти, стараясь делать это как можно незаметнее. Станет рассматривать и гадать: а есть ли у этого грубого симпатичного парня формула семейного счастья? Вывел он ее или заморачиваться не желает, скопировав у знакомых, у которых она удачно сложилась? Или все же он не хочет как у всех, а хочет по-другому? Чтобы оно было только его – одно-единственное и неповторимое, трепетное, тщательно хранимое и неуязвимое.

Вот бы угадать про него все, а? Вот бы найти подтверждение, что не ее одну терзают такие мысли.

На встречу с Ростовым она жутко опаздывала. На перекрестке, славившемся постоянными дорожными происшествиями, сегодняшний вечер не стал исключением. Сразу четыре машины плотно сцепились боками, будто жестяным цветком к празднику решили город украсить. Жертв, слава богу, не было, разрушений тоже немного, но пока все вымеряли, пока составлялись протоколы и растаскивались в разные стороны автомобили, прошел почти час.

Ольга нервничала, без конца пыталась дозвониться Ростову и в перерывах – он не отвечал – рассматривала надвигающуюся на город темноту.

Она не наползала, как весной и летом, с востока, деликатно закрашивая оранжевый отсвет заходящего солнца сиреневыми сумерками. Она просто нахлобучивала на город черную бескозырку с прорехами, в которые несмело подмигивали редкие звезды, и все! Без полутонов и переходов: либо бело-серый день, либо глухая непроницаемая ночь.

Сзади засигналили, как только могут сигналить мужчины зазевавшейся на светофоре женщине – не снимая с сигнала одеревеневшего от раздражения пальца. Стало быть, пора двигаться. До дома доехала дворами в рекордно короткие сроки. И по старой привычке на окна свои посмотрела, будто кто свет в ее квартире мог зажечь в ее отсутствие. Не мог же, ясное дело. И окна ее уныло смотрели на двор черными глухими квадратами. Мало того, и в подъезде света не было. Это, конечно, явилось сюрпризом, и весьма неприятным. Когда свет в подъезде отключался по техническим причинам, то и лифт не работал. Приходилось плестись наверх, осторожно нащупывая руками перила, либо вдоль стенки подниматься, а потом оттирать меловые пятна с одежды, потому что какому-нибудь Коле вдруг приспичило оставить любовное послание Вале, написанное непременно на стене, крупными буквами и мелом.

– Что за бардак?! – возмутилась Оля, подходя к подъездным дверям. – Вечно что-нибудь у них не так!

Домофон тоже не работал, и дверь в подъезд была распахнута настежь и для верности подперта обломком металлической трубы. И такое уже бывало не раз. С трубой пенсионер дядя Саша шустрил, когда свет отключали. Он вообще о гражданах радел всегда, а особенно если бывал в легком подпитии. То чужие машины возьмется с автостоянки гонять, чтобы своим место оставалось. То собачников по двору с метелкой. Такой вот неугомонный.

– Спасибо тебе, дядя Саша, – со вздохом поблагодарила Ольга, беспрепятственно миновав два порога на пути к лестнице. – Как бы не ты, уже раза два нос бы себе разбила…

И если эти три метра, которые еще кое-как просматривались от входа, она прошла благополучно, то вот дальше начинались очень серьезные испытания. Резкий поворот влево, четыре шага по прямой, потом первая ступенька. Всего их было пять. Дальше два метра мимо задраенной наглухо шахты лифта и десять ступенек вверх до лестничной клетки второго этажа. Снова мимо лифта, и подъем на третий этаж.