Спецназ против пиратов - Негривода Андрей Алексеевич - Страница 2

Его суровое лицо было освещено голубоватым светом компьютерного монитора. Это свечение было единственным в этой, такой большой и такой чужой ему, квартире – его полуторагодовалый сын, его Максимка, уже давным-давно смотрел свои цветные детские сны, смешно сопя в нос и чмокая губами, а «мадамы», как про себя называл их Андрей, в кругу своих очередных гостей допивали, судя по воплям, вторую бутылку «белой», закрывшись от него в «маминых апартаментах» и отгородившись стеной отчуждения… Так продолжалось вот уже четвертый месяц…

Андрей опять был один…

Одинокий «пес войны»…

Обретший наконец-то такого долгожданного сына… И «семью»…

Опять один на один со своими мыслями и воспоминаниями…

«Терпи, солдат! Уже немного… Сам же ведь учил других – солдат сначала бежит сколько может, а потом – сколько нужно!.. Так что… Терпеть!.. Еще немного… Уже и билет на руках, и все проблемы с документами решил… Еще три недели, и все… А все ли?.. 6 июля твой самолет взлетит, унося постаревшего Филина в Одессу… Девять лет. ДЕВЯТЬ!!! Как отсидел по 102-й за то „мочилово“ в 95-м… Одесса! Одесса!!! Домой… Дай-то бог… Чтобы все наконец-то так и случилось… Девять лет! Тебе, Филин, уже почти 37… А сколько всего было за эти годы!.. Мама дорогая!.. Сколько всего произошло!.. Знать бы тогда, у трапа „Шостаковича“!.. Унижения, работа, как у раба… Та стройка, на которой ты разбился, упав в шахту лифта с 12 метров… На бетон… Спасибо „Витязю“ – выжил… Летел спиной, а приземлился на „четыре точки“, как кот, вывернулся в полете… Только морду на бетоне „оставил“ да колено, то, которое еще в Афгане осколком пометили, разбил… В кашу… Операции… 3 месяца в коляске… Инвалидность… Но!.. Встал же! Потом заводы… Работа на пределе… Развод с Аней… Спасибо тебе, господи, что отвел тогда мою руку от нее и двоих ее „друзей“, когда застал их в своем доме… И… Легион… „International France Legion“… И опять служба. Только теперь… Для кого и за что? А чем было еще заняться?! Только теперь… Братство „Диких Гусей“… Soldiers of fortune… А какие неожиданные встречи случались! В джунглях Латинской Америки, Африки, в заоблачной выси Тибета – вспомнить, и то жутко!.. Некогда огромная, сильнейшая держава обнищала вмиг, да и выбросила за ненадобностью из своей армии „постаревших“ ее „ветеранов“ под видом сокращения ВС. Да только не подумали Большие Лампасники о том, что этим, тридцатилетним по большей части или немногим более того, мужикам податься-то и некуда! Именно они, рожденные с 62-го по 68-й, надевшие офицерские погоны, и были теми „ремесленниками“ войны, которые не успели получить два просвета на погоны[2] и потому «откушали» вместе со своими солдатиками все, что предложила им «откушать» Родина в смутное время перестройки… А потом… Потом, не сказав спасибо, отправила на нищенскую пенсию – «младший оф. состав»… И не учла того, что они, профессионалы войны, более как стрелять, толком-то и не умеют ничего… Тарас породил своего сына, а убить не сумел – перестроился, демократизировался… И пошли его сыны, обиженные невниманием и презрением, по миру счастье искать да опыт свой бесценный предлагать… И нашли свое место… «Солдаты удачи»… И Филин не стал исключением, чего скрывать-то… И опять с «оптикой»… Дай-то бог, чтобы все наконец-то закончилось! Пусть так и случится! Господь – велик! Он не оставит меня… Молю тебя, господи, на тебя уповаю, на милость твою и благодать!..»

Андрей перекрестился на крохотную, в пол-ладони, иконку, посмотрел на святые лики Иисуса и Девы Марии и…

Опять углубился в свои мысли…

«…Девять лет! Кто бы мог сказать тогда, в 95-м, что все пойдет именно так, как пошло? Кто знать-то мог! Девять лет! Добровольная тюрьма… – Он вздохнул тяжело. – Может, и права была мать, когда говорила остаться? Да только… Кто о том знать может?.. Да уж: „Нам не дано предугадать“. Ну, ничего… Скоро уже, очень скоро! Пацанов своих увижу! Пацанов… Им всем уже за „сороковник“ перевалило, пацанам-то… Девчонок… Синичку, Прапорщика, а вот Амазонку вряд ли – времени не хватит… Какие они теперь, мои такие дорогие до сих пор и такие далекие „боевые подруги“?.. Э-эх-х!!! Жизнь!.. А там… Максимку буду на ноги поднимать… Всего-то и есть у меня две недели надышаться Одессой за все девять лет – возвращаться все же придется. Да уж… Лина вернуться в Одессу никогда и ни за что не согласится, разве что стану миллионером в одночасье. У Максимки по документам нет отца: статус „матери-одиночки“ – очень выгодный статус…»

Андрей улыбнулся грустно, вспоминая мордаху спавшего в соседней комнате сына.

«Вот так, господин, теперь уже трижды, капитан[3]. – Андрей погладил пальцами две «шпалы», означавшие звание «capitan», на легионовском берете. – Ты как фантом, добрый ангел – трудишься для семьи, деньги носишь, а тебя нет! Ну, ничего… Главное, чтобы Максик здоровым и умным рос! А жизнь… Она потом все на свои места расставит – кто прав, кто…»

Андрей закурил сигарету и откупорил очередную банку пива. Десяток таких же, но уже опустошенных им, стояли тут же, на тумбочке, стройным рядочком – сегодня его почему-то не забирал этот пятиградусный алкоголь, а уподобляться своим соседям за дверью и жрать водку Андрей не хотел принципиально… Да и не в одиночку же ее пить! А пиво, что… Пиво можно. Под мысли…

Он вдруг улыбнулся и приложил ладонь, отдавая честь, к жившему в его памяти краповому берету:

«Парад! Р-равня-айсь!!! С-смир-р-но-о!!! Р-равнение на с-средину!!!»

И улыбнулся пивным банкам, стоявшим аккуратным армейским строем в две шеренги…

Ностальгия…

«…Как же это было? С чего началось? – Андрей потер шершавой ладонью свой лоб. – Наверное, тогда… С задней палубы „Дмитрия Шостаковича“, 22 апреля 1995-го…»

Аня

22 апреля 1995 г. Трамвайчик Одесса – Хайфа…

Трамвайчик… Так называли это судно – «Дмитрий Шостакович»…

В последних три года «Шостакович» ходил только по этой линии, Одесса – Хайфа, перевозя в своих комфортабельных и не очень каютах туристов в Израиль. Но по большей части тех, кто навсегда уезжал с «доисторической Родины» на «историческую», в Израиль. Нет, можно было бы, конечно же, и самолетом – два с половиной часа, и ты уже в Израиле… Меньше, чем до Москвы… Но… Для тех, кто попрактичнее, везти свое нажитое барахло на трамвайчике, где разрешался груз в 150 кэгэ на человека, или на самолете, где разрешенных было всего-то 50, имело, наверное, огромное значение. Тем более что разница в стоимости билетов была всего-то в 50 «вечнозеленых» американских рублей… А если такая семья состояла из 4 человек, то появлялась возможность вывезти своего скарба на 400 кэгэ больше… Сколько же потом Андрей видел этих фанерных «контейнеров», так и не вскрытых годами… Но это было потом…

Для Андрея трамвайчик имел другое значение…

Ему казалось, что самолет обрубал все концы с Родиной…

А он…

Ах, как же он не хотел ехать!.. В совершенно чужую, далекую для него страну. Где все, абсолютно все было не так и не то, к чему он привык, в чем он вырос. Там даже писали иначе – справа налево!..

Андрей выбрал трамвайчик, чтобы посмотреть в последний раз – ведь никто не знает, как оно там будет впереди, – на свою, начавшую расцветать по-весеннему Одессу… Чтобы на всякий случай запомнить навсегда этот родной город во всей своей весенней красе.

И еще…

Таким способом он наказывал самого себя… Хотя… Ни наказывать, ни винить самого себя ему было не в чем – он поступил так, как научила его нелегкая армейская жизнь… Обвинить его могли другие… И… буква закона.

Этот день был, наверное, самым тяжелым днем в жизни Андрея. Он уезжал со своей семьей в Израиль. Возможно, навсегда…

И теперь, глядя на уплывающую за горизонт Одессу, он вспоминал все, что было вот только сейчас, всего-то пару часов назад, на Одесском морвокзале…

…Проводить Андрея с семьей приехали не только его родители, но и вся его команда, все те, кто еще мог приехать: Медведь, Индеец, Змей, Тюлень, Сало, Док, Бандера. Они опять, как много лет назад, были вместе…