Ястребы над Египтом - Говард Роберт Ирвин - Страница 10

Где-то вдали послышались звук барабанов и стук множества копыт.

– Наконец-то, турки! – тяжело дыша, сказал Изеддин. – Слишком долго же они мешкали! И где, во имя Аллаха, Осман?

На площадь влетела обезумевшая лошадь, с губ которой клочьями срывалась пена. Всадник едва держался в седле, яркая одежда была разорвана, по черной коже струилась алая кровь.

– Изеддин! – закричал он, вцепившись обеими руками в развевающуюся гриву. – Изеддин!

– Сюда, дурак! – прорычал суданец, хватая за повод вставшую на дыбы лошадь.

– Осман мертв! – сквозь рев пламени и становившийся все громче барабанный бой завопил всадник. – Турки предали нас! Они убивают во дворцах наших братьев! А! Они идут!

Под оглушительный грохот копыт и сотрясающий все вокруг барабанный бой на площадь ворвались отряды всадников в кольчугах и с копьями, прокладывая себе кровавый путь и не различая своих и чужих. Изеддин увидел ликующее смуглое лицо Эс-Салиха Мухаммада под сверкающей дугой его сабли, и с ревом направил лошадь прямо на него, впереди своего войска.

Однако незнакомый всадник в одежде мавра, издав странный воинственный клич, поднялся в стременах и нанес сокрушительный удар. Изеддин упал, и по изрубленным телам его сотников пронеслись копыта убийц – словно темная ревущая река, грохотавшая среди объятой пламенем ночи.

На каменистых отрогах Мукаттама пастухи в ужасе смотрели на огненное зарево, протянувшееся от ворот эль Футуха до мечети Ибн-Тулуна; лязг мечей был слышен далеко на юге, до самого Эль-Фустата, где побледневшая знать тряслась от страха в своих окруженных садами дворцах.

Словно покрытый кровавой пеной и отсвечивающий пламенем поток, волны ярости наводнили кварталы и хлынули через ворота Зувейлы, заливая улицы Эль-Кахиры, Победоносной. На большой площади Бейн эль-Касрейн, по которой могли пройти строем десять тысяч человек, суданцы сделали последнюю остановку, и там же и погибли, окруженные турками в остроконечных шлемах, вопящими берберами и обезумевшими каирцами.

Именно толпа первой переключила свое внимание на Аль Хакима. Орды оборванцев ворвались в бронзовые двери Большого Восточного Дворца и с воем устремились по коридорам в большой Золотой Зал, где, сорвав расшитую золотом портьеру, обнаружили лишь пустой золотой трон. Грязные и окровавленные пальцы срывали со стен дорогие ковры; столы из сардоникса переворачивались под звон позолоченной посуды; евнухи в алых мантиях с визгом разбегались, девушки-рабыни вопили в руках насильников.

В Большом Изумрудном Зале, словно статуя, стоял на покрытом шкурами возвышении Аль Хаким. Его бледные руки дрожали, глаза были подернуты дымкой; он производил впечатление пьяного. У входа в зал группа преданных слуг отбивалась мечами от наседающей толпы. Отряд берберов пробился через пеструю толпу, вступив в борьбу с черными рабами, и в гуще схватки никто не обращал внимания на белую неподвижную фигуру на возвышении.

Аль Хаким почувствовал, как кто-то взял его за локоть, и, словно в полусне, увидел перед собой лицо Заиды.

– Идем, мой повелитель! – убеждала она. – Весь Египет восстал против тебя. Подумай о себе! Следуй за мной!

Он позволил ей увести его, бормоча, словно в трансе:

– Но ведь я Бог! Как может бог познать поражение? Как может бог умереть?

Отодвинув ковер, она повела его по длинному узкому коридору. Пробыв некоторое время в Большом дворце, Заида хорошо знала его секреты. Набросив на калифа свой халат, она поспешно вела его через погруженные во мрак пахнущие пряностями сады, затем по извилистой улице среди домов с плоскими крышами. Никто из тех немногих, кто им встречался, не обращал внимания на спешащую пару. Через маленькие ворота, скрытые среди пальм, они прошли сквозь стену. С севера и востока Эль-Кахиру окружала пустыней. Они вышли с восточной стороны. Позади них и далеко на юге ревело пламя и бушевала резня, но вокруг были лишь пустыня, тишина и звезды. Заида остановилась, и ее глаза вспыхнули в звездном свете.

– Я – Бог, – ошеломленно пробормотал Аль Хаким. – И вдруг весь мир – в пламени. Но я все равно Бог...

Он почти не чувствовал сильных рук венецианки, заключивших его в последние смертельные объятия. Он не слышал ее шепота: «Ты отдал меня в лапы этого зверя! Из-за этого я попала в руки соперницы, которая подвергла меня таким унижениям, которые никому даже не снились! Я помогла тебе бежать, поскольку не кто иной, как Заида, уничтожит тебя, Аль Хаким, глупца, возомнившего себя богом!»

Уже почувствовав смертоносный укол ее кинжала, он простонал:

– И все же я Бог – а боги не умирают...

Где-то вдалеке завыл шакал.

В Эль-Кахире, в Большом Восточном Дворце, мозаичный пол которого был залит кровью, окровавленный Диего де Гусман повернулся к Эс-Салиху Мухаммаду, столь же растрепанному и перемазанному кровью.

– Где Аль Хаким?

– Какая разница? – рассмеялся турок. – Он повержен; в эту ночь мы – повелители Египта, ты и я! Завтра другой сядет на трон калифа, кукла, за чьи ниточки я буду тянуть. Завтра я стану визирем, а ты – проси чего хочешь! Но сегодня здесь правим мы, клянусь блеском наших мечей!

– И все-таки мне бы хотелось проткнуть Аль Хакима своей саблей – это было бы подходящим завершением сегодняшней ночи, – ответил де Гусман.

Однако этому уже не суждено было случиться, хотя двое с жаждущими крови клинками еще долго бродили по покрытым коврами залам и сводчатым палатам, пока их ненависть и ярость не сменились удивлением и суеверным страхом, отголоски которого слышатся до сих пор в легендах о чудесных исчезновениях и таинственных историях о сверхъестественном. Время превращает дьяволов и безумцев в святых и хаджи; далеко в горах Ливана друзы ждут нового пришествия Аль Хакима Божественного. Но, даже если бы они ждали десять тысяч лет, они бы ни на шаг не приблизились к вратам Тайны. И лишь шакалы, нашедшие убежище в холмах Мукаттама, и стервятники, простирающие крылья над башнями Баб-эль-Везира, могли бы рассказать о том, какая судьба постигла человека, возомнившего себя Богом.