Костыль-нога - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 2

Пашка сказал:

– А у меня только одна нога, – и откинул одеяло. Нога действительно была только одна, а вместо второй – деревяшка. Остальное же его тело – руки, грудь, голова – все было нормальным человеческим. Ведь он почти не смотрел на Костыль-ногу, вот ему и досталось меньше.

Я спросил:

– Лицо такое же?

– Угу, и голова, – безжалостно ответил Пашка и добавил: – В школе задразнят.

– Сам такой! – сказал я на всякий случай и спросил: – Делать-то что теперь? Колись. Ты парень опытный, не в первый раз в поселке такой случай.

И Пашка выдал:

– Не поверишь – первый. Такого, как у тебя, чтобы целиком человек деревенел, еще не было. А рука или нога здесь почти у каждого.

Я вспомнил местных жителей. Не так уж много я их видел: тетю Нюсю, пару ее соседок да десяток прохожих. Почти все ходили в брюках и с тросточками. Я думал, у них мода такая, а вот и нет.

– Что делать-то, что делать?!

– Не знаю, – беззаботно ответил Пашка и неожиданно добавил:

– Оставайся. В Москве точно задразнят, а здесь за своего сойдешь.

Ну вот и приехали.

Глава 3

Репер в красной шапочке

«Главное – я жив!» – это было первое, что я подумал, распахнув деревянные веки (да, я даже сумел поспать!). Жив, здоров, упитан и питателен. По крайней мере, так считал дятел, который непонятно как влетел в комнату и теперь долбил меня клювом по голове. Больно не было, но голова трещала.

– Кыш!

Но дятел и не думал улетать. Он привык, что деревья не разговаривают и машут не руками, а ветками, что гораздо безопаснее. И вообще, он привык долбить деревья, а не бояться их.

– Тук! Тук! Тук!

– Отвали, сказал!

– С какой стати?! – ответил дятел. – В тебе полно вкусных жуков, выдолблю и улечу. Или тебе нравится лежать завшивленным?

Я даже не удивился: подумаешь, дятел разговаривает! Ну хамит, ну наглеет – тем более ничего удивительного. Правильное поведение для существа с птичьими мозгами и в красной шапочке. Репер чокнутый!

– Отвали! Жуки мне не мешают, а ты уже задолбал!

– Это моя работа! – гордо ответил дятел и стал долбить с удвоенной силой.

Я взял санитара леса за хвост (дятел, наверное, здорово удивился! Не каждый день деревья балуют его таким вниманием!) и сунул в наволочку. Потом встал, нашел Пашкин магнитофон, поставил его рядом с подушкой и врубил на полную: «Тунц-тунц! Тунц-тунц!» – пускай птичка развлекается.

Я спустился на кухню. Пашка уже встал и хлопотал у электроплитки.

– Теть-Нюся где?

– На работе же. Я ей уже все рассказал, так что не думай, не испугается.

– Спасибо, утешил.

– Да ладно тебе! Оставайся, а то засмеют тебя в Москве! А в нашу школу всех берут, потому что не ходит никто. Вырастешь – работать пойдешь в город, спасателем на лодочную станцию. Там наши поселковые нарасхват!

– Потому что руки-ноги деревянные?

– Ага. Сам не потонешь, другим не дашь, а тебе за это еще и платить будут, – Пашка постучал по деревянной ноге. – А хочешь – прямо сейчас пойдем, они школьников берут на лето.

Я сказал:

– Пойдем, – надо же было чем-то себя занять? А еще я подумал, что Пашка, наверное, законченный оптимист или просто дурак. Не успел я его достаточно хорошо узнать, чтобы сделать правильный вывод.

Пашка кивнул и шмякнул предо мной тарелку с яичницей. Перед собой тоже и стал наворачивать, как будто не обзавелся вчера деревянной ногой. Во нервы!

К нам подскочил Пашкин щенок (забыл, как его зовут) и положил передние лапки на ножку стола:

– Делитесь, дуболомы!

Пашка сказал: «Отвали!», а я сказал: «Сам дуболом!» – и отдал свою тарелку щенку, потому что есть не хотелось. Щенок в благодарность задрал на меня ногу. Теплая струя ударила по деревянным щиколоткам: кайф! Вот чего я хотел, а не эту дурацкую яичницу!

– Позавтракал? – по-деловому спросил щенок (я уже привык, что животные разговаривают).

– Угу... – кайф был непередаваемый.

– Тогда и я поем, – и он стал уплетать мою яичницу.

Я сидел и впитывал пересохшими ногами то, чем покормил меня щенок. Кайф-то кайф, но неужели я теперь всегда буду так завтракать?! А если собаки рядом не окажется? Или окажется, но не захочет меня кормить?! Я видел, чтобы собаки бегали в поисках деревьев, но ни разу – чтобы дерево бегало за собакой и вопило: «Пописай на меня!» Кошмар! Бедные деревья! Я хотя бы ходить могу, а они всю жизнь стоят и ждут. Нет уж! Должен быть хоть какой способ сделать меня прежним! (Да и вернуть руки-ноги селянам не помешало бы, пусть даже это испортит им карьеру спасателей.)

– Паш! Неужели никак не избавиться от этой Костыль-ноги? И руки-ноги не вернуть?!

Пашка перестал жевать и поднял на меня глаза:

– Избавиться можно. Вернуть – не знаю...

– А чего же вы до сих пор...

– Чтобы избавиться от Костыль-ноги, – продолжал Пашка, – нужно ее поймать и сделать из нее Самую Лучшую Деревяшку На Свете.

– Это как?

– Понятия не имею. Хотя лично мне хватает первого пункта, чтобы отказаться от затеи. Прикинь: ты ее ловишь, берешь нож или топор и долго, несколько часов выстругиваешь из нее Нечто. Неважно что. Суть как раз в другом – ты никогда не доведешь работу до конца, потому что сам деревом станешь. Ты вот видел эту Ногу всего пару минут – и смотри, во что превратился. А если час пялиться? Станешь настоящей бездвижной деревяшкой – памятником самому себе. И конечно, работу не закончишь.

– А если днем?

– Попробуй! У нас есть хороший столяр – и тот не берется. За день много не настолярничаешь, обязательно что-нибудь назавтра останется. Ведь с первого раза не угадаешь, что это за Лучшая Деревяшка.

Я растерялся. Селяне с этой Ногой уже не первый год живут, знают, что к чему. А я тут приехал их учить – выскочка московский.

– Ну хоть догадались, что это такое должно быть?

– Не-а... Дядя Ваня хотел ее пустить на дрова – типа согреет в холод, и все такое... Так у него теперь обе руки деревянные. А Коля-борода решил, что нет ничего полезнее двери сортира, так у него теперь деревянная...

– Что?

– Не знаю, не видел, а просить показать неудобно.

М-да. Я встал и пошел наверх, собираться на лодочную станцию, а сам думал, что ж за деревяшка такая – самая лучшая на свете? Не скамеечка какая-нибудь и даже не дрова (хотя про дрова я сам бы подумал в первую очередь). И по прямому назначению я ее тоже использовал – без толку, хотя для иных костыль и есть – Самая Лучшая На Свете Деревяшка. Уж кто-кто, а бывший хозяин Костыль-ноги должен был это знать, как никто другой! Ан нет! Похоже, у несчастного протеза просто комплекс неполноценности: и выглядит-то он преотвратно, и хозяину уже триста лет как не нужен! Вот и придумал себе Самую Лучшую На Свете Деревяшку, а хочет сам не знает чего.

На всю Пашкину комнату гремела музычка: «Тунц-тунц! Тунц-тунц!» Дятел в наволочке сидел смирно. Вот кого я сейчас порасспрашиваю о деревяшках! Я вырубил музыку, тряхнул наволочку, и дятел вывалился на кровать. Морда у него была отмороженная, отмороженнее, чем у нашего директора школы. Бусины-глазки смотрели сквозь меня, клюв ритмично приоткрывался (кажется, дятел еще напевал про себя «Тунц-тунц»), а лапки дергались в такт.

– Проснись! – я щелкнул его пальцем. Дятел нехотя встал на лапки и стал пританцовывать, покачиваясь в такт: «Тунц-тунц, тунц-тунц! » – придурок в красной шапочке!

– Подъем! – Я щелкнул его еще раз.

– Вруби музон, не обламывай! Тунц-тунц, тунц-тунц... Вруби, сказал, че опух?! – Дятел зло зыркнул на меня, но тут же уставился прямо перед собой, приплясывая под воображаемую музыку.

– Обойдешься! – в тон ему ответил я. – Скажи, какая деревяшка – самая лучшая на свете?!

Дятел на секунду остановился. В бусинках-глазках мелькнуло осмысленное выражение:

– Лучшая деревяшка – это ты, пацан! – Он подпрыгнул и клюнул меня в щеку. Потом пролетел через комнату к магнитофону и с размаху приземлился на кнопку «Плей».