Загадка неоконченной рукописи - Делински Барбара - Страница 20

– Ну а чем он собирается заняться, когда вернется? – спросил Дадли. – Он же должен будет работать, правда? Ведь таково условие?

– У него есть бизнес – перевозки.

– Был, – не преминул напомнить ей Дадли. – За столько лет от его связей ничего не осталось, не говоря уже о машине. Неужели она еще ездит?

Дженни не хотела это обсуждать. Действительно не хотела. Она представила, что стоит там, под деревом, прислонившись в темноте к стволу, и разговаривает с кем-то, кому она небезразлична. В мизинце того мужчины, которого она ждала, было больше сочувствия и понимания, чем во всем долговязом теле Дадли Райта Третьего.

– Должен тебе сказать, – предупредил он ее таким тоном, будто оказывал огромную услугу, – народ волнуется. Они не уверены, что хотят иметь в своем городке бывшего уголовника. Ты не боишься, что он тут придется не ко двору?

– Он никогда и не был ко двору, – рассеянно отозвалась она, так как заметила движение под деревом. Кто-то там был.

– Одно дело – быть независимым, – возразил Дадли, – а другое – изгоем. Как твой отец отнесется к этому? Обдумывал ли он это?

Со стоянки выезжала машина. Свет фар, описав дугу, выхватил из темноты фигуру человека, стоявшего под каштаном и наблюдавшего за происходящим. Горожанин, решивший отдохнуть от танцев? Дженни так не думала. Никто из местных не был таким высоким. Никто не носил кожаной куртки и сапог, сверкающих достаточно для того, чтобы отразить свет фар. Никто не носил с собой мотоциклетного шлема.

– Задумывался ли он о том, каково это – вернуться туда, где каждый знает, где он был и почему? – допытывался Дадли.

Дженни едва не лишилась чувств от возбуждения. Она пыталась решить, что лучше – оставаться на месте, чтобы незнакомец сам подошел к ней, или подойти к нему самой, когда Дадли ворвался к ней в мысли коротким окликом:

– Мэри-Бет?

– Что?

– Я спросил, представляет ли Дарден последствия возвращения на место преступления?

Она нахмурилась.

– О чем ты?

– Некоторые думают, что ему лучше переехать и начать заново где-нибудь в другом месте.

Дженни считала точно так же, но знала, что этого не будет. Когда она последний раз навещала его, Дарден ясно дал ей это понять. Он сказал, что его дом – в Литтл-Фоллз. Он сказал, что имеет полное право вернуться, и ему абсолютно наплевать, нравится это местным жителям или нет.

– Здесь с ним произошло не самое приятное, – продолжал Дадли. – Может быть, ему не стоит возвращаться.

– Так говорят люди?

– Некоторые. Ну, многие.

– И ты?

– Я – журналист. Я должен быть объективным.

Дженни терпеть не могла трусов. Решив, что она больше не потратит на него ни секунды своего времени, она снова посмотрела на свое дерево. Но то предчувствие, благодаря которому она смогла заметить фигуру мотоциклиста под деревом, ушло. Она заслонила руками глаза от бьющего сбоку света, чтобы лучше видеть в темноте. Но все равно не смогла никого разглядеть.

Это Дадли во всем виноват. Он увидел Дадли рядом с ней и подумал, что она занята.

– Дарден тебя не пугает? – спросил Дадли. Она метнула на него рассерженный взгляд.

– С чего бы это? И почему ты меня об этом спрашиваешь? Что тебе от меня нужно?

– Интервью. Люди хотят знать, что ты думаешь и чувствуешь по поводу того, что Дарден выходит из тюрьмы и возвращается в город. Они хотят знать, что он собирается делать. Они хотят знать, что ты собираешься делать, когда он вернется. Им любопытно, они волнуются, и ты – единственная, кто может разъяснить им ситуацию. Это самая большая местная сенсация с тех пор, как кузина Мерля вышла замуж за стриптизера. Это достойная тема для первой полосы.

Дженни твердо покачала головой. Городское любопытство – не ее проблема. Их волнения – не ее проблема. У нее достаточно своих проблем. Интервью для первой полосы? Нет уж, Бог свидетель, об этом она мечтает меньше всего. Дарден бы ее убил.

– Пожалуйста, оставь меня в покое, – сказала она, потому что неожиданно поняла, что еще не все потеряно. Мужчина под деревом мог просто отступить дальше в тень. Если он увидит, что Дадли ушел, он может снова показаться.

– Ты можешь помочь им понять, что ты испытываешь, – настаивал Дадли.

– Никто не может этого понять, – отрезала она, хотя понимала, что разговаривать с ним – только понапрасну сотрясать воздух. Что бы ни говорил, ни делал и ни писал Дадли Райт, это не могло изменить в ее жизни ровным счетом ничего.

Она оторвалась от перил, повернулась и пошла прочь от него.

– Мэри-Бет, я заплачу тебе.

Она не знала, плюнуть ли ему в глаза или молить Бога, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Все на этой длинной веранде смотрели на нее.

– Ты не считаешь, что это твой долг перед горожанами? – прокричал он.

Не опуская головы и сжав губы, она предоставила наблюдающим возможность перемыть ей кости, бегом бросившись к лестнице и сбежав по ступенькам. Она пересекла двор и подъездную дорожку и направилась прямо к дереву. С противоположной от веранды стороны ствол был знакомым и темным.

Она прислонилась к нему и стояла так, пока гнев не утих, и потом еще немного, потому что не только в гневе было дело. Было еще и недовольство собой: она не должна была убегать на глазах у всех. Теперь вернуться будет сложнее.

Но она должна. Больше не будет такой ночи до того, как вернется Дарден. Это ее последний шанс. Она должна опять пойти туда.

Дженни оттолкнулась от дерева и посмотрела в сторону веранды. Оркестр сыграл уже несколько мелодий, публика на веранде сменилась, и там уже не было свидетелей ее бегства. Дадли нигде поблизости не было видно.

Губы плотно сомкнулись. Рука проверила прическу. Кончики пальцев коснулись веснушек. Влажные ладони разгладили платье. Она набрала в грудь воздуха, подумала о своих мечтах и вернулась в зал.

Прошло два часа. Дженни наблюдала за танцами от левой стены зала, от правой стены зала, от стола с закусками и напитками, со ступенек, ведущих к сцене. Она улыбалась. Она покачивала головой в такт. Она старалась выглядеть готовой к общению.

Единственным человеком, который смотрел на нее в своей обычной внимательной манере, был Дэн О'Кифи, а единственной, кто хоть как-то попытался с ней общаться, – Мириам, пролетающая мимо в танце. «Как туфли?» – задыхаясь, спросила она на одном круге, а на следующем: «Почему ты не танцуешь?» и, наконец: «Ты помнишь, что завтра к десяти?» Каждый раз она уносилась прочь прежде, чем Дженни успевала ответить.

К концу вечера оркестр стал играть преимущественно медленные вещи, для тех самых танцев щека к щеке. Каждая семья, которая называла этот вечер чудесным, каждая группа друзей, каждая пара влюбленных страшила Дженни все больше и больше. Это должен был быть ее вечер. Неужели она ошиблась?

Она оставалась в зале до тех пор, пока не отзвучала самая последняя песня, пока преподобный Патти собственноручно не поаплодировал оркестру и не сказал: «Спасибо, доброй ночи, благослови вас всех Господь», пока самые последние танцоры не удалились нестройными рядами в ночь, а члены организационного комитета не начали собирать мусор в мешки, протирать столы и закрывать чехлами стулья. Только тогда она тоже ушла.

Ночь была безлунной и темной, словно угольная яма. Туман цеплялся за верхушки деревьев тяжелым занавесом, ожидающим конца представления, чтобы упасть. «Ну, давай же», – прокричала в темноту Дженни. Шагая домой, она убеждала себя, что сегодняшняя неудача – еще не конец света. Но ее сердце не поддавалось убеждениям; оно словно налилось свинцом.

С таким трудом купленное новое платье! С таким трудом нанесенный макияж и уложенная прическа! С таким трудом одолженные у Мириам туфли и мучительные часы с поджатыми пальцами только из-за того, что туфли должны были завершать картину.

Она остановилась, сняла туфли и пошла дальше в одних колготках. Ощущение свободы было настолько приятным, что через секунду она остановилась снова и стянула с ног и колготки. Она зашвырнула их в кусты и пошла дальше. Еще через несколько секунд она сорвала ленту, стягивающую волосы.