Ужас пирамиды - Говард Роберт Ирвин - Страница 6

Хасим пренебрежительно рассмеялся и опустил руку, давая команду великану продолжить свою работу. Молот с чудовищным грохотом обрушился на железную поверхность. В одно мгновение на двери потухло слабое мерцание литер, а мглистые джунгли наполнились странным эхом, напоминавшим, скорее, стон демона.

Раз за разом обрушивался на дверь тяжелый копер, направляемый всей мощью могучего тела. А в перерывах между ударами Кейн все так же ясно, как и в первый раз, слышал медленные глухие шаги, ритм которых не изменился ни на йоту. Предчувствие чего-то непоправимого крепло в душе пуританина. И в этот момент он, Соломон Кейн, ни разу в жизни не убоявшийся врага — ни адской твари, ни человека, ощутил, как когтистая лапа сверхъестественного ужаса сжимает его сердце...

Ужас этот не имел совершенно ничего общего с заурядным телесным страхом, так же, как не имела монотонная поступь смерти ничего общего с шагами любого, пускай и самого смертоносного, из известных Кейну хищников. Англичанин не мог сказать, что там скрывалось внутри, но живые существа так не ходят. Дверь в дьявольскую пирамиду уж слишком походила на вход в ад, и с той стороны нарушителей магического заклятия поджидала неведомая, безымянная тварь.

От грозного чернокаменного строения на пуританина повеяло гнилостным ледяным дыханием абсолютного Зла, вышедшего из мира Изначальной Тьмы, настолько древнего, что в человеческом языке не было для обозначения подобных отрезков времени соответствующего термина. Соломон почувствовал, как волосы его зашевелились, словно при грозе: слишком хорошо ему были знакомы подобные вещи. И хотя Соломон до сих пор не смог понять, слышит он шлепающие шаги ушами или же омерзительные звуки каким-то образом проецируются прямо в его мозгу, пуританин был абсолютно уверен в их реальности.

Дверь оказалась на удивление прочной и долго отказывалась подчиняться силачу арабу. Несколько раз он даже присаживался передохнуть. Но тем не менее тяжелые удары молотом сделали свое дело — старинный замок наконец поддался, петли с металлическим скрежетом лопнули. Дверь провалилась вовнутрь.

И тогда Юсуф закричал.

Нет, из разверзшегося черного провала не выскочил ни страшный хищник, ни материализовавшийся демон. Людей, стоящих у входа в пирамиду, накрыла волна непередаваемого зловония, смрада запредельного разложения. Арабы, находившиеся ближе к дверям, зашлись в безудержной рвоте. Казалось, невыносимая вонь расходилась осязаемыми волнами, будто из самого сердца тьмы тугими струями хлестала черная кровь. Этот запах, в полном смысле этого слова, можно было назвать запахом Зла. И тут из зловонных недр пирамиды изошел Ужас.

Хасим ибн Сайд, первым подошедший к дверям, стал и первой его жертвой. Надо сказать, что смертельно перепуганный араб все же попытался оказать Ужасу Пирамиды сопротивление. Когда на него обрушилось нечто невидимое, но ужасающее, шейх, в тщетных попытках освободиться, пустил в ход свой ятаган. Но острый клинок лишь со свистом рассекал что-то податливое, как воздух, и такое же бесплотное. Кейн сморгнул, не в силах поверить своим глазам: с телом работорговца происходили страшные метаморфозы. Казалось, магометанин угодил прямиком в объятия смерти. Его тело стремительно разлагалось, теряя форму и превращаясь в склизкую жижу. Это был хаос полного распада...

Старый Юсуф завопил, словно душа грешника на Страшном Суде. Обронив посох, седобородый книгочей помчался в джунгли, обгоняя собственный визг. Его соплеменники, обезумевшие от страха, сломя голову неслись за ним, наступая на пятки завывающим от нечеловеческого ужаса чернокожим. Лишь бритый гигант, оказавшийся не таким расторопным, как остальные, разделил судьбу своего шейха. Не бежали только скованные чернокожие невольники. Неподвижные, беспомощные и беззащитные, они могли только жалобно скулить.

Как зачарованный Соломон смотрел на Хасима. Шейх повис в нескольких футах над землей, его обволакивало пульсирующее багровое Нечто, бесформенное и нематериальное. На его искаженном немыслимым ужасом лице выделялись безумные глаза, смотревшие в глубины ада. Слуха пуританина достиг омерзительный хруст расплющиваемых костей, и тело шейха скрутилось узлом, словно белье в руках прачки. Понимание, что подобная смерть может постигнуть и его, наполнило мускулы Кейна невероятной силой. На лице пуританина вздулись от чудовищного напряжения жилы, и — о чудо! — веревки поддались и лопнули. Первым делом Соломон подхватил с земли брошенный Юсуфом посох.

Тем временем демоническое создание отбросило страшно исковерканные и выжатые словно лимон тела арабов прочь. Ужас Пирамиды обратил свое внимание на англичанина. Сопровождаемый миазмами тошнотворной вони, он направился в сторону Кейна. Демон постоянно перетекал из одной формы в другую и больше всего походил на парившее в воздухе облако крови. Но в то же время казалось, что жуткая тварь неумолимо двигается вперед, неуклюже переступая невидимыми ногами. И ни на секунду в голове Кейна не смолкала зловещая поступь!

Соломон ощутил, как в его позвоночник впиваются ледяные иглы ужаса. Но пуританин не побежал. Ни мгновения не сомневаясь в верности своего выбора, он, с именем Господа на устах, замахнулся древним посохом и погрузил черное острие прямо в центр кровавого облака. Кейн почувствовал, как под его ударом корчится и рвется нечто нематериальное, не имеющее даже права находиться в этом мире. В следующий миг на Соломона обрушилась волна невыносимой боли, а в мозг словно ударила черная молния. У него потемнело в глазах, он зашатался и рухнул на колени, сжимая обеими руками грозившую лопнуть от боли голову. На мгновение ему показалось, что он присутствует при гибели мира. Но какая-то загадочная часть его души знала, что это был всего лишь предсмертный вопль чудовищного порождения Изначальной Тьмы.

Не в силах пошевелить хотя бы пальцем, англичанин наблюдал, как корчится в воздухе немыслимая тварь. Багрянец угасал, сменяясь гнилостным блеском. И по мере того, как меркли цвета страшного облака, стихал в голове пуританина и беззвучный крик демона, изгнанного могуществом посоха за грань Бытия. Прямо на глазах человека могущественнейшее существо низвергалось в беспредельные бездны Несуществования, которым нет названия и в которые уходят мертвые боги.

Потрясенный до глубины души, Кейн ошеломленно глядел на бесформенные огромные углубления в мертвой земле у своих ног. Они да изуродованные человеческие останки — вот и все, что напоминало о полуматериальном невероятном демоне, чуть было не вырвавшемся в мир из тысячелетнего заточения в черной пирамиде. И это он, Соломон Кейн, отправил Разрушителя обратно в черные бездны, породившие его у начала времен, сделав в одиночку то, чего не смогли бы добиться все пушки флота Британии. По сути дела, мир спас лишь один-единственный удар его посоха. Того самого посоха, что некогда, в руках величайшего царя и волшебника древности — тоже Соломона, избавил мир от подобной нечисти. Видимо, легендарный правитель не без умысла заключил последнего демона Тьмы в узилище, где тот пребывал бы до конца времен, если бы руки невежд вновь не выпустили его во Вселенную.

В который уже раз Кейн убедился в правдивости древних легенд. Царь Соломон и в самом деле очистил от демонов благословенную Аравию. Но почему он уничтожил их не всех? Зачем ему понадобилось оставлять в нашем мире последнего из Разрушителей? Неужто существовали в мире и такие силы, для борьбы с которыми Соломон нуждался в столь страшном оружии? А может быть, просто у него не хватило сил, чтобы изгнать из нашего времени и пространства это создание?

Ответа на эти вопросы у пуританина не было. Да и было ли это теперь столь важно? Круг времен замкнулся, и он, Кейн, завершил сегодня то, что многие века назад начал его легендарный тезка.

Кейн содрогнулся, подумав, что только что победил нематериальное существо, которое нельзя было назвать ни живым, ни мертвым в привычном понимании этих слов.

И вновь на него снизошло откровение, как это уже с ним случалось и в заполненных пылью веков подземных коридорах Негари, Черного Города, возведенных атлантами; и среди изрытых пещерами магрудов Холмов Мертвых; и в уничтоженной акаана деревне Богонда. С необычайной остротой и ясностью пуританин осознал, что человек — это всего лишь одна из мириадов возможных форм жизни, а его мир — лишь один из бесконечной череды планов бытия и что многообразие уровней мироздания вовсе не ограничивается привычным нам материальным миром.