Загадка неоконченной рукописи - Делински Барбара - Страница 14

Кэролайн с минуту обдумывала ее слова. Потом, все-таки оставаясь матерью, которая всегда желает своему ребенку лучшей, чем у нее, доли, она улыбнулась: «Обещай мне, что сначала появится муж».

Сидя в машине, припаркованной на Фенвей, все еще растревоженная после посещения матери, Кэйси позвонила агенту, через которого покупала квартиру. После нескольких гудков голос на автоответчике предложил оставить сообщение. Она уже набрала в грудь воздуха, чтобы сделать это, но передумала. Как сказать о том, что она неожиданно стала владелицей дома в Бикон-Хилл и хочет продать его? Людям несвойственно предпочитать крохотную квартирку особняку в Бикон-Хилл. Агент бы решил, что она сошла с ума. Личный разговор будет лучше сообщения. Она попробует в другой раз. Кэролайн была права; идея продать дом, вложить куда-нибудь деньги и оставить Конни позади была вполне разумной. Он это заслужил.

Но сначала Кэйси собиралась обследовать дом, узнать все, что возможно, о Конни и успокоиться, убедившись, что для нее там больше нет ничего интересного. А прежде всего нужно было предупредить клиентов о смене офиса. Она поехала прямо к дому. Припарковавшись перед входом, она отперла дверь и вошла. Пока она сбегала по лестнице, ее посетила случайная мысль: если она останется здесь надолго, надо будет снять картины Рут Ангер. Но, войдя в офис, она снова сосредоточилась на делах, нашла в компьютере список клиентов и начала обзванивать их. Открывая двери в сад, она убеждала себя, что делает это, чтобы проветрить помещение. Когда между звонками она вышла в сад, она говорила себе, что делает это, чтобы размяться. Однако, когда она закончила оставлять сообщения для клиентов, с которыми должна была встречаться в понедельник и во вторник, она выключила компьютер, отложила в сторону телефон и оставила все попытки к сопротивлению.

Вечер в саду был особенным. Дорожку освещали похожие на грибы фонарики, из спрятанных за кустами оросительных фонтанчиков разлетались мелкие брызги. Не было видно ни птиц, ни белок, но фонтан продолжал журчать. Из соседних домов доносились приглушенные звуки, у кого-то собрались гости.

Усевшись, вытянув ноги, на деревянную скамейку под каштаном, Кэйси посмотрела вверх. Звезд было больше, чем она привыкла видеть в городе. Сад был поистине волшебным местом. Закрыв глаза, она отдалась ощущениям. Среди запахов хвои и цветов, названий которых она не знала, но ароматы которых любила, шепота вечернего ветерка в ветвях она чувствовала, что ее душа полна до краев.

Это снова было то первобытное чувство. Если бы она верила в переселение душ, то могла бы подумать, что когда-то была лесной нимфой. В этом саду она по-настоящему чувствовала себя дома.

Проснувшись, она обнаружила себя свернувшейся калачиком на скамейке. Было два часа ночи, и она закоченела. Ошеломленная тем, что заснула здесь, на скамейке – и так надолго, – она пошла в дом, чтобы погасить свет, включить сигнализацию и поехать домой. На лестнице было достаточно темно, что избавило ее от очередного контакта с искусством Рут, но, когда она добралась до кухни, что-то еще навалилось на нее. Она предпочла назвать это усталостью.

Пройдя дальше, в гостевую спальню, она разделась, умылась, и влезла в голубой халат, который висел в ванной. Халат был абсолютно новым, никто никогда не надевал его. В своем дремотном состоянии Кэйси представила, что он был куплен с мыслью о ней, и все это время ждал именно ее. Это определенно был ее цвет.

Вернувшись в комнату, она закрыла дверь, потому что все-таки спальня Конни была прямо напротив. Да, он умер. Она это знала. Но в той комнате осталось что-то от него. Привидение по имени Ангус? Навряд ли. Как взрослый человек, она не верила в привидения. Но там все равно ощущалось чье-то присутствие.

Решив, что лучше она вообще не будет спать на этом этаже, она спустилась на два пролета в кабинет. Да, Конни был и здесь, но зато здесь было уютно. Свернувшись калачиком на диване, она прикрыла ноги афганской шалью, устроилась на подушке и снова заснула.

Проснулась она на рассвете – не было еще и пяти – и не поняла, где находится. Пока она пыталась сориентироваться, сон совсем прошел. Поднявшись с дивана, она с минуту стояла посередине комнаты, пытаясь решить, куда идти, что делать и как себя чувствовать. Ей ни разу в жизни еще не приходилось просыпаться в доме собственного отца. Это было необычно.

Она отчаянно нуждалась в нормальности.

Кофе был нормальной вещью. Поэтому она поднялась на кухню и заварила кофе. Она смотрела через окно в сад, но там еще царили сумерки. Хотя восточный край неба с каждой минутой горел все ярче, солнце еще не могло заглянуть на эту сторону холма.

Наполнив кофе мшисто-зеленую чашку, она пошла обратно вниз, на этот раз направляясь в офис. Там был ее компьютер. Там была ее картотека. В нормальное утро понедельника, будь время более подходящим, она работала бы, если бы ее не отвлекали представители страховых компаний, перед которыми пришлось бы отстаивать интересы клиента, а потом занялась бы счетами. Поэтому в понедельник она никогда не назначала прием раньше десяти. Сегодня первый клиент должен был прийти в одиннадцать, и ей нужно было успеть съездить в свою квартиру за одеждой и вернуться. Но было всего пять. У нее была масса времени.

Согревшись кофе, она оглядела офис, пытаясь обнаружить следы присутствия отца. Его имя значилось лишь в паре дипломов на стене, но они не сообщили ей ничего нового. Еще здесь было несколько авторских гравюр на ботанические темы в простых рамках.

Посетитель офиса никогда бы не догадался, что человек, который жил и работал здесь, был светилом в своей области, что за свою карьеру он удостоился неисчислимых почестей и что у него было множество опубликованных работ. Просмотрев книги на полках, она не смогла найти ни одной его работы – а их она узнала бы с первого взгляда. У нее были все они без исключения.

Она заметила несколько справочников, которые были и у нее. Они были неотъемлемой частью кабинета аналитика – наверняка, подумала она, той самой вещью, которая должна передаваться от отца к сыну или дочери, реши они пойти по его стопам. Поставив чашку на стол, она достала одну из книг, вообразив, что может найти там надпись: «Кэйси, от отца, с любовью и наилучшими пожеланиями успешной карьеры». Она осталась бы довольна, даже если бы упоминание о любви отсутствовало. Но форзац был чист.

Она взяла еще одну книгу и увидела еще один чистый форзац. Третью – то же самое.

Разочарованная, она еще раз оглядела полки. Те, до которых было проще всего дотянуться из-за стола, были психоаналитической направленности. Охваченная духом противоречия, она вытащила с полки высоченную стопку книг и убрала их в самый дальний угол. Так, пачку за пачкой, она полностью освободила две ближайшие полки. Потом, порывшись в ящиках, составленных в холле, она нашла свои любимые книги и, не теряя времени даром, аккуратно расставила их на самом видном месте.

После перестановки полки определенно стали выглядеть роднее для Кэйси. Воодушевленная, она переключилась на письменный стол. Он был огромным, из красного дерева, с тремя ящиками с каждой стороны и мелким ящичком для письменных принадлежностей в середине. Кожаное кресло у стола тоже было просторным, с высокой спинкой. Она уселась в него и покачалась для верности взад-вперед, потом вправо и влево. Снова нагнувшись влево, она открыла верхний ящик с этой стороны и обнаружила стопку желтой линованной бумаги. Во втором ящике оказались скрепки, коробки с простыми и красными карандашами, коробочка зажимов для бумаг, диктофон и упаковка кассет к нему.

Она взяла диктофон в руки, наверное, так же, как это делал он, и включила, надеясь услышать его голос, но лента оказалась чистой.

Положив диктофон на место, она закрыла ящик и выдвинула самый нижний. Металлические скобки свидетельствовали о том, что раньше в нем находились файлы с бумагами. Сейчас он был пуст, но Кэйси не собиралась оставлять его в таком состоянии. Не откладывая, она заполнила ящик своими собственными файлами и то же самое проделала с нижним правым ящиком. В следующем ящике хранилась почтовая бумага Конни – официальные бланки с эмблемой Гарварда, которой он имел право пользоваться как член профессорского состава, и его личные бланки. На бумаге цвета слоновой кости черными печатными буквами значилось: «КОРНЕЛИУС Б. АНГЕР».