Пропавшие в Бермудии - Слаповский Алексей Иванович - Страница 16

Однажды в этом дивном месте очутились трое рыбаков из неизвестного Ольмеку племени. Ольмек обрадовался им – все-таки в компании веселее. Пытался научить их воображать рыбу, кокосы, бананы, но они только таращили глаза, у них ничего не получалось. Однако тем, что на их глазах творил Ольмек, охотно пользовались, кланяясь ему и ползая перед ним на коленях. Как-то раз они попросили знаками сделать побольше всяких запасов. Добрый Ольмек постарался. А ночью они попытались его убить. Ольмек, чутко спавший, услышал крадущиеся шаги, вскочил и ринулся на врагов. Он был храбр, быстр и не утратил силы за века, проведенные на острове, потому что не довольствовался легкими плодами фантазии, научился воображать лагуну с рыбой, высокие пальмы с кокосами, чтобы добывать пропитание по-настоящему, трудясь, как положено мужчине. К тому же Ольмек знал: то, что достается трудом, выше ценится. (Это доказывает его необыкновенную мудрость.) Поэтому Ольмек быстро победил нападавших и, вообразив огонь, изжарил их и съел. Он до сих пор стыдится этого поступка, но такова правда – он был сыном своего времени и народа, а тогда каннибализм считался обычным делом. Как назло, еще несколько людей, группами и поодиночке попадавших в Бермудию, оказывались неразумны и начисто лишены фантазии, все они сначала восхищались Ольмеком, потом просили его нафантазировать как можно больше припасов, а потом нападали, чтобы убить благодетеля. Ольмеку, естественно, приходилось защищаться. Так он съел на протяжении тысячи с чем-то лет два или три десятка гостей.

Но стали наконец попадать сюда и люди с воображением, они понимали, как и что тут устроено, быстро учились представлять еду, питье, в том числе и хмельное, и впадали в вечное блаженство: ели, пили, курили душистую дурманящую траву… И в результате многие из них, заболев от обжорства, пьянства и употребления дурмана, умерли.

Оставались самые разумные, лучшие, которые поняли, что нужно смирять свои желания.

Время шло. Цивилизация Бермудии, состоявшая уже из нескольких сотен человек, процветала. Каждый новенький, попавший из меняющегося мира, знавший то, чего не знали туземцы, охотно делился своими знаниями.

С группой соплеменников попал сюда и Мьянти, охотник, рыболов, мореплаватель. Каким-то чудом их большую папирусную лодку пригнало сюда от берегов Африки. Проведя долгое время в открытом море, они все разом пожелали себе исчезновения – и тут же очнулись в Бермудии. Двое были в очень тяжелом состоянии, при смерти. Но не умерли, а прожили в таком печальном виде около ста лет. Соплеменники не съели их (хотя они, как ольмеки, не чурались каннибализма), так как по их обычаям съесть можно было только здорового человека. Но и вылечить не могли. И убить не могли, хотя бедные больные умоляли об этом. Наконец один не выдержал и, вообразив из последних сил высокую скалу, упал с нее и разбился. Второй тут же последовал его примеру.

Мьянти и Ольмек стали друзьями, а потом и властителями бермудского народа. Правда, оба понимали, что властитель должен быть один, и несколько раз пытались убить друг друга, но оказались осторожны, хитры, и никто не сумел взять верх. От тех времен у Ольмека остался шрам на щеке, а у Мьянти порвана нижняя губа, что его даже не портит, а скорее придает своеобразное благородство его и без того благородному лицу. Время от времени народ бунтовал, обвинял правителей во всех грехах и пытался их свергнуть. Тогда Ольмек и Мьянти придумали: пусть у страны будет один руководитель, как это принято везде. Король. А они при нем будут вечными вице-королями или, как потом они назвали себя проще, Председателями. Короля избирали раз в сто лет общим прямым голосованием. Избранный принимал присягу и начинал править. Это оказалось удачной придумкой: если бермудяне со скуки начинали бунтовать и высказывать недовольство правлением, Председатели все сваливали на короля. Тогда народ требовал его казнить или сменить, не дожидаясь новых выборов. Короля казнили или сменяли, в стране на некоторое время воцарялся мир.

При этом одни были счастливы здесь находиться, другие, несмотря на изобилие, тосковали по дому.

В частности, сам Мьянти очень скучал по своей невесте. Несколько раз он строил лодку и пытался уплыть, но везде натыкался на невидимую непреодолимую преграду. Иногда она была за несколько миль от Бермудии, иногда сразу же за полосой прибоя.

Ольмек не мог понять его мучений.

– В женщинах тут нет недостатка, – говорил он Мьянти, – чего тебе еще?

– Среди них нет ни одной, которая была бы похожа на мою невесту Ньянни, – отвечал Мьянти. – А моя Ньянни – последнее, что я хотел увидеть перед тем, как попасть сюда. И с каждым годом я хочу этого все сильнее.

– Но ты же понимаешь, что она давно умерла?

– Пусть. Лишь бы вернуться на родину. Я найду среди ее прапраправнучек ту, что на нее похожа, – и успокоюсь…

Шли века.

Появились первые европейцы. Первым делом они попытались колонизировать цветущий край, истребив его диких обитателей. В результате были истреблены сами, спаслись лишь единицы. В награду за сохраненную жизнь они рассказали бермудянам о новых благах цивилизации, научили пользоваться новыми вещами, воображелать и потреблять новые продукты.

Океан стали пересекать пароходы, потом огромные океанские лайнеры, потом самолеты, в районе Бермудского треугольника стало пропадать все больше людей, население за короткий срок удвоилось, а потом утроилось. С возникновением средств телекоммуникации выяснилось, что бермудяне могут слушать радио, смотреть телевизор и даже пользоваться Интернетом. Но все работало только на вход. Только на вход – и ничего на выход. Бермудяне получали известия со всех концов света, но сами не могли передать даже весточки.

Бывало, через их призрачный мир проплывал огромный пассажирский лайнер. Вполне реальный. Они видели его огни, слышали музыку, подбегали к нему, кричали, стучали по обшивке, даже стреляли из ракетниц – на корабле ничего не видели и не слышали. Он плыл дальше, а бермудяне, бежавшие за ним, как собаки за велосипедом, ушибались о невидимую преграду…

Вернемся к истории.

Постепенно (начиная примерно с Х века по нашему летоисчислению) население все четче стало разделяться на две недоброжелательствующие и фактически враждующие половины, составившие те самые партии, о которых Ричард Ричард рассказывал Вику: ПТКХО – Партия Тех, Кто Хочет Остаться, и ПТКХВ – Партия Тех, Кто Хочет Вернуться.

Вернуться хотели те, кто оставил в том мире любимых людей, а также те, кто попал сюда с болезнью и болью – ибо, как мы уже знаем, хоть люди тут и могли жить вечно (если не умирали), но от болезней, с которыми попадали сюда, не излечивались. При этом, заметим, болезни, приобретенные в самой Бермудии, лечились легко. И вообще дело здравоохранения здесь оказалось главным. И это понятно: человеку, который способен прожить пару тысяч лет, здоровье дороже, чем тому, кому отмерен обычный жизненный срок.

Примерно в тридцатых годах двадцатого века японский бермудянин Сигеру Касамацу сделал открытие, которое всех изумило своей простотой и очевидностью. И до этого все догадывались, что желание исчезнуть играло какую-то роль при попадании сюда. Сигеру Касамацу доказал: это – главное и по сути единственное условие. Не желавшие пропасть просто погибали. Причем когда пропадали сразу несколько человек, это означало, что они пожелали исчезнуть одновременно. Если бы не эта особенность, в Бермудии скопилось бы людей гораздо больше, а их тут всего около полутора тысяч. Касамацу пошел дальше – доказал (пока теоретически), что для возвращения в прежний мир нужно всем одновременно пожелать вернуться. Потом уточнил: нет, не всем, а большинству. Хотя бы с перевесом в один голос.

И тут начались неприятности. ПТКХО и ПТКХВ взялись добиваться большинства решительными мерами – уничтожением противников. Чем меньше желающих вернуться, тем спокойнее нам тут будет жить, – рассуждали зеленые. Но подобным образом рассуждали и синие – те, кто хотел вернуться.