Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 20

В кельях женщин было прохладно, негромкие разговоры и легкие шаги сливались в слабый неясный шум. Дверь в комнаты Тиа-ха была открыта, оттуда хлынула волна насыщенных ароматов. Слуга Тиа-ха, с ложечками в обеих руках, сидел, склонившись над низким эбеновым столиком, сплошь уставленным маленькими алебастровыми баночками. Он опустился на пол вместе со своей госпожой, и Тейе жестом велела им подняться. Воздух комнаты был пропитан густым ароматом, в котором угадывались запахи мирры, лотоса и еще каких-то незнакомых эссенций.

– Что ты делаешь? – с любопытством спросила Тейе, подходя ближе. – У меня даже голова закружилась от этого запаха.

– Я пытаюсь выбрать подходящий аромат, – ответила Тиа-ха, окуная в баночку накрашенный хной палец и поднося его к носу. – Мне надоели мирра, алоэ и персея. Надеюсь, мне удастся распродать кое-что. Говорят, в этом году будут хороши свежие ароматные масла. Кое-что мне уже везут с грузом товаров с Великого Зеленого моря в обмен на лен. Ты можешь идти, – кивнула она слуге. Тот собрал свои принадлежности, поклонился и вышел.

– Пошли что-нибудь и моим слугам тоже, – сказала Тейе, – но только не мирру. Дворец уже и без того пронизан духовными веяниями.

Тиа-ха удивленно подняла тщательно выщипанные брови, хлопнула в ладоши, чтобы принесли угощение, и вслед за Тейе опустилась на разбросанные по полу подушки.

– Но эти веяния не приносят удовольствия, – возразила она. – Теперь здесь царит дух величайшей серьезности, и никакого легкомыслия. Разве Джаруха так далеко, что твои осведомители не смогли до тебя добраться?

– Я не хотела их видеть. Расскажи мне последние сплетни, царевна.

Тиа-ха закатила черные как сажа глаза.

– Сплетни гарема всегда очень сочны, но плоти в них не много. А личные слуги царственных особ всегда держат рты на замке.

– Но мы старые подруги, – улыбнулась Тейе, – ты же расскажешь мне все?

Тиа-ха вздохнула. Неслышно вошла рабыня с финиками и вином.

– Мы теперь видим царевича так же часто, как в те дни, когда он жил в соседних покоях. Его, и царевну, и жрецов, и Ситамон.

– Ситамон? – Тейе насторожилась. – Тиа-ха, а не болтают ли чего об Аменхотепе и его сестре? Фараон велит ее казнить, если она допустит оплошность.

– Конечно, ходят слухи, но Ситамон никогда не остается наедине с царевичем. Она слишком умна для этого.

– Видела ли ты фараона? Известно ли ему, что о ней говорят?

– О, императрица, – мягко сказала Тиа-ха, взяв с блюда липкий черный финик и задумчиво разглядывая его, – ты задаешь вопросы, которые могли родиться в голове наивного ребенка. Даже малышка Тадухеппа, которая ходит по коридорам гарема, почти вжимаясь в стены, и не желает общаться ни с кем, кроме своей тетушки, и та знает ответ. С тобой все хорошо?

Нет, – подумала Тейе в отчаянии. – Я вдруг состарилась и утомилась, мне вовсе не хочется мериться силами с новым кабинетом управителей.

Она поднялась.

– Может быть, я хочу быть тем наивным ребенком, – отрезала она. – От твоих ароматов, царевна, у меня разболелась голова.

– Если желаешь, я буду собирать для тебя сведения, – спокойно ответила Тиа-ха, – но женщины Херуфа сделают это лучше. Я предпочитаю делать выводы. – Она надкусила финик и потянулась за своей чашей. – Царевна Хенут, известная гордячка, несколько дней назад сцепилась с одной из вавилонянок. Хенут принадлежит к древнему вымирающему роду, моя госпожа. Она всегда относилась к Амону-Ра с надлежащим почтением, а от благовоний в ее покоях задохнулся бы даже жрец. Вавилонянка стала возмущаться. Кажется, царевич навестил ее и воскурил благовоние для ее вавилонского бога. Она принялась бахвалиться этим перед Хенут. Та ударила ее метелкой. Вавилонянка была настолько глупа, что в ответ ударила царевну по священному лицу. Херуф отхлестал ее за это.

Тейе уставилась на красивые, пухлые, липкие от финикового сиропа губы Тиа-ха, к которым прилипла прядь длинных черных волос.

– Ты хочешь сказать, что драка в гареме случилась из-за… религии?

– Да. Но, сдается мне, Амон пока удерживает первенство.

– Не могу в это поверить!

– Я тебе больше скажу. – Поднявшись, Тиа-ха посмотрела Тейе прямо в глаза. – Когда царевич услышал о том, что вавилонянку наказали, он прислал ей пару золотых сережек.

– О боги, – простонала Тейе.

В гареме была строгая иерархия, и по традиции только хранитель дверей гарема фараона мог исполнять наказания и раздавать поощрения. Попирать традиции было не только неблагоразумно, но и опасно. Если женщины сочтут, что можно добиваться благосклонности не только того единственного мужчины, которому они принадлежали, но и кого-либо еще, это может привести к взяточничеству, обману, превратить гарем в неуправляемую толпу. Аменхотеп жил в гареме всю свою жизнь, – недоумевала Тейе. – Он должен знать его неписаные правила. Или, может быть, он считает вавилонянку членом своей семьи и думает, что должен защищать ее? Она повернулась и вышла, не сказав больше ни слова.

Царевич сидел у открытого окна, опершись на подоконник и глядя в сад, купающийся в ярких лучах предвечернего солнца. У его ног примостился писец с развернутым свитком. Тейе услышала его монотонное чтение задолго до того, как смогла разобрать хоть слово. В комнате царил легкий полумрак, разбавленный мелкими брызгами белого света, лившегося из узких прорезей под самой крышей. Несколько крошечных обезьянок в нарядных ошейниках скакали по комнате, ускользнув от смотрителей; они корчили гримасы. Их пронзительные крики эхом разносились между рядами деревянных колонн, поднимавшихся к голубому своду, терявшемуся во мраке. У подножия трона царевича, на обрывках гирлянд увядающих лотосов, небрежно сваленных в кучу, будто на подушке, лениво развалился большой пятнистый кот. Когда вестник объявил о прибытии Тейе, Аменхотеп отвернулся от окна, писец прекратил читать и поклонился.

– Матушка! Ты вернулась! Как в Джарухе? Прекрасно? Все хорошо?

Она пожала его протянутые руки, холодные и влажные, и с изумлением заметила, что его полные губы выкрашены хной, как у девушки, а опустив взгляд вниз, увидела под полным мягким животом длинную гофрированную юбку жреца. Она отступила назад, мотнув головой в сторону писца, тот торопливо свернул свои свитки и стремглав понесся прочь.

– В Джарухе действительно было прекрасно, но я вернулась, и у меня к тебе много вопросов, сын мой.

Как всегда, когда она говорила с ним наедине, ей хотелось отбросить условности. Она испытывала отвращение к тому, что ей предстояло услышать, и, кроме того, искренние, беззащитные глаза сына не располагали к пустой болтовне.

– Я скучал по тебе, матушка. Дворец без тебя совсем не тот. Она улыбнулась, ничего не ответив на это.

– Аменхотеп, сегодня я встретила странного солдата, кажется, это стражник из Она. Сейчас, насколько мне известно, у нас не проводится никаких религиозных церемоний. Любые изменения в штате дворцовой прислуги должны обсуждаться с фараоном, или со мной, или с управляющим в мое отсутствие. Полагаю, этот солдат – твой человек.

– Недавно прибыла охрана для жрецов, моих друзей, – ответил он, ничуть не смутившись.

– Почему жрецы нуждаются в охране здесь, во владениях самого бога?

Он взял ее за руку и подвел к окну.

– Какой чудесный день, – мечтательно сказал он. – Смотри, вон утки распушили перья и окунают клювы в озеро. Вода, будто расплавленное серебро, стекает из ведер садовников. Жрецы Карнака порой чувствуют себя ущемленными, матушка, потому что мы учим тому, что верховный бог – это Ра. Мои жрецы захотели иметь собственную охрану.

Тейе почувствовала, как слабеют мышцы спины. Она оперлась обеими руками о подоконник.

– Так вот что вы там обсуждали, собираясь вместе! Верховенство Ра. Глупец! Жрецы Амона не будут глубоко задумываться над такой игрой слов. То, что ты серьезно пытаешься продолжать политику своего отца, направленную на укрепление единой религии в Египте, достойно похвалы. Это довольно хорошо сработало с иноземцами. Слуги Амона привыкли манипулировать религией, и самому великому богу это ничем не грозит.