Бриг «Три лилии» - Маттсон Уле - Страница 17

Глава четырнадцатая

К БЕРЕГУ НА КНИГЕ

Гедда Соделин, тетка Туа-Туа, была худая, как кочерга.

Она укладывала волосы в узел на затылке; ее маленькие глаза постоянно щурились. Вечером она в постели выпивала чашку бузинного чаю, потом спала без просыпу до девяти утра.

На следующий день после удивительной встречи в лодочном сарае Туа-Туа уже в пять часов сказала ей «спокойной ночи» и пошла в свою комнату. В семь часов тетушка Гедда выпила бузинный чай.

В восемь на дворе воцарялся кромешный мрак, только снег светился. А Пат ждал их в сарае не раньше восьми…

Туа-Туа и Миккель шли крадучись по дороге через Бранте Клев. Рука Туа-Туа была намазана бараньим салом, но медвежьи волоски отлетели. Кто способен в такой момент думать о бородавках?

Миккель весь день рыскал по берегу, искал морское золото, но нашел только ржавый бидон без ручки и полвесла.

— Ты как думаешь: это важно или нет? — спросил он Туа-Туа.

— Кто его знает! — ответила Туа-Туа. — Клеенчатая сумка с чурбаном внутри — это что же такое, а, Миккель?

— Если бы я не знал, что это невозможно, — сказал Миккель, — подумал бы на судовой журнал. Как по-твоему, похож он на чурбан?

Они бросили каждый по камню на могилу викинга, не стишок читать не стали — некогда. В сарае было темно. Неужели Пат не пришел?

— Может, он вовсе и не станет сидеть здесь до самой весны? — сказала Туа-Туа.

Миккель промолчал. Он думал о своем побеге. «Если Пат уйдет, — думал он, — то и я с ним». И вдруг ему пришло в голову такое, что он даже похолодел от волнения. «Зовутка! Она все знает — она должна знать, где отец! Надо спросить Пата».

До сарая оставалось всего шагов двадцать.

— Плотно завесил, — сказала Туа-Туа. — Ни одной щелочки не видно.

Миккель нагнулся и вытащил из тайника бидон, полвесла и покупки, за которыми ходил через залив.

— Иди за мной, — распорядился он.

Дверь была отперта. Он толкнул ее веслом.

— Темно, — сообщил Миккель. — Пат не пришел. Подержи весло и бидон, я зажгу свечу.

Туа-Туа прошептала ему в самое ухо:

— Я боюсь, Миккель, тут как-то странно пахнет…

— Как во всех лодочных сараях.

Туа-Туа зажала в охапке бидон и весло, а Миккель пошел на ощупь к столу, где они накануне видели свечу.

Туа-Туа слышала в темноте голос Миккеля:

— Нашел, сейчас, только спичку достану…

И в тот же миг заговорил кто-то еще. Чей-то чужой голос донесся с кровати Симона Тукинга — рокочущий, как если говорить в жестяную банку.

— Послушай моего совета, Пат О'Брайен, — рокотал голос. — Не слишком-то полагайся на этого Била. Он скрывает от тебя…

— Не…неправда! — отозвался Миккель в темноте.

— Истинная правда! — рокотал голос на кровати. — Он такой же мазурик, как и его отец!

— Отец не мазурик! — закричал Миккель.

Вдруг стало светло. Посреди каморки стоял Миккель с горящей спичкой в дрожащей руке. А на кровати Симона Тукинга лежал Пат О'Брайен. Он спал как убитый. Борода покрывала его грудь, точно звериная шкура. Живот то поднимался, то опускался, а на животе лежала зовутка. Миккель зажег свечу.

— Пат, — шепнул он и легонько толкнул Пата в плечо.

Туа-Туа смотрела, затаив дыхание. Пат повернулся и застонал. Потом подавил зевок и открыл глаза:

— А… что?.. Кого я вижу! Вы уже здесь? А я маленько задремал. Все принесли?

— Все, — ответил Миккель. — Но…

— Что — но, что там еще? — Пат спустил ноги на пол.

— Голос, — сказала Туа-Туа; она стояла с открытым ртом и никак не могла его закрыть. — Тут… тут кто-то говорил, когда мы вошли.

Пат нахмурился.

— Говорил кто-то? — прошептал он. — Не может быть.

Он тревожно оглянулся, потом увидел соскользнувшую на пол зовутку и улыбнулся.

— Ну конечно, это зовутка, — сказал Пат. — Должно быть, я вдул в нее слишком много воздуха. В таких случаях она не может тихо лежать — все болтает и болтает. Что же она говорила?

— Ничего особенного, — заверил Миккель. — Вот покупки. Я привез их через залив на санках.

Он с трудом поднял сверток и положил на стол.

— А здесь то, что я на берегу нашел.

Пат развернул сверток.

— Неплохо, — заметил он.

Потом посмотрел на бидон и обломок весла.

— Не худо. А клеенчатая сумка с чурбаном не попалась?

Миккель отрицательно покачал головой:

— Везде лед. Толстый. Не пробить.

Пат прикурил сигару от свечи и выпустил облако дыма.

— Не иначе, морское золото на исходе, — заключил он. Будем искать сухопутное. И то неплохо. Смотрите в оба… Что это у тебя на руке, Бетси?

— Мазь от бородавок, — объяснила Туа-Туа. — Только медвежьи волоски сдуло.

Пат попросил ее показать руку и осторожно стер сало носовым платком. Потом почмокал языком и покачал головой:

— Ух ты, злые какие! Ничего, сейчас мы ими займемся. Ну-ка, Бил, посмотри у меня в кармане пальто, в левом. Там коробка с лекарствами.

Миккель посмотрел туда, куда показывал палец Пата… и ахнул. Пальто — клетчатое пальто с кожаным поясом и блестящими медными пуговицами!

— Это же то самое, которое мы в часовне видели, Туа-Туа! — воскликнул он. — Так это ты там был, Пат?

— Всяко может быть, — безразлично произнес Пат. — Выбирать не приходилось. Для золотоискателя самое главное, чтобы никто не совал носа в его дела… Нашел коробку?

Миккель долго рылся, но отыскал наконец нужную коробку.

— Дай-ка ее сюда, посмотрим, — сказал Пат.

Он открыл коробку. В одном углу стояло два пузырька с ярлычками, на которых были нарисованы череп и кости.

— Это от краснухи и одышки, — пробурчал Пат. — Неужели я потерял самое главное?

Он поискал еще и достал что-то вроде длинной толстой спички. Пат обмакнул ее в кружку на столе и сказал:

— Ляписутапис. Давай сюда бородавки.

Туа-Туа нерешительно протянула руку. И Пат стал тереть бородавки палочкой. Потом вытащил из кармана зеленый лоскут, величиной с собачье ухо.

— Американский пластырь, — объяснил Пат и залепил им бородавки. — Вообще-то он для огнестрельных ран, но и от бородавок тоже помогает. Ляписутапис. Через пять месяцев можешь снять.

— Не… не раньше? — пролепетала Туа-Туа.

— Раньше не стоит, — ответил Пат. — Теперь, Бетси, когда я заляписовал твои бородавки, выкладывай начистоту: что говорила зовутка, когда вы вошли, а я спал?

— Она сказала, что я что-то скрываю, но это вранье! крикнул Миккель и покраснел.

Пат раскурил погасшую было сигару и горестно поглядел на свои ногти.

— Что ж, если ты от меня что-то скрываешь, Миккель, твое дело.

— Я ничего не скрываю! — вскричал Миккель. — Я правду говорю! Мало что наболтает какая-то старая табакерка!

— Не забывай, что это зовутка, — поправил его Пат.

— А что она знает?

— Все! — сказал Пат.

— И про отца — жив ли он, тоже? — спросил Миккель.

В сарае сделалось тихо-тихо. Пат вытянул голову, словно ему вдруг стало невмоготу дышать.

— Что ж, — сказал он наконец, — давай спросим.

Миккель сжал кулаки, в глазах защипало от слез. Час пробил: мазурик не мазурик, отец остается отцом. А у кого нет отца — тому на душе так тяжко, так тяжко…

— Давайте, — согласился Миккель.

Пат уже дунул в зовутку и поднес ее к уху. Глаза его сузились, губы были плотно сжаты.

— Что она говорит? — шепнула Туа-Туа.

— Что вопрос нелегкий, — ответил Пат. — Но она попробует. Тшш-ш, опять что-то говорит.

Лицо Пата покраснело, затем побелело, опять покраснело. Он облегченно вздохнул и отложил зовутку в сторону.

— Говорит, что жив, — сообщил он.

— А… а домой вернется? — Миккель запинался от волнения.

Пат кивнул:

— Только не знает точно, когда. Говорит, это от тебя зависит.

Миккель хотел что-то сказать, но Пат прикрыл ему рот рукой.

— Тш-ш-ш, опять заговорила, — шепнул он и осторожно поднес зовутку к уху. Он слушал так внимательно, что даже рот приоткрылся. — Не может быть… — шептал Пат. — Нет, правда? За отставшей доской в северной стене?