Загадка неоконченной рукописи - Делински Барбара - Страница 39

Дженни сжала колени и уперлась локтями в живот.

– Нет.

– Тогда почему его посадили в тюрьму?

– Потому что судья решил, что он сделал это.

– Почему?

– Потому что он сказал, что сделал это.

– Значит, он это сделал?

– Джоуи? Джоуи Баттл, ты где?

Быстрый, как молния, Джоуи бросился прочь по улице. Дженни отвернулась, сгорбилась и втянула голову в плечи, чтобы Селена не заметила ее и не узнала, где был Джоуи. Она подождала, пока торопливый стук шагов не стихнет вдали. Потом встала и, все так же сгорбившись и чувствуя, как желудок скручивается узлами, зашагала домой.

Левая, правая, левая, правая. Она шла прямо, ставя одну ногу точно перед другой и пыталась распрямиться, как учили в журнале, но ее плечи отказывались разворачиваться, а когда она попыталась изгнать из головы переживания, в нее вторглось лицо Дардена – Дарден, и никакой работы, и волос тоже нет, и никакого спасения…

Она бросилась бежать, рыжий огонь волос бился в спускающемся тумане, она неслась что было сил, пока боль в боку не заставила ее замедлить шаг, но и тогда она не остановилась. Ей нужно было узнать, ждет ли ее Пит. Нужно узнать. Он – последнее светлое пятно в ее жизни.

Когда она добралась, наконец, до дома, ее охватило настоящее безумие. Она прорвалась сквозь туман, саваном окутавший дом, взлетела по ступеням боковой лестницы и ворвалась в кухню. Его там не было. Она бросилась в коридор, распахивая одну дверь за другой, пытаясь не дать ледяному ужасу захлестнуть сердце, – первый этаж, второй этаж, каждый уголок, каждый шкаф, даже под кроватью, если он вдруг решил подшутить над ней, хотя она знала, что он не поступил бы с ней так жестоко.

Тяжело дыша, она вцепилась руками в волосы. Если он уехал, это конец. Для нее в мире больше не будет ни утешения, ни тепла, ни намека на счастье, которым обладают все остальные. Если он уехал, ее мечты мертвы.

Содрогаясь от ужаса, она обхватила голову руками, зажмурилась и испустила вздох, почти стон, из самой дальней и жалкой части своей души.

Но тут перед ее глазами, сразу же широко распахнувшимися, возник образ соснового навеса на заднем дворе. Закрутившись на месте, она бросилась вон из комнаты и натолкнулась на большую мужскую фигуру.

Глава 12

Бостон

Перевернув последний лист рукописи и положив его в стопку, Кэйси поняла, что дрожит. Отчасти это объяснялось внезапным появлением большой мужской фигуры, но в основном – мыслью о том, что отец Дженни попал в тюрьму за убийство ее матери. У Кэйси никогда не было клиентов, связанных с убийством. Со смертью – да. Ей часто приходилось помогать людям пережить кончину кого-то из родителей, супруга или близкого друга. Но убийство – это совсем другое дело. Оно подразумевает такой уровень насилия, с которым Кэйси никогда не приходилось сталкиваться. Между ее родителями никогда не было насилия; да что там говорить, между ними и общения-то никакого не было. Не менее странным было то, что всякий раз, когда Кэйси пыталась описать это конкретное отклонение в различных психиатрических терминах, она приходила к выводу, что раздельная жизнь с наибольшей вероятностью порождает именно тот род ненависти, который может привести к убийству.

Но Конни написал, что Дженни – родственница. Поэтому данное конкретное убийство касалось и ее.

Нет. Кэйси одернула себя. На самом деле Конни написал, что «она» – родственница. Пока все, что было известно Кэйси, могло с тем же успехом свидетельствовать о том, что «она» относилось к тому, кто написал эти записки как литературное произведение, а «как помочь» – к помощи в их публикации. Здесь Кэйси помочь ничем не могла.

Но вместе с тем она не могла и отвернуться от Дженни Клайд. Мир вокруг Дженни сужался. Ее отчаяние росло. Кэйси должна была узнать, что случилось с ней дальше.

Что-то подсказывало ей, что Дженни – реальный персонаж. Но что-то вызывало у нее какое-то смутное чувство что-то в той части, которую она прочла только что. Но что именно это было, она не могла определить.

Когда ей казалось, что она почти ухватила нить, раздался телефонный звонок, заставивший ее вздрогнуть. Приглушенный звук доносился из кухни. Здесь, в зале, где она осталась после ухода Эмили Эйзнер, телефона не было. Не было здесь и часов, хотя она предполагала, что сейчас, должно быть, около десяти. Мег уже ушла, а друзья Кэйси обычно не звонили ей в такое время.

Обеспокоенная, она отложила страницы записок в сторону, пробежала через холл в кухню и схватила трубку.

Через десять минут быстрой езды по улицам, где движение, к счастью, было в этот час небольшим, Кэйси вбегала по ступеням в клинику и вверх на третий этаж. Лечащий врач ее матери был там, за столом дежурной; в ожидании Кэйси он изучал диаграммы Кэролайн.

Кэйси резко остановилась, в ушах глухо стучала кровь. Выражение лица врача было официальным и бесстрастным. Хотя она прекрасно знала, что это может быть следствием как воспитания, так и особенностей характера, ей казалось, что в данном случае внешняя строгость служит ему защитой от личных переживаний за судьбу пациентов – ведь ему лучше, чем кому-либо, было известно, что практически ни у кого из них нет надежды на выздоровление. Они могли существовать так, как Кэролайн, какое-то время, но в конечном итоге почти все умирали здесь.

Кэйси настороженно посмотрела на него. Он кивнул ей с легкой улыбкой, которая должна была ободрить ее.

– С ней все хорошо. На этот раз это продолжалось дольше, но она справилась сама.

Напряжение отпустило Кэйси, и она прислонилась к стене. Два года назад, когда Кэролайн пребывала в бессознательном состоянии уже достаточно долго для того, чтобы надежды на выздоровление стали призрачными, Кэйси распорядилась, чтобы в случае чего врачи не применяли реанимационных мер. Прежде чем решиться на этот шаг, Кэйси проконсультировалась с другими врачами, поговорила со священником из Провиденса, который знал Кэролайн, обсудила все «за» и «против» с ее друзьями. Умом Кэйси не раскаивалась в этом шаге. Однако она не была уверена, что будет испытывать, если Кэролайн умрет, хотя ее еще можно было бы спасти.

– Если она справилась сама, – сказала она врачу сейчас, – я полагаю, это что-то значит. Она не более готова умереть, чем я – отпустить ее.

Улыбка доктора стала грустной, но он ничего не сказал. Кэйси уважала этого человека. В противном случае она давно бы забрала Кэролайн из-под его надзора.

– Скажите мне, о чем вы думаете, – проговорила она.

– У нас с вами уже был такой разговор.

– По поводу инфекций. – За эти годы их было предостаточно. – А не по поводу приступов. Приступы – это что-то новое. – Ей не нравилось, как он смотрит на нее. – Вы думаете, она пытается умереть?

Врач слегка сморщил одну бровь, что должно было обозначать, что он нахмурился.

– Так часто бывает.

– Тогда почему она не умерла?

– По определению, тело пациента, находящегося в стабильном бессознательном состоянии, не имеет ничего общего с разумной жизнью. Вегетативные функции продолжают работать. И рефлекторные реакции – тоже. Благодаря этим рефлекторным реакциям, скорее всего, ваша мать и смогла пережить эту серию приступов.

– Серию? Не один? – в замешательстве переспросила Кэйси.

– Три, четыре, пять небольших в течение часа.

– Но небольших. И она справилась. Я все-таки думаю, что это что-то значит. – Она направилась к палате Кэролайн, но вернулась обратно. Как всегда, сердце боролось в ней с разумом. Кэйси сознавала: то, как она хочет воспринимать ситуацию, может не соответствовать истинному положению вещей. Если вы правы, – тихо спросила она, – то что происходит с ней сейчас?

– Возможно, ничего. Она может пережить этот кризис и остаться в таком же состоянии, как была, еще на какое-то время. Вы же читали истории болезни других пациентов.

Кэйси читала. Она узнала о Карен Энн Квинлан, Нэнси Крузан и десятках других, которые прожили долгие годы на искусственном питании и питье. Чтобы справиться с этим, она придумала собственный способ. Она была абсолютно рациональной женщиной, достигла успехов в профессиональной сфере, была активной, умела приспосабливаться, мыслить логически и была счастлива. Если одна часть ее души была заполнена болью, а она не в силах хоть что-то изменить, она вспоминала об этом только когда требовалось, но все остальное время запрещала себе думать на эту тему.