Маленький Николя - Госинни Рене - Страница 7

– Теперь, дети, идите играть. Николя, отведи Луизет в свою комнату к покажи ей красивые игрушки.

Мама говорила и улыбалась, но одновременно она на меня так посмотрела, что мне стало не до шуток. Мы с Луизет пошли ко мне в комнату, там я не знал, что ей показать. Тогда Луизет первая заговорила:

– У тебя вид, как у обезьяны.

Это мне не понравилось, и я ей ответил:

– А ты всего лишь девчонка!

Она влепила мне затрещину. Я хотел заплакать, но сдержался, потому что мама хотела, чтобы я был воспитанным. Тогда я дернул ее за косичку, а она ударила меня ногой в лодыжку. Я захныкал, мне было больно. Я бы дал ей как следует, но Луизет сразу же обратилась ко мне:

– Ну а игрушки ты мне покажешь?

Я хотел ей сказать, что у меня игрушки для мальчиков, но она увидела плюшевого мишку, которого я обрил только наполовину, потому что сломалась папина бритва.

– Ты играешь в куклы? – спросила Луизет и засмеялась.

Я хотел дернуть ее за косу, но Луизет замахнулась, чтобы ударить меня по лицу. В этот момент открылась дверь и вошли наши мамы.

– Ну, дети, вы хорошо играете?

– О да, мама! – сказала Луизет с широко раскрытыми глазами и сразу часто заморгала.

Мама ее обняла и поцеловала, говоря:

– Прелесть, какая прелесть! Ну просто маленький птенчик!

Луизет все продолжала часто моргать.

– Покажи Луизет книжки с красивыми картинками, – сказала мне мама, а другая мама сказала, что мы как два маленьких птенчика, и они вышли.

Я вынул из шкафа книги и дал их Луизет, но она на них не посмотрела и сразу же бросила их на пол, даже ту – с индейцами. Это было ужасно.

– Твои книги меня не интересуют, – сказала Луизет. – У тебя есть что-нибудь поинтереснее?

Она стала смотреть в шкафу и увидела мой самолет, мой красивый красный самолет, который летает.

– Не тронь это, – сказал я. – Это не для девчонок, это мой самолет!

Я попытался отобрать его, но Луизет отступила на шаг и сказала:

– Я твоя гостья и имею право играть с твоими игрушками. Если ты но согласен, то я позову маму, посмотрим, кто прав!

Я не знал, что делать, боялся, чтобы она его не сломала, но и не хотел, чтобы она позвала маму, потому что из этого могла получиться целая история. Пока я все это думал, Луизет завела пропеллер, самолет поднялся, и она выпустила его в открытое окно моей комнаты. Самолет полетел.

– Посмотри, что ты сделала! – закричал я. – Мой самолет разбился! – И я заплакал.

– Не сломался твой самолет, осёл, – сказала мне Луизет. – Смотри, он упал в сад, надо за ним сбегать.

Мы спустились в гостиную, и я спросил у мамы, можно ли нам поиграть в саду. Мама ответила, что на улице холодно, но Луизет заморгала ресницами и сказала, что она хотела бы посмотреть красивые цветы. Тогда мама ей сказала, что она прелестный цыпленок, и просила нас теплее одеться. Я запомню этот трюк с ресницами, он здорово проходит!

В саду я поднял самолет. С ним, к счастью, ничего не случилось, а Луизет меня спросила:

– А что теперь будем делать?

– Откуда я знаю! – ответил я. – Ты хотела посмотреть цветы, смотри на них, их здесь много.

Но Луизет сказала, что ей наплевать на цветы и что они вовсе не красивые. Мне очень хотелось дать ей в нос, но я не осмелился, потому что окно гостиной выходило в сад, а в гостиной сидели наши мамы.

– Здесь нет игрушек, кроме футбольного мяча в гараже.

Луизет понравилась эта идея. Мы пошли в гараж за мячом, и я очень боялся, чтобы ребята не увидели, что я играю с девчонкой.

– Ты встань между деревьями, – сказала мне Луизет, – и старайся не пропустить мяч.

Мне было смешно смотреть, как Луизет разбежалась и... бум! Сильнейший удар! Я не смог поймать мяч, и он разбил стекло в окне гаража.

Из дома выбежали мамы. Моя мама увидела разбитое окно гаража и все поняла.

– Николя! – сказала она мне. – Вместо того чтобы играть в грубые игры, ты бы лучше занялся своей гостьей, милой Луизет!

Я посмотрел на Луизет, она была в глубине сада и нюхала бегонии.

Вечером мне не дали сладкого, но это ерунда. Луизет была чертовски красивой. Когда мы вырастем, то обязательно поженимся.

Она колоссально бьет по воротам!

ПОВТОРЯЕМ ДЛЯ МИНИСТРА

Нас всех заставили спуститься во двор, где директор нам сообщил:

– Дорогие мои дети, – сказал он. – Имею удовольствие сообщить вам, что в связи с проездом через наш город господина министра он окажет нам честь своим присутствием в нашей школе. Вы, наверное, не знаете, что господин министр в прошлом ученик нашей школы. Для вас он является примером, который доказывает, что, хорошо работая, можно надеяться на высокие назначения. Я надеюсь, что господин министр получит здесь незабываемый прием, и я рассчитываю на вашу помощь.

Тут директор отправил в угол Клотэра и Иохима, потому что они дрались. Потом директор собрал около себя всех преподавателей и воспитателей и сказал им, что у него есть потрясающие идеи, как лучше принять министра. Сначала споем «Марсельезу», потом трое самых младших преподнесут министру цветы. У директора действительно были интересные идеи, и для министра было бы большим сюрпризом получить цветы, он совсем на это не рассчитывал. Наша учительница очень волновалась, мне это было непонятно. Я нахожу, что она последнее время стала раздражительной.

Директор сказал, что репетировать все это начнем сразу же, чему мы очень обрадовались, потому что не надо было идти в класс. Мадемуазель Ванденберг, преподавательница пения, заставила нас петь «Марсельезу». Похоже, это у нас не очень-то получалось, при этом мы страшно шумели. Мы пели, немного опережая взрослых. Они пели еще «День победы наступил», а мы уже пели другой куплет, кроме Руфю, который, не зная слов, пел «ля-ля-ля», а Альсест не пел вообще, потому что он ел булочку.

Мадемуазель Ванденберг замахала руками, чтобы мы замолчали. Вместо того чтобы отругать взрослых, которые все время отставали, она обругала нас, и это было несправедливо. Может быть, мадемуазель Ванденберг рассердило то, что Руфю, который пел с закрытыми глазами, не видел, когда надо остановиться, и продолжал свое «ля-ля-ля». Наша учительница разговаривала с директором и мадемуазель Ванденберг. Потом директор нам объявил, что будут петь только взрослые, а маленькие будут делать вид, что поют. Мы попробовали, и это хорошо получилось, но было меньше шума. Директор сказал Альсесту, что совсем не обязательно строить гримасы, когда делаешь вид, что поешь. Альсест ему ответил, что он не делает вида, что поет, он жует, и директор тяжело вздохнул.

– Хорошо, – сказал директор, – после «Марсельезы» выпустим вперед трех малышей.

Директор посмотрел на нас и выбрал Эда, Аньяна, первого ученика в классе и любимчика учительницы, и меня.

– Жаль, что нет девочек, – сказал директор, – их можно было бы одеть в голубое, белое и красное или, что иногда делают, прицепить им бант на волосы, эффект – прекрасный.

– Если мне прицепят бант на волосы, я так разозлюсь, что он задымится, – сказал Эд.

Директор быстро повернулся и посмотрел на Эда одним большим глазом, а другим – совсем маленьким, потому что он одну бровь опустил.

– Что ты сказал? – спросил директор.

Наша учительница быстро ответила ему:

– Ничего, господин директор, у него кашель.

– Нет, мадемуазель, – сказал Аньян, – я слышал, что он сказал...

Учительница не дала ему договорить, она ему сказала, что она его ни о чем не спрашивает.

– Точно, паршивый ябедник, – сказал Эд, – тебя не спросили!

Аньян заплакал и начал говорить, что никто его не любит, что он несчастный, что он плохо себя чувствует, что он все расскажет своему папе и тогда все увидят, что будет, и что учительница сказала Эду не говорить без ее разрешения. Директор провел рукой по лбу, как бы вытирая его. Он спросил у учительницы, закончен ли этот разговор и может ли он продолжать. Учительница покраснела, и ей это было очень к лицу, она почти так же красива, как мама, но у нас обычно краснеет папа.