Федя и Данилка - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 14

– Пещера, – сказал негромко Федя и замедлил шаг.

Данилка подошел к нему поближе. Замирая от страха, они тихонько шли к темной пещере.

Как-то так случилось, что над трещиной остался холм земли. Поток подмыл этот холм, прорвался сквозь него, и над руслом остался тяжелый темный шатер. Это и была Ведьмина пещера. Кто так назвал ее в давнее время? Может, деревенские ребята, а может, пастухи.

Неслышно ступая, затаив дыхание, ребята вошли в пещеру.

Из пролома сверху падали прямые лунные лучи. Они слегка освещали пещеру, но от этого света пещера казалась почему-то еще страшнее. Что-то шевельнулось в темном углу. Данилка дрогнул и весь напрягся, готовый бежать. У Феди тоже холодок прошел по спине. Он пристально вгляделся в угол. Две крохотные точки, будто бисеринки, светились оттуда.

– Глядит… – шепнул Данилка.

Федя шагнул к этим точкам. Из угла что-то еле слышно зашлепало. Точки передвинулись…

– Ха! – сказал Федя. – Это жаба!

Данилка перевел дух.

Это и в самом деле была жаба. Пробираясь по стеночке, срываясь с уступов, она торопилась убраться подобру-поздорову.

– Ну, вот тебе и Ведьмина пещера! – начал было Федя. – Ну и что? Жабы, и все…

Вдруг Данилка дернул его за рукав. Кто-то, осторожно ступая, подходил с другой стороны к пещере. Мелкими шажками шел кто-то, будто подкрадываясь: туп-туп-туп… И тут ребята не выдержали. Они брызнули обратно по узкому руслу. Ничего не видя и не слыша, они мчались вперед. Иногда пытались выбраться, карабкаясь на стену каньона, срывались, падали и опять бежали.

Наконец нашли подходящее место, выбрались наверх и полетели, чуть касаясь земли, по серебряной полынной долине. Домой!

Там, где кончались каньоны, на дороге окликнул их верховой. Это был старый пастух Иван Никанорыч.

– Эй, ребята, далеко бегали?

Федя и Данилка сразу сбавили свой полет, как бы приземлились, и пошли обыкновенным мальчишеским шагом. Тут уже бояться нечего – живой человек, свой человек с ними!

– А мы тут… по всей долине… – передохнув, сказал Федя.

– И по каньонам… – добавил Данилка.

– А не видали там ягненка? – спросил Иван Никанорыч. – Ягненка подпаски где-то оставили, ищи вот теперь! А где искать? На той ли горе, на этой ли…

Федя и Данилка поглядели друг на друга.

– А! – весело сказал Данилка. – Да это ягненок был!

А Федя принял равнодушный вид.

– Я и так знал, что ягненок, – возразил он Данилке. – Поезжайте, дяденька Иван Никанорыч, к Ведьминой пещере, он там понизу ходит. Мы бы пригнали его, да ведь… да ведь…

Иван Никанорыч не стал ждать, когда Федя объяснит, почему они не пригнали ягненка. Он стегнул прутиком лошадь и рысью поехал к большому каньону. А Федя и Данилка пошли домой.

– Значит, ты знал, что это ягненок? – лукаво спросил Данилка.

– Конечно, знал! – ответил Федя сердито.

Данилка засмеялся, но спорить не стал. И Федя не стал спорить. Только он с тех пор уже никогда больше не лечил Данилку от трусости.

Федина тревога

Каждый день в колхозе ждали: вот сегодня найдут воду! Уж невмоготу становилось жить. Скотина похудела, коровы стали давать меньше молока. Гуси и утки ходили встрепанные, запыленные какие-то. Овцы осипшими голосами блеяли у водопоя. Все просили: воды, воды, воды!

Воду привозили, делили по дворам. И коровам наливали, и лошадям, и овцам. Но мало было этой воды, не вволю, не досыта, а так, лишь бы протерпеть тяжелое время.

Сергей Матвеич совсем замучился и почернел. С рассветом уходил он с бригадой в горы. Там бурили, тут бурили. Где-то здесь обязательно должна быть вода. А воды нет и нет.

Как-то вечером Федя прибежал к Данилке.

– Сергей Матвеич пришел? – спросил он.

Данилка тяпкой рыхлил землю вокруг абрикосовых деревьев. Поливки почти никакой, иногда моют что-нибудь да выплеснут под деревья эту воду. А если разрыхлить землю, то все-таки корням полегче.

– Нет еще, – ответил Данилка, продолжая работать.

Федя сел на теплый от солнца камень:

– Тогда подожду.

– А на что он тебе? – спросил Данилка.

– Нужно.

Данилка взглянул на Федю и опустил мотыгу.

– Ты что, заболел?

Федя сидел сумрачный, совсем расстроенный.

– Не заболел. Кабы заболел, то хорошо!

– А что же ты?

– Наши уезжать собираются.

Данилка даже и не понял сразу:

– Как уезжать? Куда? На сколько?

– Ни на сколько. – Федя пожал плечами. – Совсем.

Данилка бросил мотыгу и подошел к Феде:

– Совсем? Как совсем? Куда совсем?

– Ну, «куда, куда»! Известно куда – к отцовой родне. На Орловщину.

– О-ей!..

– Тетя Фрося все зовет и зовет. Тут, говорит, без воды помрем. А там воды много.

– А отец что?

– А отец говорит: «Что ж, соберемся да поедем».

– А мать?

– Только мать не хочет.

– А может, мать переборет?

– Нет. Тетю Фросю разве переборешь?

Федя и Данилка пригорюнились.

«Из дому куда-то ехать… – думал Федя, а слезы так и подступали к самому сердцу. – Тут все ребята… и море… и все».

«Как же без Феди? – думал Данилка. – Все ребята здесь, а Феди не будет… И в доме на горе будут другие люди жить…»

– А вдруг да найдут воду, – сказал Данилка, – тогда что?

– Не знаю. – Федя как будто всхлипнул. – Не найдут, наверно!

Федя и Данилка, занятые горькими думами, тихо вышли из сада и уселись на крыльце.

– Что это вы нахохлились? – спросила Данилкина мать. – Или натворили чего?

– Мы, мама, ничего не натворили, – ответил Данилка. – Мы Сергея Матвеича ждем.

Наступила тьма.

Во всем колхозе загорелись электрические лампочки, будто кто-то сразу бросил пригоршню огней в темную долину.

Тут и пришел Сергей Матвеич.

Ребята бросились ему навстречу:

– Ну что, Сергей Матвеич?

Сергей Матвеич поглядел на них усталыми глазами, приподнял брови, покачал головой:

– Пока ничего хорошего.

– Все, – упавшим голосом сказал Федя.

И, не оборачиваясь, пошел домой.

У Данилки защемило под ложечкой. Он направился было следом за Федей, но мать сейчас же увидела.

– Куда это? – удивилась она. – Ночь на дворе. Неужели вам, ребята, дня не хватило? Иди-ка, Данилка, ужинать, да спать пора. Топчан по тебе скучает.

Медленным шагом шел Федя по деревне. Ему домой даже идти не хотелось. Ну что там? Споры, брань. Мать плачет и тоже бранится.

«А может, отдумают? – прикидывал Федя. – Может, пока я ходил, отец послушался матери: „Зачем хозяйство разорять? Останемся. Пускай сестрица одна едет“. Мать, ведь она тоже… бедовая. Она и отспорить может!»

Тишина стояла в колхозе. Только море шумело и шумело, словно баюкало землю.

«Не хочу уезжать… – всхлипнул Федя. – Не хочу, и все!»

Он вошел в дом и сразу понял, что надежды его не сбылись. Отец не послушался матери, но мать послушалась отца и тети Фроси.

Все трое сидели за пустым столом и разговаривали. И такие у них были разговоры, что, видно, даже про ужин забыли.

– А гусей тоже с собой брать, – спрашивала мать, – или резать?

– Зачем же это резать? – возражала тетя Фрося. – Там река, выгон широкий, зеленый с весны до осени. Пустим – и будут ходить. Гусей довезти нетрудно. В клетку – и все.

– Моря жалко… – вздохнула мать. – Как же без моря? Ведь я здесь родилась. Всю жизнь на море…

– Ну, это пустое! – Отец махнул рукой. – Баловство. Что оно, твое море-то? Утонуть можно, а напиться нельзя.

– Виноградники хороши… – опять вздохнула мать, – и дом у нас устроенный…

– Снова-здорово! – сердита сказала тетя Фрося. – Подумаешь, дом – из глины сбитый!.. Ужинать давайте. А то, пока посидим, еще передумаем.

– А я не поеду, – вдруг заявил Федя.

– А тебя когда спросят, тогда ты ответишь, – сказал ему отец. – Пока еще не спрашивали.

– Наймусь на птичник и буду работать, – проворчал Федя.

Но на него уже никто не обращал внимания. И отец и мать задумались. Только тетя Фрося весело хлопотала, собирая на стол.