Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 49

– У меня не было времени как следует поразмыслить над этим, – перебил ее Аменхотеп, с несчастным видом глядя на Тейе. – Как я могу выбрать?

– Верь мне, сынок, – мягко ответила она, уверенная, что, как всегда, он сделает так, как она захочет. – Я никогда не советовала тебе, не подумав. Нефертити усложняет ситуацию больше, чем она того заслуживает.

Он высвободил свою руку из цепких пальчиков Нефертити.

– Лучше бы я не приходил сегодня на прием, – пробормотал он. – Дай мне минутку.

Он подпер подбородок ладонью. Тейе ждала, внешне спокойная, внутренне закипая от непозволительного вмешательства Нефертити. Аменхотеп, конечно, примет мой совет, – думала она, замечая нетерпеливое шарканье и бесцельные взгляды придворных. – Наивно со стороны Нефертити думать, что она может сделать что-нибудь, кроме как поставить фараона в неловкое положение.

Наконец Аменхотеп поднял глаза.

– Я одобряю твою идею, Нефертити, – сказал он, искоса взглянув на Тейе. Потом он встал и, подняв крюк и цеп над головой Птахотепа, провозгласил: – Мы признаем преданность и службу верховного жреца Амона. Пусть он удалится с честью. Леопардовая шкура переходит к Мэйе, наиболее достойному и удачливому слуге своего господина.

Облегчение отразилось на лице Птахотепа, и Тейе поняла, что одержала победу. Зала зажужжала множеством голосов. Аменхотеп опустился на трон, вытирая испарину, выступившую у него над верхней губой, и взмахом руки отпустил Птахотепа. Тейе чопорно встала и, не удостоив взглядом Нефертити, обратилась к сыну:

– Ты принял решение самостоятельно, и я уважаю его. Но, полагаю, оно показало недостаток твоего здравомыслия. – Повернувшись, она гордо спустилась по ступеням, сняла корону и, вручив ее хранителю, покинула залу.

Нефертити сопровождала мужа весь остаток дня, наслаждаясь сиянием триумфа. Это была ее первая публичная победа над императрицей, и еще слаще она была оттого, что оказалась случайной. Тейе не явилась к вечерней трапезе, и Нефертити восседала на почетном месте рядом с Аменхотепом, оживленная и блистательная, остроумными репликами заставляя смеяться гостей, удостоенных чести сидеть рядом с помостом. Она делала все возможное, чтобы добиться улыбки или пары слов от фараона, но он не поддавался на ее ухищрения и сидел, опустив взгляд к пустой тарелке перед собой. Иногда он начинал что-то бормотать, и Нефертити немедленно поворачивалась к нему, но оказывалось, что он обращается вовсе не к ней. Он беспрерывно пил, поднимая свою чашу, чтобы ее наполняли снова и снова, и не отрывая глаз от стола. Через некоторое время Нефертити начала раздражаться и перестала обращать на него внимание, поверх его головы разговаривала с Тадухеппой или через стол с гостями, а он продолжал цедить красное вино и шептать что-то про себя. Временами он вздрагивал и тянулся за салфеткой, чтобы вытереть шею, и Нефертити поняла, что он пьян. Никто из гостей праздника не обращал на него ни малейшего внимания, пока артисты не закончили выступление, и не настала пора расходиться. Тогда толпа забеспокоилась, ожидая, когда он примет их почтительные поклоны и позволит удалиться. В конце концов, Нефертити пришлось поближе наклониться к нему и притвориться, что слушает, будто он что-то говорит ей. Поднявшись, она объявила собравшимся, что они могут кланяться и уходить. Казалось, от звука голосов расходящихся гостей Аменхотеп очнулся, медленно отодвинул кресло, допил остатки вина из чаши и, пошатываясь, вышел через задние двери, даже не взглянув на нее.

Но его странное поведение не погасило ее воодушевления. Прошло много времени, прежде чем она собралась идти спать. Вызвав музыкантов в свою опочивальню, она слушала крестьянские песни, а когда музыканты закончили, заставила писца читать ей любовные вирши. Прежде чем отправиться в постель, она мечтательно стояла у окна, сложив руки на груди, едва обращая внимание на тихие ночные звуки, слабо доносившиеся из сада под окном. С большой неохотой она признала, что день закончился, и, наконец, улеглась в постель, удовлетворенно вздохнув, когда служанка укрыла ее покрывалом и скользнула в угол к своей циновке.

Ей показалось, что она уже проспала некоторое время, когда ее разбудил звук шагов в коридоре за дверью. Она сонно подняла голову и прислушалась. В слабом рассветном полумраке она увидела, что служанка тоже зашевелилась, встала с циновки и пошла посмотреть, что случилось. Едва девушка сделала три неуверенных шага, как дверь распахнулась и в комнату, шатаясь, вошел фараон. С широко раскрытыми глазами Нефертити смотрела, как он набросился на служанку и одним ударом вышвырнул ее в коридор, дверь со стуком захлопнулась за ней. Он был голый.

– Что случилось, Аменхотеп? – воскликнула она, пытаясь сесть в постели, но, прежде чем она успела прикрыться, он повалился на ложе и принялся вырывать простыню у нее из рук. Она была слишком напугана, чтобы сопротивляться. Опрокинувшись в подушки, она почувствовала, как он рывком раздвинул ей ноги и с силой вошел в нее, хрипло и тяжело дыша, пока она лежала, пытаясь прийти в себя.

Послышался осторожный стук в дверь, но Аменхотеп крикнул:

– Убирайтесь прочь!

Двигаясь в ней, он невнятно бормотал бессвязные фразы, слов она не могла разобрать, потом со сдавленным вздохом скатился с нее и лег на бок, подтянув колени к подбородку. Он весь дрожал.

– Принеси воды.

Окончательно проснувшись, она соскользнула с ложа и полила из кувшина себе в горсть. Приподнявшись на локте, он выпил, потребовал еще, потом неуклюже откинулся на подушки.

– Я видел сон, Нефертити, о, какой я видел сон! – прошептал он. – Надеюсь, ты не испугалась.

Я не просто испугалась, – подумала она, глядя, как судорожно подергиваются у него руки и ноги. – Я в ужасе. Она заставила себя обтереть ему лицо краем простыни и уже повернулась к двери, чтобы позвать на помощь, но он схватил ее за руку.

– Подожди. Ты скоро позовешь их, позовешь их всех, скажешь им… – Он начал хохотать. – Сядь со мной.

Он потянул ее вниз и отпустил руку. Нефертити быстро завернулась в измятую простыню, внезапно осознав, что не хочет, чтобы он видел ее наготу.

– Это был кошмар? – спросила она, стараясь говорить спокойно.

Ее страх начал убывать, когда судороги, бьющие его тело, сделались слабее, речь – более внятной.

Он повернул голову на подушке.

– Нет, не кошмар – мне было видение. Я был в Дуате,[41] я плыл в ночной ладье Месектет,[42] с богами и царями! – Его голос зазвучал громче, и она видела, как он сглатывает, стараясь сдерживать его. – Я слышал плач мертвых, тоскующих по свету, когда проплывал через все двенадцать Обителей тьмы, через двенадцать перерождений Ра, и я был в силах дать им то, чего они желали!

– В твоем сне ты был в подземном царстве вместе с Ра? – спросила она, озадаченная.

Аменхотеп сел и, обхватив себя за скользкие от пота бока, принялся раскачиваться взад-вперед.

– Я знаю, это был не сон. Я, во плоти, вошел в рот Нут на закате, как Ра-который-должен-быть-проглочен, и потом стоял в ладье, выдерживая все нападки змея Апопа, но не это самое главное. – Он закрыл глаза. – Чтобы заставить меня прийти к пониманию, Ра пришлось провести меня через Дуат. Я не воплощение Ра, Нефертити, я – сам Атон. Это было при двенадцатом перерождении Ра, когда я почувствовал, что возродился.

Не веря своим глазам, она смотрела на его восторженное лицо и думала, не тронулся ли он умом.

– Это был всего лишь сон, муж мой, – настойчиво повторила она, но при этих словах он широко раскрыл глаза и напряженно уставился на нее.

– Это было величайшее видение моей жизни, – поправил он ее. – Теперь мне открылась моя истинная природа. Когда я был извергнут из чрева Нут на рассвете, я оглянулся, ожидая увидеть ее лицо, но я увидел себя. Нефертити, я увидел себя! – Он вскочил и начал лихорадочно ходить перед ней взад и вперед, спотыкаясь и сжав кулаки от возбуждения. – Я счастлив. Наконец я смогу сделать тебя богиней. Сила больше не вытекает из меня, когда я предаюсь любви с тобой, любовь теперь обновляет и укрепляет меня, потому что я сам – источник всего света и жизни!