Леди на монете - Барнс Маргарет Кэмпбелл - Страница 67

– Как бы вы смогли это сделать, когда были в это время во Франции? Я приняла его, этого милорда Малгрейва. Я послала за ним, и когда он пришел, стала читать вслух его бесценные стихи, строфу за строфой, и он был очень доволен.

И Фрэнсис процитировала мужу строчку из этих стихов – как раз ту, в которой говорилось о его деспотизме.

– Чтобы он не вздумал посылать эти стихи во Францию, я показала, какие подарки вы мне прислали оттуда вместе с письмами. В конце концов он встал передо мной на колени и просил прощения. Но этим дело не кончилось: королева тоже высказала ему свои упреки. Весь Двор знает, как я презираю этого милорда Малгрейва, и смеется над ним.

– Похоже, что он наказан достаточно, – рассмеялся Леннокс. – В известной мере ему повезло, потому что меня всегда мало трогает, что говорят обо мне. Все было бы иначе, если бы он оскорбил вас…

– В прошлом обо мне нередко злословили, – ответила Фрэнсис. – Новое заключается в том, что мое поведение – моя репутация верной жены – делает меня скучной. Считают, что мы – королева, герцогиня Букингемская и я – слишком стыдливы и слишком влюблены в своих мужей. Хотя как бедняжка Мэри может любить этого бессердечного Букингема…

Леннокс не дал Фрэнсис закончить фразу, он обнял ее, и она прижалась к нему.

– Если бы я разочаровала вас, это разбило бы мое сердце, – прошептала она.

– Моя дорогая, как могло бы случиться такое? Леннокс нежно обнял Фрэнсис, и сомнения исчезли из ее души: они нередко посещали ее – это ей хорошо известно. Она действительно любила своего мужа, любила глубоко и преданно, но, не будучи страстной натурой, всегда с готовностью и охотно подчинялась его желаниям, однако не испытывала никакой потребности провоцировать их. Его нежность, их добрые взаимоотношения и почти полное совпадение вкусов значили для нее гораздо больше. Если бы не нежность, с которой он всегда относился к ней, она наверняка не смогла бы побороть отвращения к физической стороне любви, но его никогда не изменявшая ему нежность вызывали в ней такую ответную благодарность, что все остальное забывалось и переставало существовать. Никто другой не мог бы дать ей этого, в этом Фрэнсис никогда не сомневалась, но нередко спрашивала себя, так ли уж хорошо ему с ней. Когда она пыталась расспросить его об этом, он всегда отвечал утвердительно, но Фрэнсис прекрасно знала, что Мэри Букингем буквально воспламенялась от одного взгляда своего мужа, и подозревала, что королева испытывает к Карлу не менее страстное чувство.

Именно потому, что Фрэнсис задумывалась об этих своих недостатках, она твердо решила быть необходимой Ленноксу в другом. Они очень редко говорили о том, что у них нет детей. Леннокс – Фрэнсис не сомневалась в этом – очень хотел сына, хотя бы ради Кобхема и Шотландии, шотландских владений, которые в этом случае перешли бы к прямому наследнику. Но с другой стороны, семья потребовала бы больших расходов, а он не очень стремился к этому.

– Наверное, я стал бы ревновать, если бы увидел у вас на руках младенца, которого вы явно любите, – сказал он ей в ту первую ночь, после его возвращения домой, когда они лежали в большой постели под балдахином и он держал ее в своих объятиях.

– Но ведь вы же совсем не ревнивы. И потом – разве я могла бы любить ребенка больше, чем вас? – спросила Фрэнсис.

– Иногда с женщинами такое случается, – ответил Леннокс, лаская ее прекрасное, стройное тело, и добавил:

– Иногда такие спокойные, сдержанные женщины, как вы, испытывают гораздо больше радости от материнства, чем от любовных чувств, именно поэтому вы были так огорчены, когда случился выкидыш. Мы можем подождать. Меня вполне устраивает то, как мы живем сейчас, – уверил ее Леннокс, и Фрэнсис, успокоенная, уснула в его объятиях, потому что слишком часто в этой огромной кровати, предназначенной для любящих супругов, ей приходилось тосковать по нему.

Спустя несколько недель во Франции умерла вдовствующая королева, и бедная Генриетта-Анна, которая была очень привязана к матери, хоть и часто жила в разлуке с ней, тяжело переживала ее смерть. Карл тоже не остался равнодушным к этому несчастью, несмотря на то, что между ним и матерью никогда не было добрых отношений. Для герцогини Орлеанской это была уже вторая утрата: незадолго до смерти матери она потеряла трехлетнего сына – мальчик умер от какой-то неизлечимой детской болезни, которая началась внезапно и протекала очень бурно. Оба Двора – английский и французский – были в трауре, и все переговоры о визите Генриетты-Анны в Англию пришлось отложить до будущего года. Даже теперь ее муж не одобрял эту поездку и всячески препятствовал ей.

– Это же просто смешно, – сказала Екатерина, чувствуя себя совершенно раскованно и свободно, когда она и король ужинали с Фрэнсис и Ленноксом в Павильоне в Баулинг Грин. – Как он смеет ограничивать ее визит тремя днями в Дувре, когда само морское путешествие может быть тяжелым и утомительным? Этого времени ей не хватит даже на то, чтобы прийти в себя. Почему он так мешает? Вы много раз говорили мне, что он ее совсем не любит.

– Не любит. Но это совершенно не мешает этому маленькому чудовищу ревновать ее, – объяснил ей Карл. – Если бы Генриетта была некрасива и не вызывала любви и восхищения, он был бы совершенно спокоен. Однако, если уж она приедет, без сомнения, ее визит можно будет продлить. Филипп волен выходить из себя на другом берегу пролива. Людовик не захочет, чтобы она уехала, не выполнив его поручения. Этот визит должен сплотить наши страны.

Королева удивилась, что присутствие Леннокса не помешало королю произнести эти последние слова: поскольку в визите Генриетты, одобренном Людовиком, было что-то секретное, тайное, и Карл не сомневался в том, что об этом не должен был знать никто, даже королева, которой он полностью доверял, тем более не должно было касаться его кузена – всем было известно, что Карл недолюбливал Леннокса.

– Между нами и Францией не может быть других отношений, кроме самых формальных. Только внешне они могут казаться дружбой, – сказал Леннокс. – Наши нации враждебны друг другу, и никто не виноват в этом. Дело в том, что у нас разные характеры, разное представление о добродетели.

– Вы так считаете?

Карл с удивлением смотрел на своего кузена, сделавшего такое мудрое замечание.

– Французы остроумны, легкомысленны и хитры, а здесь, в Англии, их считают болтливыми и вероломными. Мы более упорны и серьезны, к тому же склонны больше восхищаться другими, чем собой. Поэтому французы считают нас дураками. Такая смесь не может долго существовать, она обязательно должна свернуться. У нас гораздо больше общего с датчанами, с которыми мы по какому-то недоразумению все время воюем.

– В этом замечании немало верного. В нем есть свой резон, – сказал Карл. – Но, возможно, это только одна половина нашей проблемы с французами. Вторая половина заключается в том, что мы очень похожи.

– Одинаково тщеславны, – пробормотал Леннокс. Карл, задумавшийся над этими словами, вынужден был признать, что презираемый им кузен не лишен наблюдательности и понимания.

Карл терпеть не мог эти ужины a quatre[46] и смертельно скучал, но Фрэнсис и Леннокс, когда приезжали в Лондон и жили в Павильоне, устраивали время от времени такие приемы. Спокойная и дружественная обстановка, царившая на этих вечерах, очень импонировала Екатерине, и король не хотел лишать ее удовольствия.

Фрэнсис, как всегда, была восхитительна и, как всегда, прекрасна. Карлу, который когда-то так страстно желал ее, было невыносимо видеть, с какой нежностью она смотрит на своего мужа. Он околдовал ее, раздраженно думал король, и даже если, подобно шекспировскому герою, он напялит на себя ослиную голову, она будет считать, что он неотразим.

– Хотя, – сказал Карл, – чтобы угодить этому отъявленному дураку, герцогу Орлеанскому, Генриетта не приедет в Лондон, она останется в Дувре. Но я уверен, что от этого ее визит не станет менее значительным. Пока она будет в Дувре – там будет столица.