Гуси-лебеди - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 11

– Да она не дала бы.

– А может, и дала бы. А раз не дала – самой брать нельзя! Хоть бы и не для себя…

Аниска, наклонясь с печки, поглядела на мать:

– Мамка… А тебе кто сказал, что я не для себя?

– Ну, кто сказал – сама вижу. Подружке небось принесла. А ей-то наши пироги не больно нужны! Глупая ты у меня, Аниска! Трудно тебе будет на свете жить. Э-эх! Сердце у тебя всё наружу – кто захочет, тот и поранит. – И тут же прервала себя: – Ну, не в этом дело. Нужны или не нужны ей пироги, а без спросу брать ничего нельзя. Придёшь к тётке Анне – скажи, что взяла. А ругаться будет – ну что ж, терпи. За дело. Вперёд умнее будешь. Скажи непременно, слышишь?

Аниска ответила со вздохом:

– Скажу.

Теплота приятно размаривала и нежила. Но лишь только Аниска начинала дремать – воспоминание о том, что случилось, как булавкой кололо в сердце. И она снова открывала глаза.

«Жульница!»

12. Куда плывут облака

Дни в Корешках жаркие, медленные, как смола, текущая по стволу, как облака, идущие по небу…

Аниска сидела на бугорке над рекой. Гришутка играл на песке, у самой воды. Он отыскивал в песке крошечные раковины, гладкие камушки, чёртовы пальцы и складывал всё это на круглом глянцевитом листе кувшинки.

Аниска сушила мокрые от купания волосы. Они очень отросли за лето и крупными завитками лежали по плечам.

Отсюда, с бугорка, далеко видно. На том берегу кусты растут островками, а между кустов, на солнечных полянках, корешковские колхозники сушат сено. Аниска никого не знает, даже девчонок не знает. В первый же день, когда она только что появилась в Корешках и пришла на колодец, одна корешковская девочка сразу высмеяла её:

– Ты куда глядишь – на меня или на тётку Марью?

Стоявшая тут суровая тётка Марья осадила девчонку:

– Эко, язык-то у тебя вредный!

Девчонка застеснялась:

– Да ведь я так, я шуткой!

Но Аниска уже больше ни разу не пошла на колодец в то время, когда там был народ.

Она считала дни. Оставалось немного – последний лужок за рекой, вот этот самый. Аниске видно было, как вдали по ровному лугу ходили конные грабли, загребая длинные пушистые валы. Ближе к берегу, где росли кусты, колхозницы таскали сено охапками. Вон в синем платке тётка Анна. Высокая, худощавая, она широко взмахивает граблями. Вон набрала охапку, потащила. Ну и охапка – с полвоза будет! И откуда у неё сила такая?

Аниска мельком взглянула на Гришутку. Гришутка втыкал в песок зелёные ветки – может быть, устраивал сад. Солнце припекало, размаривало. Аниска подняла глаза к белым облакам, и сразу её мысли потекли куда-то далеко – от Корешков, от покоса, от Гришутки, – вслед за белыми холмистыми облаками… Куда они идут? Куда плывут они, словно большие гуси-лебеди по глубокой голубой воде?

Учительница рассказывала, что иногда облака идут низко, даже садятся на верхушки гор. А на горах домики. Вот сядет облако возле домика. Люди утром проснутся – что такое? Солнца не видно. Открыли окно – а в окно облако лезет…

Неожиданно резкий крик прозвенел над рекой. Аниска вскочила, взглянула вниз – Гришутки на песке не было. А на том берегу маленькая черноволосая женщина кричала, хватаясь за щёки:

– Ой, утонул! Ой, утонул!

Аниска скатилась с бугорка. Гришутка барахтался в осоке. Он не кричал, а только кряхтел с испуга. Аниска вытащила его на берег. Руки у неё дрожали, когда она снимала с него мокрую, с налипшей тиной, рубашку.

На крик со всех покосных полянок бежали женщины. Впереди – тётка Анна.

– Где? Где? – хрипло кричала она.

И едва поверила своим глазам, когда увидела на том берегу своего толстого Гришутку, который голышом сидел в траве и даже не плакал.

– В воде был! Сама видела – разрази меня гроза! – тараторила чёрненькая женщина. – Уже нырял, уж совсем воду хлебал, вот разбей меня гром!

– Иди домой! – крикнула тётка Анна Аниске. – Чтоб ноги твоей не было у речки!

Женщины вернулись на покос. Тётка Анна тоже ушла, но, уходя, погрозилась граблями.

– Пойдём! Скорей! – торопила Аниска.

Но Гришутка упирался:

– А что я, голый пойду, да?

– Ну и что же? Не замёрзнешь.

– А вороны утащат!

Но Аниска уговорила его. Они шли рядышком. Гришутка скоро и позабыл совсем, что он голый, – бегал за бабочками, ловил кузнечиков, разглядывал мышиные норки…

Аниска сушила на ветру его рубашку, неся её над головой. А когда подошли к усадьбам, рубашка уже высохла и Гришутка оделся.

Аниска с трепетом ждала, когда придёт тётка Анна.

«Может, она до вечера-то забудет, – думалось ей, – а хоть и не забудет – всё-таки не так уж будет злиться!»

Но тётка Анна, хоть и вернулась домой очень поздно, всё-таки ничего не забыла.

– Завтра же домой отправляйся! – сурово сказала она. – Завтра же! – И пробормотала вполголоса: – С дураками свяжешься – только горя наживёшь.

Утром Аниска ушла домой. Как она ждала этого дня! А день-то этот получился грустный. Даже спасибо ей не сказали за все эти долгие томительные часы, за то, что потешала Гришутку, за то, что убиралась в избе, за то, что так молчаливо тосковала по дому… Ни одного хорошего словечка ей не сказали!

Только одно порадовало: Гришутка догнал её и сунул ей в руку обсосанную конфетку. И пробурчал на прощание:

– Как вырасту большой, так и я к тебе в царство-государство приду!

Аниска улыбнулась ему:

– Ладно. Обязательно приходи. Я ждать буду!

И пошла. Хотела ещё что-нибудь сказать милому светлоглазому парнишке, но только махнула рукой и торопливо зашагала по тропинке.

Сухая жёлтая рожь кланялась ей налитым колосом.

«Скоро жниво… – подумала Аниска. – Малина поспела… Теперь на Ясной вырубке что делается! Если б не пироги эти!..»

Воспоминание о пирогах вызвало снова чувство тоски и недоумения – хотела порадовать Светлану, а только рассердила и сама оказалась жульницей… Но за эти пироги она уж расплатилась ещё раз – тётка Анна тогда целых полдня ругала и стыдила её. Неужели и этого ещё мало?

13. Трудная дружба

Аниска не знала, какой разговор произошёл возле большой тёплой лужи, в которой торчали крупные стебли золотого, уже отцветшего чистяка. А разговор был такой. Первой начала Светлана, потому что Катя молчала и глядела в сторону.

– Вы подумайте, девочки! Украла пироги и принесла мне. Ну, я и откусила – я же ведь не знала, что они утащенные!

Танюшка всплеснула руками:

– Украла! Воровка! Надо смотреть за ней, а то придёт да чего-нибудь украдёт!

– Она не воровка, – сказала Катя, – и ничего не украдёт. Не придумывай.

Это неожиданное возражение сбило Танюшку, и она умолкла.

Светлана обиделась:

– А ты что думаешь – я неправду говорю, да? Она же при тебе созналась, что жульница!

Но Катя, не отвечая, повернулась и пошла – пошлёпала по тёплой луже.

– Теперь Косуле попадёт!.. – сунулся было Прошка.

Но Верка оборвала его:

– Смотри, как бы тебе самому от Косули не попало.

Друг за другом побрели по воде. Снимали с чистяка коричневые коробочки с семенами. Потом собрались в кружок и стали считать, у кого этих коробочек больше. Светлана тоже ходила с ними и тоже собирала коробочки… Почему это никто не возмутился вместе с нею, как будто она зря наговорила на Аниску? А может, и правда зря?

Скорее всего, поэтому и случилось так, что когда Аниска вошла в свою деревню – ей пришлось и удивиться и обрадоваться: Светлана встретила её с улыбкой.

– Совсем пришла, да? Вот и хорошо! Теперь пойдём за малиной – помнишь, ты меня в какое-то местечко отвести собиралась?

Есть в лесу потаённый уголок. Туда ведёт только узенькая, полузаросшая тропочка, да и ту мало кто знает.

Идти туда надо сумрачным ельником, пробираться сквозь заросли можжевеловых кустов, прокладывать путь среди густых спесивых папоротников. Светлана шла следом за Аниской, поторапливаясь, чтобы не отстать, и в то же время робко поглядывала кругом. Ей казалось, что лес становится всё угрюмей, какие-то сухие ёлки – снизу совсем нет ни веток, ни зелени, только лохматая макушка темнеет где-то наверху. И так они густо растут, что и неба не видно.