Сказки и сказкотерапия - Соколов Дмитрий Юрьевич - Страница 20

Дух Востока (витая вокруг). Нельзя остаться на обочине Пути.

Идут домой: вчетвером.

Розовая девушка. Знаете, мне так понравилось… Они втроем, или даже их четверо, и это так здорово… А я вот одна, одна. Иду осенью в лес собирать листья — ну сколько я соберу? десять или сто, все равно, очень мало. На каждом листе свой рисунок, а я одна, и я увижу их так мало, а рассмотрю несколько, а запомню один. И вот эти листья — они как-то все вместе, они одно и то же, а я…

Пофи. И тебе от этого грустно?

Розовая девушка. Грустно и жалко, и мне кажется, что я чего-то не замечаю… что я искусственно отрезаю себя… И мне поэтому нравится сказка: там меня несколько, ну не меня, но все равно, и мы как-то вместе больше можем: один пилу тащит, другой бутерброды…

Пофи. Как говорит дедушка Фрейд, наше нынешнее чувство «я» — лишь съежившийся остаток какого-то широкого, всеобъемлющего чувства.

Дух Востока (витая вокруг). Ничего себе съежившийся остаток!

Психолог-милашка. Но ведь на самом деле мы одиноки. Я думаю, что большинство психологических проблем порождаются тем, что мы не хотим принять самых основных условий нашего существования — ну, как бы таких экзистенциальных постулатов. Их четыре. И первый — это то, что мы в конечном итоге одиноки. Никто не разделит наших последних тайн, и смерти в конце концов не разделит. Во-вторых, мы смертны. В-третьих, мы свободны. А это значит, мы ответственны за собственную жизнь. А в-четвертых, у нашей жизни нет единого доказуемого смысла. Кажется, все. И это просто нужно принять, как закон тяготения. А жалко — конечно, жалко. Хотя мне, например, не очень.

Розовая девушка. А я хочу летать.

Пофи. Кто не обломался, тому предстоит. (После паузы) Хотя я тоже хочу летать. И мне иногда кажется, что у меня получается. Эти законы — они хороши, но уж больно звучат по-школьному. Как-то слишком правильно. Правильно — значит просто, а просто — значит, можно придумать что-то другое. Мы и одиноки, и нет… Вообще эти ваши экзистенциальные законы — они где-то далеко живут, я тоже там бываю, но не очень часто. А часто я бываю совсем в других местах, и там совсем другие законы. (Пауза) Я бы не читала сказок, если бы их не было.

Строгая учительница. Да, сказки все время вмешиваются в реальность, как ты их не гонишь; уж вроде все вокруг тебя реально, сплошные кастрюли, сковородки, пеленки, конспекты, но вдруг раз — оказываешься в сказке. Почему?

Дух Востока (витая вокруг). Сказки-метастазки…

Пофи. Вот и выходит, что этих истин больше: и еще одна, наверное, это то, что мы нуждаемся в сказке.

Психолог-милашка. В иллюзии?

Пофи. Нет. В сказке, которая жива не потому, что напоминает реальность или как-то ей служит, а просто сама по себе. Как осенние листья.

Розовая девушка (улыбается). Спасибо тебе.

Ящер

Это был не дракон, а ящер. В образе человека, покрытый тяжелой зеленой чешуей. Странно сплюснутая голова — совсем как тыква — кверху сужалась как луковица, и на самом верху из нее высовывались какие-то нити, как бубенцы на шляпе. Сам ящер говорил, что это зубцы врожденной короны, а люди шептались, что это антенны для связи с бесовской силой.

Ящер был жестоким правителем города Чань, где судьба человека была подобна судьбе мухи. Нищета и безразличие владели городом; каждый день на площади кого-то казнили. Ящер, блестя чешуей, как кольчугой, гулял по своим владениями и играл человеческими жизнями.

Каждый год ящер женился на новой девушке, устраивая для этого специальный праздник на той же городской площади.

Хитрый механик Ю Чень прибыл в город как раз накануне такого праздника. Двести дворников отмывали до блеска городскую площадь. В темном городе горело лишь несколько окон; одно из них, конечно, принадлежало невесте. Ю Ченя схватили и доставили к ящеру почти мгновенно. «Кто ты и откуда?» — облизнулось жестокое чудовище. «Я — механик Ю Чень, — объяснил пришелец. — Я поднимаю слабых и успокаиваю сильных». Ящеру понравился ответ, и он стал по обыкновению играть с тем, кого прочил себе на ужин. «Удиви меня своим искусством, мастер, и я подарю тебе бесценный подарок — твою собственную жизнь!»

«Хорошо», — сказал мастер и скинул мешок. Во мгновение ока он выстроил на полу макет города Чаня. «Ух ты! — заволновался ящер. — Но для меня самое главное — это люди!»

«Держи!» — крикнул мастер и бросил в город пригоршню солдатиков. Они быстро разбежались по улицам и подворотням. «Ой, кто это?» — удивился ящер. «Это твои новые подданные, — объяснил Ю Чень. — Попробуй поиграть с ними, и ты поймешь, что они лучше старых».

Ящер, никогда не игравший в солдатиков, опустился на пол и самозабвенно погрузился в игру. Она и вправду нравилась ему больше старой: солдатики были послушнее людей, и убивать их можно было без счета.

Утро застало ящера на полу, в пылу очередной баталии, и когда за ним явились свадебные генералы, он прогнал их, а затем приказал запереть все двери своего дворца.

С того дня жители города Чаня уже не видели ящера. Они долго не верили своей рухнувшей с неба свободе; но наконец собрали свои пожитки и покинули город своего детства. Самые смелые перед тем карабкались на стены дворца, чтобы через окно увидеть ящера, игравшего в солдатики. Давно исчез хитрый механик Ю Чень; давно обезлюдел город Чань. Но вот во дворец к ящеру явилась молодая девушка. Ящер, уставший от игр, открыл ей дверь; он улыбался. Пришедшая девушка была его последней невестой, но он не узнал ее.

«Я пришла отомстить тебе за оскорбление, — сказала девушка. — Ты променял нас — и меня! — на солдатиков». Она вытащила нож и ударила ящера в сердце.

Это было время линьки, когда чешуя была мягкой. Нож вошел будто в масло, и прежде бесчувственное сердце стало кровоточить. Девушка бросила нож и убежала.

Ящер пошел вслед за ней. Из приоткрытого сердца капала кровь, и там, где она попадала на землю, вырастали цветы и трава. Он долго шел, покинув родной город; кровь капал реже, но из многих капель вырастал уже не один цветок, а целая поляна.

Так прошел он по земле, удивленный тем, что ему открылось. Наконец кровь перестала капать. Как в тумане, он принялся строить мост над глубокой пропастью, смутно думая, что взорвет его, как только на нем соберутся люди. Но вот он закончил мост, по мосту пошли пешеходы, а он сидел в стороне, безучастно на них глядя, а потом встал и ушел. Он вскоре одумался, и принялся копать колодец, чтобы отравить его. Но опять он потратил слишком много сил на подготовку; и когда колодец был готов, он так устал, что ушел и уснул, а потом уже не стал искать свое творение.

Слишком велика была охватившая его тоска; он должен был с кем-то поделиться. Он отправился в горный монастырь. «Что мне делать, на мне столько грехов и крови?» — спросил он у монаха. «Не вижу», — отвечал тот. «О, на мне много, много крови людей. Я весь в грехах». «Я не вижу, — повторил монах, — ни крови, ни грехов».

Ящер вышел. Вокруг был голод. Он почти обрадовался этому, потому что так он знал, что делать. Он стал рыскать по округе, отыскивая пищу и раздавая ее голодавшим животным. Но пищи с каждым днем становилось все меньше. Ящер бродил по округе, голодный и грязный; те, кому он не приносил пищи, боялись его и прятали детей.

Однажды он лег спать под деревом, не зная, день был или ночь. Он проснулся от того, что на него что-то упало. Как собака он бросился на этот предмет и сомкнул челюсти. Вдруг рот наполнился сладким соком. Это был плод раскинувшегося над ним дерева, и этот плод нес жизнь — ящер посмотрел вверх — ему и многим лесным обитателям.

Месяц ящер разносил плоды по норам и дуплам. Каждый день плоды появлялись заново. Дерево цвело без устали. Ящер носил и носил.