Шиворот-навыворот - Энсти Ф. - Страница 30

11. ДЕНЬ ОТДЫХА

Наступило воскресенье, а с ним и начало новой недели для мистера Бультона и всего христианского мира. Будет ли эта неделя лучше прошедшей, он не знал, хотя сомневался, что она может быть хуже.

Но этому воскресенью суждено было стать самым насыщенным днем из всех, что он провел в Крайтон-хаузе, хотя и предыдущие нельзя было назвать лишенными событиями. В течение следующих двенадцати часов ему было предначертано испытать всю гамму неприятных чувств. Смущение, тревога, страх, ужас, должны были сменять друг друга в быстрой последовательности, а в конце концов его ожидало облегчение и счастье – трудная программа для пожилого джентльмена, который ранее не особенно упражнял свои эмоциональные способности.

Попытаемся же описать все по порядку. Звонок к подъему в воскресенье давали на час позже, чем в будни. Уроков не было, но предполагалось, что школьники подготовят задания, приличествующие воскресному дню. Так, Поль обнаружил, что ему положено выучить наизусть гимн, в котором рифмовались «корона» и «лоно», а также «бог» и «чертог».

Как ни элементарно могло показаться это задание членам тогдашних школьных советов, у Поля ушло немало умственных усилий, ибо уже много лет ему не приходилось так утруждать память. Когда же он справился с этим, оказалось, что надо затвердить еще длинный список основных исторических событий ДО и после потопа, которые положено было перечислить, «не заглядывая в книгу».

Пока Поль корпел над этим заданием, ибо, как мы уже упоминали, он решил стараться, чтобы не навлекать на себя неприятностей, миссис Гримстон нанесла визит в спальню и, как Поль не пытался избежать этого, напомадила ему голову, – унижение, которое он с трудом вытерпел.

«Когда она узнает, кто я на самом деле, – думал он, – она горько пожалеет о содеянном. Если я что-то и впрямь не выношу, так это помаду для волос».

Затем наступил завтрак, на котором доктор Гримстон появился в костюме из тонкого сукна с шелковистой отделкой, в накрахмаленной белой рубашке и белом галстуке. Затем мальчики перешли в класс, где, время от времени сверяясь с текстом, стали переписывать «по памяти» вышеупомянутый гимн. Поль же перечислил даты и события, к удовлетворению мистера Тинклера, который, дабы повысить свой авторитет, старался проявлять как можно больше снисходительности при проверке подобных заданий.

Затем был дан приказ готовиться к походу в церковь. Все кинулись в комнату, где на полках стояли коробки с шляпами. Там же им были выданы молитвенники и лайковые перчатки. Когда все были готовы, появился доктор с отеческим выражением на лице.

– Сегодня сбор пожертвований, – напомнил он. – У вас у всех, надеюсь, есть монеты в три пенса? Я хочу, чтобы мои воспитанники с легким сердцем делились своими богатствами. Если у кого-то нет мелочи, я могу разменять.

У него были с собой монеты именно этого достоинства – традиционное выражение благодарности паствы, ибо школа занимала видное положение в приходе и вызывала одобрение церковных старост тем единодушием, с которым юные джентльмены один за другим делали взносы. Разумеется, доктор очень ревностно поддерживал эту репутацию.

С горечью сообщаем, что мистер Бультон, опасаясь вопроса насчет наличия у него необходимых средств и желая скрыть свое безденежье, дабы не навлечь новые неприятности, спрятался за дверью во время операции по размену денег и вылез из убежища, лишь когда все было окончено. Ему казалось слишком обидным терпеть новые унижения из-за отсутствия жалких трех пенсов.

Закончив все приготовления, школьники разбились в холле по парам и двинулись в церковь.

Мистер Бультон шел в хвосте с Джолландом, легкий характер которого позволил ему забыть фокусы приятеля накануне. Он трещал не закрывая рта, и это давало возможность Полю отдаться своим размышлениям.

– Ты будешь класть свои три пенса? – спрашивал Джолланд и, не дожидаясь ответа, говорил: – Если не будешь, я тоже не положу. Иногда, когда тарелку пускают по рядам, старик Грим следит, не отлынивает ли кто. Тогда я кладу. Ты выучил гимн? Терпеть не могу учить их. Ума не приложу, зачем это надо. Все равно за это не ставят отметки на экзаменах. И это не избавляет от расходов на молитвенник, разве что ты выучишь их все, но на это нужны годы. Смотри, вон юный Матлоу с гувернером и матушкой. Интересно, что делает его гувернер. Матлоу говорит, что он джентльмен, но, по-моему, он врет. Видишь, проехал экипаж. Там мамаша Грим и Дульси. Я видел, как она на тебя смотрела. Зря ты так с ней вчера обошелся. А на козлах Том. Как странно торчат у него уши! Интересно, будет ли сегодня в церкви семья уродов? Ты их знаешь. Сидят, выпучив глаза и разинув рты – прямо как из пантомимы. Слушай, Дик, а что если родители Коппи Давенант переменили место – вот будет досадно для тебя, правда?

– Я не знаю, о чем ты, – сухо отозвался мистер Бультон, и вообще, если ты не возражаешь, я бы предпочел сейчас помол чать.

– Как знаешь, – отвечал Джолланд. – Вообще-то сейчас мало охотников с тобой говорить, но тебе видней. Я с удовольствием помолчу.

Наступило молчание. Джолланд шел, высоко вскинув подбородок. Он решил присоединиться к остальным и объявить бывшему другу бойкот, раз он не ценит его участие. А Поль смотрел на мерно покачивавшиеся две линии цилиндров перед ним, и продолжал дивиться тому, в какой дурной компании вынужден находиться.

В церкви Поля посадили на край скамьи, рядом с которой через проход начинались места, отведенные для доктора и его семьи. Дульси уже сидела там, но она не заметила его появления, сосредоточенно разглядывая круглое окно над алтарем.

Мистер Бультон устроился в углу с чувством облегчения и даже комфорта, хотя на скамье не было подушки. Рядом с ним сидел тихий Киффин, его обидчики были где-то далеко, на зад них скамьях. По крайней мере, сейчас ждать подвоха не приходилось, а потому Поль мог спокойно предаться любимому занятию в церкви – увы, немного подремать.

Но когда началась служба, мистер Бультон с ужасом заметил, что молодая особа, сидевшая неподалеку, подает ему тайные, но вполне безошибочные сигналы.

Эта была весьма хорошенькая девица лет пятнадцати с веселыми и озорными голубыми глазами и вьющимися золотистыми волосами. С ней было два младших брата, которые никак не могли поделить общий молитвенник и на протяжении всей службы исподтишка обменивались увесистыми пинками, а также отец, полный пожилой близорукий джентльмен в золотых очках, который постоянно громко и невпопад подтягивал хору.

Получать такие знаки внимания от столь хорошенькой юной особы – предел мечтаний любого школьника. Но мистер Бультон похолодел от страха.

«Похоже, это и есть та самая Копни Давенант, – подумал он, когда она, поймав его взгляд, в четвертый раз скромно кашлянула. – Очень дерзкая особа. – Кто-то должен серьезно поговорить с се отцом».

«Господи, она что-то пишет на молитвеннике, – вскоре отметил он про себя. – Неужели она хочет отправить это мне? Я не приму! Как ей не стыдно!»

И в самом деле мисс Давенант что-то поглощенно писала на листочке, а затем искусно сложила его в шляпу-треуголку, написала снаружи несколько слов и сунула в молитвенник. Затем, когда присутствующие встали петь псалмы, она, бросив взгляд на смущенного и негодующего Поля, ловким движением метнула шляпу-листок на соседнюю скамью.

Однако она немного не рассчитала и послание, перелетев через проход, приземлилось у ног Дульси.

Поль с тревогой следил за листком. Он понимал, что любой ценой должен завладеть посланием и уничтожить его. В нем могло содержаться его имя, а это означало новые неприятности.

Поэтому, воспользовавшись шумом, когда паства громко повторяла слова псалма, он прошептал Дульси:

– Прошу прощения, мисс Гримстон, но у ваших ног лежит записка. Кажется, она адресована мне.

Дульси все видела и не сильно удивилась – тайная переписка была для нее в новинку, но в этой златокудрой девице она сразу распознала опасную соперницу, ради которой, похоже, Дик и отказался от нее вчера. Дульси было уже достаточно лет, чтобы изведать сладость мести.