Покорители студеных морей (с иллюстрациями) - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 4

– А посадник да господа про то давно ведают, а пользы от того нет! – снова громыхнул Михайлов.

Младший Амосов движением руки остановил Михайлова:

– Не кончил я… Господаnote 16 всю власть взяла. Золотые кушаки тайно от народа дела решают. Голодный сейчас народ – что уж лучше у своих, русских, хлеба купить? Нет, не то им надобно. Московских купцов ни за что в Торжке загубили, с ливонцами дружбу ведут, литовскому князю посулы дают. Разгневается великий князь, закроет заставы, не только с товаром – и пустому не пройти.

Олег Труфанович остановился передохнуть. Молчания никто не нарушал. Купцы сидели смирно и согласно кивали головами.

– Это не все. Золотые кушаки сейчас думу думают, как бы рядуnote 17 с Ганзою учинить. По той ряде пять лет ни одно судно новгородцев в заморье не выйдет, на том крест целовать хотят. А немецкие купцы за то хлеб привезти обещают.

– Не будет этого! – неожиданно хлопнул кулаком о стол старший Амосов. – Отцы наши, деды, прадеды на такой грамоте креста не целовали, и мы не будем!.. – От гнева его голос дрожал. – В разор пойду, а чести русской позорить не дам! Морская дорога божья – никто закрыть не может.

Тут купцы не выдержали – все разом повскакали с мест и закричали:

– Прав Амосов! Мы все за тобой! Не дадим морскую дорогу закрыть, не дадим!..

Кузьма Терентьев тщетно пытался унять разбушевавшихся гостей.

Неожиданно раздался громкий, настойчивый стук у крыльца. Купцы мгновенно затихли. Хозяин со свечой пошел открывать непрошеному гостю.

– Свой человек, господа купцы. Никола Воронин послал упредить: народ бунтует, кричат вече ударить. Пусть сам расскажет… Говори, Спиря, – подтолкнул хозяин гонца.

Круглолицый молодец, с короткой шеей и выпученными глазами, трудно переводил дыхание.

– Немцы у Готского двораnote 18 седельника Семена Федорова сгубили… Сродственники купца Салова народ собрали виру требовать, а немцы пьяные шли – да в драку. Наши гнуть их стали, они подмогу крикнули. Из Готского двора немцы вооруженные выскочили, многих посекли, а Федорова насмерть…

Купцы молча переглядывались. Натужно дышал гонец.

– То нам на руку, – нарушил молчание младший Амосов. – Самое время с господой рассчитаться.

Он на минуту задумался. Пошарив в поясе, вынул пригоршню золотых монет.

– Ты, молодец, – обратился он к парню, – собирай ребят, пусть на вече ударят. Да погорластее ребят-то, да поболе. Что прикажу – пусть кричат. Пока вот это бери, а ежели по-нашему будет, всех одарим. Да погоди, – удержал гонца за рукав Амосов. – Грамоту хозяину отнесешь.

Он попросил у Терентьева небольшой отрезок бересты и костяной палочкой стал быстро чертить угловатые буквы.

– Смотри, чтобы в чужие руки не попала!.. – строго предупредил Олег Труфанович. – Ну, с богом, ступай.

Гонец мотнул головой – понял, мол. Ссыпал деньги в карман, а через минуту, дробно стуча подкованными сапогами, он скатился с крыльца и скрылся в переулке.

Когда затихли шаги посыльного, купцы вновь принялись обсуждать дела.

– Спасибо, Труфане! Трудное дело на себя берешь, – с поклоном сказал Терентьев.

Остальные купцы молча враз поклонились Амосову. Тысяцкий, подойдя к столу, высыпал все деньги из своего кошеля:

– Поможем на доброе дело, господа купцы. По очереди стали купцы подходить к столу и ссыпать деньги. Быстро выросла большая куча.

– Моих три лодьи в Холмогорах. Возьми их, – говорит кто-то.

– Моих две.

– Я четыре даю.

Главное взял на себя Труфан Федорович. На морских лодьях он задумал привезти хлеб в голодный Новгород из Дании. Из полуночных стран по студеным морям должны были пройти корабли новгородского купца. Опасен и труден был этот путь, а впереди еще тяжелый поход по рекам, через дремучие северные леса к берегам Студеного моря.

Обойтись своими силами и без помощи Ганзы накормить новгородцев, не дать кабальным договором с немцами связать свою заморскую торговлю, открыть морскую дорогу на Балтике для своих кораблей – вот что объединило новгородских купцов и заставило их вступить в борьбу с Ганзой.

Теперь хозяин и гости напряженно прислушивались. Они чего-то ждали.

Первым загудел большой колокол Софийского собора. Набатный призыв мощным гулом разливался по городу. Почти враз ударили кончанские вечевые колокола.

Но купцы не тронулись с места, они ждали главного.

Наконец забили в набат на Ярославовом дворище. Призывные звуки старинного колокола были с пеленок знакомы каждому новгородцу. Как бы уступая власть старшему, умолкли все остальные вечевые колокола, а колокол на Ярославовом дворище все звал и звал. Купцы поднялись и вышли из дома. Они спешили вовремя попасть на сборище.

Торговая сторона, где исстари собирались новгородские горожане решать свои дела, быстро заполнялась народом. Люди бежали со всех концов города, с пригородов и посадов.

У торга на Славенском конце скопилась огромная толпа. Она занимала всю площадь между церквами. Запоздавшие располагались у самого берега. Многие бежали с оружием, на случай, если придется решать вопрос силой.

«Кто собрал вече?» – спрашивали друг у друга горожане, стараясь перекричать колокольный гул и шумевшую толпу.

Над сборищем проплывали знамена: главное – Великого Новгорода – и знамена пяти великих концов города. Появились степенной посадник и тысяцкий, торопливо пробирались сквозь толпу члены господы – старые посадские и тысяцкке, перепоясанные золотыми кушаками, и за ними важно шествовали кончанские старосты.

Толпа расступилась, пропуская знать к вечевой башне. Взойдя по ступенькам на помост, посадник махнул рукой – и колокол стих. Утихла понемногу толпа. Посадник поклонился в пояс и звучным, громким голосом произнес полагающееся по старинному обычаю приветствие вечу. Поклонился и тысяцкий, поклонилась господа. Народ ждал настоящего слова.

Наступила гнетущая тишина. Было слышно, как на крыше соседнего дома ласково ворковали голуби.

– Без нашего ведома собрано вече, – начал посадник, с беспокойством косясь на застывшую толпу. – Пусть говорит тот, у кого есть дело… Я спрашиваю, кто созвал вече?

– Не бывать ряды с Ганзою! – пронзил тишину чей-то резкий голос. – Ганзейские купцы не токмо в своих городах – на русской земле наших людей губят.

Сборище вдруг сразу стало шумным.

– Убивцы, душегубцы!.. – кричали в толпе. – Привести ганзейских гусей на вече!

– Не дадим закрыть морскую дорогу! На своих кораблях повезем товары в заморье! – раздалось с другого конца. – Доколь убытки терпеть?

Посадник понял, откуда дует ветер. Он мигнул глазом дьяку, стоявшему поодаль. Тот быстро скрылся, нырнув в толпу. Старые посадники и тысяцкие, перешептываясь, с беспокойством оглядывались по сторонам.

– На расправу ганзейских купцов!

– Громить их поганые дворы!..

Вдруг толпа стихла и, словно разрезанная ножом, расступилась, освобождая проход еще кому-то.

Показалось шествие: четверо горожан-ремесленников несли своего товарища. Подходя к вечевой башне, они опустили тело.

Круглолицый парень с короткой шеей, повернувшись к толпе, снял шапку. Шелест пронесся над вечем, тысячи людей обнажили голову. Сняли шапки побледневшие правители.

– Братцы, измываются еретики-немцы над Великим Новгородом – душу христианскую зазря загубили! Изрубили всего и места живого не оставили.

– У-у!.. У-у!.. А-а!.. – заревела толпа.

В общем гаме сначала ничего нельзя было понять.

– На расправу немцев!

– Жги дворы!..

Возбужденная зачинщиками, толпа зашевелилась, кинулась в сторону, готовая броситься к гостиным дворам.

– Стойте! – крикнул посадник. – Слушайте мое слово!

– Стойте! – крикнул посадник. – Слушайте мое слово!

В городе голод, умирают наши дети и жены. Ганзейские купцы сулят вскоре засыпать хлебом Новгород…