Черемыш – брат героя - Кассиль Лев Абрамович - Страница 10

И самое обидное, что громче всех, пожалуй, хлопал и кричал Климентий Черемыш.

– Ай молодцы девчата! – кричал он. – Вот это работа! Это сажают чисто! А ну, бойцы, бойцы, подтянитесь, а то ведь это всему нашему мужскому роду просто срам! Честное слово.

Когда ребятам забили второй мяч, Гешка почувствовал внезапно, что настроение у него меняется. Второй гол уже не доставил ему никакого удовольствия. Ему было обидно. Неужели его команда так слаба? Ему было противно, что девочки так легко выигрывают. Теперь проходу никому не дадут, задразнят. А Плинтус-то, Плинтус! Шурует, словно кочергой, своей клюшкой, а толку никакого.

«Ну куда, куда ведешь?!» – чуть не закричал Гешка.

Третий гол, забитый в ворота его команды, совсем уже расстроил Гешку.

Такого разгрома он никак не ожидал. Ведь это же сухая! 3:0. Что же дальше будет? Он видел, что у мальчиков лица стали растерянными, движения – беспомощными.

Они спотыкались, промахивались, толкали друг друга. Плинтус никуда не годился. Какой из него предводитель!

Команда разваливалась прямо на глазах. Это было совершенно невыносимое и жалкое зрелище. Куда девались удаль команды, блеск ее ударов, быстрота бега, ярость натиска? И Гешке стало ужасно жаль команду. Он чувствовал себя виноватым во всем. «Подлец я, подлец! – подумал он вдруг. – В такой момент своих бросил!»

По старой привычке, он сейчас же примерил свой поступок на рост «брата». Нет, уж никогда бы не бросил Климентий товарищей в беде! Ни за что в жизни не оставил бы он своих бойцов в тяжелую минуту! Не таковский!

Он бы поддержал товарищей, не думая о себе, чем бы это ему ни грозило. «Менять решение во время вынужденной посадки равносильно катастрофе, – вспомнил Гешка правило из авиаучебника. – Эх, все равно…»

Гешка посмотрел на коньки, привернутые к ботинкам. Связанные вместе с клюшкой, они лежали у его ног. А что, если…

Мяч выходит из игры

В тот момент, когда воротам мальчиков неминуемо грозил четвертый гол, зрители увидели, как с вышки исад, бухая коньками по ступенькам, соскочила какая-то фигура, перепрыгнула через бортик поля и бегом направилась к судье.

– Рефери, я играю! – услышали мальчики и обмерли.

– Гешка, здорово! Где ты был, Гешка?

Мальчик, заменявший на правом краю Гешку, беспрекословно отдал ему фуфайку, которую Гешка тут же надел через голову.

– Ребята, – уже прежним, капитанским голосом скомандовал Гешка, – пасуй на правый край! Хавы, закройте Баратову! Игра!

И началось…

Аня Баратова была так поражена неожиданным появлением Гешки, что не сразу смогла прийти в себя. Она с удивлением смотрела то на Гешку, то на зрителей, где высилась фигура летчика.

Все поглядывали на Климентия: узнал братишку или нет?

Но летчик оставался по-прежнему просто азартным зрителем.

Смущение предводительницы тотчас же передалось команде девочек.

А мальчики, воодушевленные присутствием своего капитана, оправились и грянули. И в команде Ани Баратовой началось смятение.

Через минуту маленькая голкиперша уже пролила первую слезу на чертом ворвавшийся в ее ворота мяч. Его самолично забил Гешка. За ним последовал второй мяч, опять посланный капитанской клюшкой. Вскоре, вероятно, влетел бы в ворота и третий. Но тут от неосторожного удара Плинтуса мяч перелетел через бортик поля и по гладкому прозрачному льду пронесся далеко к баржам, стоявшим на реке.

Игра оборвалась. И игроки завертелись на месте все разом, чтобы остановиться.

Аня Баратова, перепрыгнув через бортик, погналась за мячом. Мяч вылетел далеко за вешки, которыми были обставлены опасные участки льда. Со дна били там родники, и во льду образовались майны. Они были покрыты тонким льдом и незаметны. Но Аня, видимо, забыла про это. Она пронеслась мимо вешек и вдруг исчезла, как в люке, только легонько всплеснулась вода на том месте…

Первым добежал до полыньи Званцев, бывший ближе других к этому месту. Но Званцева тут же обогнал Гешка. Сбросив ботинки с коньками, он то ползком, то на четвереньках добрался до края.

Аня не кричала. Посиневшая, с удивленными и жалкими глазами, она пыталась удержаться за край льдины, вскарабкаться на нее. Лед обламывался, как яичная скорлупа. Аня скользила, царапала до крови руки об острые края, беспомощно водила клюшкой по гладкой поверхности. Гешка слышал за собой крики бегущих. Но ему некогда было оглянуться.

– Сейчас, сейчас, Аня… Я сейчас… погоди! – выкрикивал он.

Он протянул Ане свою клюшку. Она ухватилась за нее. Гешка тянул что есть силы, но Аня барахталась в черной дымящейся воде.

Гешка подполз ближе, и вдруг что-то треснуло под ним. Лед стал наклонно, как пол в сторожке. И жгучий холод залил Гешку с головой.

– Спокойно! Все на месте! – кричал Климентий Черемыш, оказавшийся впереди других. Он крепко сжал плечо бросившейся за ним Евдокии Власьевны. – Вы, виноват, стоп! Давайте сюда лыжи. Быстро – веревки!..

В руках летчика уже был бортик от хоккейного поля. Он сунул его вперед, и длинная доска, скользнув по льду, перекрыла полынью, упершись концом в другой край.

Потом летчик лег плашмя на скрещенные лыжи и, действуя руками, словно тюлень ластами, мигом подполз к гибельному месту. Лыжи не давали ему провалиться. Аня Баратова в это мгновение уже схватилась руками за нависшую над полыньей доску. Но Гешка, выбиваясь из сил, барахтался среди мелких осколков и льдинок. Под его руками они вставали ребром и погружались в воду. Дотянуться до доски Гешка не мог. Он окоченел… Ему сводило руки.

Летчик мигом добрался до пролома и вытянул на лед Аню. Ее сейчас же оттащили от опасного места и подхватили на руки подоспевшие люди. Но в эту минуту Гешка, уставший от борьбы с быстрым течением, начал слабеть и погружаться. Зеленые скобки поплыли у него в глазах, размыкаясь и сходясь, как клещи… Потом огненным курсивом промчались слова из учебника: «Перегруженный самолет подобен утопающему, который старается держать голову над водой…»

И дальше Гешка забыл все…

Держась одной рукой за лежавшую поперек пролома доску, летчик не задумываясь спрыгнул в ледяную воду, окунулся и свободной рукой успел схватить за ворот мальчика. Подтянувшись на одной руке, он выволок Гешку из воды на лед. Он тотчас укутал мальчика в шинель, которую сбросил еще прежде на бегу, отряхнулся и понес Гешку к берегу. Гимнастерка eго обмерзла и хрустела, как накрахмаленная.

Люди срывали с себя шубы, накидывали их на плечи летчика. А он отфыркивался, отдувался и успокаивал всех:

– Ничего, ничего, мне это не впервой. И вообще я привык ежедневно ледяной водой… У Колгуева раз почище было… Давайте скорее в машину!

Расправив борта шинели, с головой укрывшей Гешку, он заглянул внутрь, как в отдушину.

– Ну, как ты там? Ничего? Живой?

– Н… н… нннчего, ж… ж,… жив-в-вой, – стучал зубами в глубине шинели Гешка.

– Есть ничего, живой! – воскликнул летчик.