Сим топором я буду править! - Говард Роберт Ирвин - Страница 1

Роберт Говард

Сим топором я буду править!

I. Мои песни — что гвозди для царского гроба!

— В полночь царь должен умереть!

Говоривший был высоким, худым и смуглыми. Кривой шрам у рта придавал ему весьма зловещее выражение. Люди, слушавшие его с горящими глазами, кивнули. Их было четверо. Первый — толстый коротышка с робким выражением лица, безвольным ртом и бегающими глазами. Второй был волосатым великаном, хмурым и простоватым. Третий, высокий и гибкий мужчина в одежде шута, поблескивал ярко-голубыми глазами, в которых горел огонек безумия, а четвертым был коренастый карлик, невероятно широкоплечий и длиннорукий.

На губах говорившего появилась ледяная улыбка.

— Дадим обет. Поклянемся клятвой, которая не может быть нарушена — Клятвой Клинка и Пламени! О, я конечно верю вам. И все же будет лучше, если у нас появится уверенность друг в друге. Я заметил, что иные из нас дрогнули.

— Тебе легко говорить, Ардион, — прервал его толстый коротышка. — В любом случае ты лишь отверженный изгнанник, за голову которого назначена награда. Выиграть ты можешь все, а терять тебе нечего. В то время, как нам…

— Есть что терять, но зато выиграть вы можете куда больше, — ответил отверженный невозмутимо. — Вы призвали меня из моего горного убежища, дабы помочь вам свергнуть царя. Я обдумал замыслы, расставил силки, наживил приманку и готов прикончить добычу. Но я должен быть уверен в вашей поддержке. Поклянетесь ли вы?

— Кончайте с этими глупостями! — воскликнул человек с безумными глазами. — Да, мы принесем клятву на рассвете, а вечером свергнем царя! “О, громы колесниц и шелест крыл стервятников!”.

— Побереги свои песни для другого раза, Ридондо, — рассмеялся Ардион. — Время для клинков, а не для стихов.

— Мои песни — что гвозди для царского гроба! — воскликнул певец, взмахнув длинным тонким кинжалом. — Слуги, принесите сюда свечу! Я первым принесу клятву!

Молчаливый и угрюмый раб принес длинную тонкую восковую свечу и Ридондо проколол себе запястье так, что пошла кровь. Один за другим остальные четверо последовали его примеру, держа свои порезанные запястья так, чтобы кровь не капала с них. Затем, соединив руки кругом над зажженной свечой, они повернули их так, чтобы кровь начала капать на пламя. Пока свеча шипела и трещала, они повторяли слова клятвы:

— Я, Ардион, безземельный, клянусь хранить нашу тайну и молчать о ней. И клятва эта нерушима.

— И я, Ридондо, первый придворный певец Валузии! — вскричал певец.

— И я, Дукалон, господин Кохамары, — сказал карлик.

— И я, Энарос, военачальник Черного Легиона, — прогремел великан.

— И я, Каануб, владелец Блаала, — заключил толстый коротышка слегка дрожащим фальцетом.

Свеча зашипела и погасла, залитая падавшими на нее рубиновыми каплями.

— Вот так угаснет жизнь нашего врага, — промолвил Ардион, отпуская руки своих сообщников. Он глядел на них с тщательно скрываемым презрением. Изгнанник знал, что можно нарушить любую клятву, даже “нерушимую”. Но он знал также и то, что Каанууб, кому он доверял меньше всего, был суеверен. Не было смысла пренебрегать любой предосторожностью, пусть даже столь мелкой, как эта.

— Завтра, — сказал Ардион резко, — или, точнее, сегодня, ибо уже светает, Брул, Убивающий Копьем, правая рука царя, отправляется в Грондар вместе с Ка-ну, посланником пиктов. Их сопровождает эскорт из пиктов и изрядное число Алых Убийц, царских телохранителей.

— Да, — сказал Дукалон с удовлетворением, — То был твой план, Ардион, но выполнил его я. У меня есть родственник, занимающий высокий пост в совете Грондара, и ему было нетрудно убедить царя Грондара потребовать присутствия Ка-ну. Ну и само собой, поскольку Кулл чтит Ка-ну превыше всех остальных, он дает ему соответствующее сопровождение.

Отверженный кивнул.

— Прекрасно. А мне наконец удалось с помощью Энароса уговорить одного из начальников Алой Стражи. Этот человек уберет своих людей от царской опочивальни сегодня вечером, перед самой полуночью под предлогом выяснения источника какого-нибудь подозрительного шума, или чего-либо в этом роде. Всяких придворных тоже удалят. А мы будем ждать, мы пятеро и шестнадцать моих отчаянных головорезов, которых я призвал сюда с гор, и которые сейчас скрываются в разных местах по всему городу. Двадцать один против одного…

Он рассмеялся. Энарос кивнул, Дукалон ухмыльнулся, Каанууб побледнел. Ридондо взмахнул кулаком и воскликнул звенящим голосом:

— Клянусь Валкой! Они запомнят эту ночь, те, что бряцают золотыми струнами! Падение тирана, смерть деспота — какую песню я сложу!

В его глазах пылал дикий фанатизм и остальные поглядывали на него с сомнением, все, кроме Ардиона, опустившего голову, чтобы скрыть усмешку. Затем изгнанник внезапно поднялся со своего места.

— Довольно! Расходитесь по своим местам и ни словом, ни делом, ни взглядом не выдайте того, что у вас на уме, — он задумчиво поглядел на Каанууба. — Владетель, твое бледное лицо подведет тебя. Если ты встретишься с Куллом и он посмотрит тебе в глаза своими серыми льдинками, ты упадешь в обморок. Уезжай в свое деревенское имение и жди, пока мы не пошлем за тобой. Четверых для этого дела достаточно.

Каанууб чуть не рухнул от нежданной радости, что-то неразборчиво бормоча. Остальные кивнули отверженному и отбыли.

Ардион потянулся, словно огромный кот, и улыбнулся. Он позвал раба и появился хмурый человек с шрамом на плече от клейма, которым метят воров.

— Итак, завтра я появлюсь открыто, — промолвил Ардион, беря поднесенную ему чашу. — И дам народу Валузии возможность насытить свои глаза лицезрением моей особы. Уже целые месяцы с тех самых пор, когда Мятежная Четверка призвала меня с моих гор, я прячусь подобно крысе. Живу под носом у моих врагов, таюсь от дневного света, пробираюсь по ночам, замаскированным, по темным улицам и еще более темным коридорам. И все же я добился того, что эти мятежные господа не смогли сделать. Работая через них и через других людей, многие из которых даже никогда не видели моего лица, я нашпиговал всю империю недовольством и подкупом. Деньгами я перетягивал чиновников на свою сторону, сеял раздоры между людьми — короче, я, оставаясь в тени, подготовил падение царя, ныне восседающего на троне в солнечном блеске славы. Ах, друг мой, я почти позабыл, что был государственным мужем до того, как стал изгнанником, пока Каанууб и Дукалон не послали за мной.

— Ты работаешь со странными сообщниками, — отозвался раб.

— Да, они слабые люди, но каждый из них силен в своем роде, — лениво протянул изгнанник. — Дукалон хитер, смел и нахален. У него есть родственники, занимающие высокие посты. Но он обнищал и его разоренные поместья обременены долгами. Энарос — грубое животное Он силен и храбр как лев, и пользуется определенным авторитетом у войска, но во всем остальном он бесполезен, потому что ему не хватает мозгов. Каанууб хитер в своей подлости и полон козней. В остальном же он — дурак и трус. Он скуп, хоть и обладает огромным богатством, что и помогло мне осуществить мои замыслы. Ридондо же всего лишь безумный поэт, и притом глуп как пробка. Он отважен, но бестолков. Зато он любимец народа, потому что его песни доходят до сердца простых людей. И только он может привлечь к нам эти сердца, если наше дело выгорит.

— И кто же тогда взойдет на трон?

— Каанууб, конечно. Или, по крайней мере, так думает он сам! В его жилах есть капля царской крови, крови царя, которого Кулл убил голыми руками. И этот теперешний царь совершил грубую ошибку. Он знает, что еще живы люди, которые и доныне чванятся своим родством с прежней династией, и он позволяет им жить. Так что Каанууб рвется к трону. Дукалон хочет вернуть те милости, которые валились на него при старом режиме, дабы он мог поднять свои поместья из руин, а титул — до прежнего величия. Энарос ненавидит Келькора, военачальника Алых Убийц, и полагает, что место должно достаться ему. Он хочет стать верховным военачальником всех воинств Валузии. Что же до Ридондо — ба! Я презираю этого человека и восхищаюсь им в то же самое время. Это просто идеалист. Он видит в Кулле, чужеземце и варваре, лишь грубого дикаря с обагренными кровью руками, пришедшего из-за моря, дабы вторгнуться в мирную и счастливую страну. Он уже обожествил убитого Куллом царя, позабыв злодейскую натуру покойного. Он позабыл притеснения, от которых во время его правления стенала вся страна и, главное, заставляет забыть об этом народ. Люди уже поют “Плач по царю”, в котором Ридондо превозносит злодея до небес и изображает Кулла “жестокосердым дикарем”. Кулл смеется над этими песнями и отпускает Ридондо его грехи, хотя почему-то при этом дивится, отчего это люди начинают косо смотреть на него.